– Итак, допустим, эта девица поведала мне лишь малую толику правды, – повторил Дука.
– Допустим, – кивнул Маскаранти.
– Она сказала, что одна из миланских мясных лавок ее жениха находится з двух шагах отсюда, на улице Плинио; так или иначе, сегодня вечером она пришла сюда пешком.
Маскаранти развинтил кофемолку, всыпал в фильтр смолотый кофе, зажег газ и снова поставил на плиту «неаполитанку».
– Вполне возможно, – изрек он наконец.
– Да, предположим, что это так. Она пришла с чемоданом. Значит, чемодан был спрятан в лавке, и в конце рабочего дня она захватила его с собой.
– Не исключено, – сказал Маскаранти. – Хотя она могла выйти из лавки и без чемодана, а потом зайти за ним в какое-нибудь другое место.
Нет, не надо усложнять, подумал Дука, иначе запутаешься.
– Маловероятно. Прежде всего это «другое место» непременно должно находиться где-то на полпути между лавкой и моим домом. К тому же это должно быть надежное место: такой багаж не оставишь в камере хранения, в баре или у случайных знакомых. И было бы странно, что именно такое надежное место расположено между лавкой и моим домом.
Не сводя глаз с кофеварки, Маскаранти сперва кивнул, но тут же возразил:
– Если чемодан был в лавке, тогда мясник, ее женишок, должен знать, что в нем, ведь не могла же она держать там чемодан втайне от жениха?
– Я думал об этом, – сказал Дука. – Вообще-то женщина, когда ей надо, может спрятать фотографию любовника в бумажнике мужа, но по возможности постарается этого избежать. А потом, вполне вероятно, что мясник и был в курсе. – Дука открыл окно – гроза окончательно прошла, только дождь еще лил – и вдохнул запах бетона, смешанный с ароматами помойки, слава Богу, чуть-чуть все-таки посвежело; он опять уселся на место. – Предположим, что жених, мясник то есть, знал, что именно находится в чемодане. – Дука прикрыл глаза и представил себе, как из газовой плиты сыплются искорки, уходя в дымоход старинного камина. – Более того, он сам поручил невесте доставить сюда автомат. Кому придет в голову, что в чемоданчике, который принесла девица, спрятано оружие! Они специально выбрали для хранения квартиру медика – честного, хоть и с несколько подмоченной репутацией, – а в удобный момент за чемоданом кто-нибудь явится.
Маскаранти на секунду прекратил кивать, чтобы разлить кофе по чашкам, а потом снова закивал и полез за сахарницей.
– Маскаранти, а вам было слышно, что она говорила?
– Да, я подслушивал, но не подглядывал. – Он многозначительно улыбнулся. – Она говорила, что ее жених нажил сотни миллионов на торговле мясом, которое завозил в свои лавки, не платя пошлины. – Жаль, что Маскаранти выключил гаэ, ко ничего не поделаешь. – Неужели на одной пошлине можно выручить столько денег? Мне не верится, а вам?
– И мне.
– Вот контрабанда – другое дело, тут, пожалуй, перспектив побольше.
Маскаранти кивнул и поставил перед ним чашечку кофе и сахарницу.
– Как, по-вашему, это боевое оружие? – Он положил сахар, помешал в чашке ложечкой и выжидательно глянул на Маскаранти.
Маскаранти тоже насыпал и размешал сахар под мерное, задумчивое тиканье курицы-будильника в ночной тишине.
– Нет. – Он отхлебнул кофе и неодобрительно покачал головой. – Вообще-то даже скалка может стать боевым оружием, но в настоящую атаку с такими автоматами не ходят, скорее, они служат для вылазок коммандос.
– Или для чего-нибудь подобного, скажем, для вооруженных ограблений, – заметил Дука и тоже отхлебнул из чашки. – Не расстраивайтесь, ночью вредно пить слишком крепкий.
Он встал, прошелся по квартире, открыл везде окна; в спальне Лоренцы баночка с пустышками Сары до сих пор стоит открытая: вот стыд, вечно он забывает сестрины наказы! Он прикрыл баночку крышкой, потом занялся поисками сигарет, нашел пачку отечественных в кармане пиджака в прихожей и вернулся в кухню. Маскаранти старательно мыл кофейные чашечки.
– А может, это образец? – предположил Дука, усаживаясь у него за спиной. – Скажем, кто-то желает закупить оптом партию: пожалуйста, открываем чемоданчик, показываем товар – последняя модель и цена вполне доступная.
Маскаранти вытер руки полотенцем, висевшим над раковиной.
– Посредничество в подпольной торговле оружием, – квалифицировал он.
– Может быть, – рассеянно отозвался Дука. – Может быть, но это не главное.
Зазвонил телефон. Дука встал, вышел в прихожую, выслушал отчет вице бригадира Морини – много времени это не заняло, Морини не бог весть какой рассказчик; подробности страшной гибели Сильвано и его спутницы, которых ослепили фарами, изрешетили пулями и утопили в канале, прежде чем они успели что-либо понять, он изложил крайне сухо, отчего происшествие выглядело еще ужаснее, причем в тоне Морини явственно слышалось: «Ваша честь может не утруждать себя ответом». Повесив трубку, Дука несколько минут стоял возле телефона, и по лицу его пробегала дрожь омерзения.
9
После грозы небо – да-да, и в Милане есть небо – стало голубей, чем над Монте-Роза (за крышами, балконами, террасами даже просматривались снежные вершины). Служитель бензоколонки, возле которой остановился Маскаранти на площади Республики, был в небесно-голубом комбинезоне и работал быстро и четко; газет он не читал и ни о чем не ведал: в Милане люди умирают каждую ночь и каждый день по самым разным причинам, начиная от бронхиальной астмы и кончая расстрелом из пулемета на Рипа-Тичинезе, разве может он всех оплакивать; на его бензоколонку никто не нападал, и вообще он человек мирный, нормальный и всем довольный. Стоя под ярким вешним солнцем, заливающим геометрически правильные газоны, Дука Ламберти глядел на счетчик бензоколонки. Между тем девица в красном рединготе лежала на столе морга уже без редингота, а в соседнем отсеке пребывал ее незадачливый спутник, хотя такому мирному и всем довольному человеку, как служитель бензоколонки, это совершенно безразлично.
– Загляну-ка я в кондитерскую, – бросил он Маскаранти.
Выйдя из машины, Дука пересек на зеленый свет улицу Фердинанда Савойского и углубился под портик небоскреба, где располагалась кондитерская Риччи.
Неподвижный образ девицы в холодильной камере сразу померк перед сверкающими витринами этого храма сладостей, душистого чая и мороженого, где пол-Милана, если не весь, выпивает ритуальный аперитив и закупает картонки с пирожными для жен и детей; кроме сладостей, в этих витринах красуются французские, греческие, немецкие, испанские вина, все бутылки слегка наклонены, словно готовы рассыпать искрящиеся алмазы перед тем, кто может позволить себе нечто большее, чем простое столовое вино.
– Полиция. – Он показал нераскрытое удостоверение Маскаранти.
Предупредительный толстяк неуверенно глянул на Дуку сквозь очки, потом закивал и, предупредительно взяв его под руку, препроводил в глубь помещения.
– Вы владелец этого заведения? – спросил Дука, желая соблюсти все формальности: он ведь тоже, бывало, заглядывал в эту кондитерскую и хозяина знал в лицо.
– Он самый.
– Могу я узнать, не был ли у вас заказан к сегодняшнему дню свадебный торт?
– Нам много свадебных тортов заказывают. – Взгляд за стеклами очков был начисто лишен робости и любопытства, в нем читалось только безупречное воспитание – так джентльмен смотрит на джентльмена.
– Я имею в виду свадебный торт, который должен быть отправлен в маленькую деревню близ Милана.
– Можно посмотреть в журнале регистрации заказов, – откликнулся джентльмен, правда, в выражении лица промелькнуло некоторое недовольство. – Вы не знаете, кто именно заказывал?
– Нет, я только знаю, что его должны были отправить в Романо-Банко, округ Бучинаско, что неподалеку от Корсико. – Заказать торт мог кто угодно.
Географические подробности, видимо, утомили хозяина кондитерской: он молча смерил странного посетителя не слишком приветливым взглядом. Тогда Дука решил кое-что добавить:
– Мне сказали, что торт обошелся в двести тысяч лир.
В стеклах очков отразилось недоумение:
– Он что, для королевы Елизаветы, этот торт?
Дука улыбнулся: невозмутимый кондитер вызывал у него симпатию.
– Возможно, было допущено некоторое преувеличение. Ну, скажем, не двести, а сто тысяч.
– Повторяю – надо справиться по регистрации.
Они справились и нашли нужную квитанцию; торт стоил всего тридцать пять тысяч, видимо, девица, пребывавшая в настоящий момент в холодильной камере, любила по-детски приврать, а торт весом десять кило был в самом деле отправлен три дня назад в фургоне, принадлежащем кондитерской, по адресу: Романо-Банко, округ Бучинаско, улица Джильи, траттория Джильи; расплатились за него чеком Американо-Итальянского банка за номером 1180398, заказчик, судя по имени, коренной миланец – Ульрико Брамбилла; и если свадьба не выдумка, то он и есть жених, поскольку является владельцем мясных лавок в Милане, Романо-Банко и Ка'Тарино.
Дука вернулся к Маскаранти.
– Торт действительно заказали и отправили, – сообщил он.
Интересно, что сталось с тем тортом – хоть он и скромный, всего за тридцать пять тысяч, и каждому из сотни приглашенных досталось бы только по маленькому кусочку от этой десятикилограммовой роскоши, – но ведь свадьба не состоялась.
– Поедем в Романо-Банко через Инвериго, – распорядился он.
Маршрут довольно странный, через Инвериго в Романо-Банко никак не попадешь, поскольку это противоположные направления, но Маскаранти понимающе кивнул: Дука уже десять дней не видел свою сестру и маленькую Сару и Ливию, лицо которой по его милости все изрезано буквами "М" и "W".
Двигаясь вместе с солнцем, они подкатили к вилле Аузери.
– Эта? – спросил Маскаранти.
Да, она самая, вон за воротами стоит Лоренца и держит за руку девочку. Выглядят обе хорошо: щечки и попка у девочки округлились, а длинный конский хвост Лоренцы очень хорошо смотрится на фоне зеленых холмов Брианцы.
– Ливия у себя, – сообщила Лоренца.
А где ж ей быть, когда на лице у нее семьдесят семь порезов – в углах глаз, в углах рта, возле ноздрей, – причем порезы выполнены так профессионально, что ей и после всех пластических операций ничего не остается, как сидеть у себя в комнате. Он взял Сару на руки и пошел по старинному парку виллы.
– Дядя Дука, мы куда идем?
Что тут возразить – дядя есть дядя.
– Навестить синьорину Ливию.
Он поднялся по лестнице на второй этаж; Ливия наверняка видела, как они подъехали, и ждет его.
– Я хотела поиграть с синьориной Ливией, – сказала Сара. – Но она не хочет.
– Синьорина Ливия немного устала.
Вторая дверь направо по коридору приоткрылась, и он услышал голос Ливии:
– Какой сюрприз!
– Я на минуту, – сказал он и посмотрел ей прямо в лицо: за десять дней семьдесят семь порезов не заживут, как, впрочем, и за десять месяцев и за десять лет.
– Ну что, не лучше? – Она имела в виду свое лицо.
– Нет.
Он знал, что на правду, даже беспощадную, как та бритва, синьорина Гусаро променяет рай земной; Ливия и в самом деле просияла, словно ей сделали невесть какой комплимент.
– Оставьте у меня девочку и ступайте к сестре, – с улыбкой произнесла она. (А все же хирург постарался на совесть, раз она уже может улыбаться; люди будут думать, что она перенесла оспу в тяжелой форме.)
– Хорошо. – Он спустил девочку на пол. – Иди поиграй с синьориной. – Потом шагнул к Ливии: – Я должен закончить одну работу, думаю, это ненадолго, а потом можно будет поехать к морю, доктор сказал, что это очень благоприятствует...
Бог всех морей и океанов, владыка всех вод не в силах заживить семьдесят семь порезов на лице, и она это знает.
– Мне и здесь хорошо, не беспокойтесь. – Она ввела девочку в комнату и тут же захлопнула дверь.
И ничего он не может поделать, он даже не может стереть с лица земли того, кто вырезал чудовищный узор на лице Ливии Гусаро, – законом вендетта запрещена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29