— Никуда я не сбегала. Ну, разве что топтуна с носом оставила.
— Тебя пасут?
— Уже нет. Дай-ка и мне сигарету. — Закурив, Наталья немного успокоилась. — Просто бред какой-то, — принялась рассказывать она. — Тут, в Москве, маньяк завелся, проституток вокзальных режет…
— Какой еще маньяк?
— Я-то откуда могу знать? Только вот, — она невесело усмехнулась, — один следователь из МУРа, Старостин, эти убийства на меня хотел повесить.
— Почему именно на тебя?
— Я оказалась в неудачное время в неудачном месте.
— Да, бывает… — растерянно протянул Цыгарь. — А про наши дела ему что-нибудь известно?
— Было бы известно, меня б из СИЗО просто так не выпустили.
— Если пасут, значит, не просто так выпустили.
— У них на меня ничего нет. Про наши с Михайлюками дела пока никто не знает.
— Пока… — Цыгарь глубоко затянулся и выдохнул дым. — Ладно, о том, что там с тобой в МУРе обсуждали, потом расскажешь… Если захочешь, конечно. А вот Федор с Леней сразу струхнули. Они тебя искали через день после того, как с рекламщиком все случилось… Сунулись к тебе домой, а там менты обыск проводят.
Братья собрали барахло и дали деру. Позвонили перед отъездом мне, договорились встретиться у Федора на даче, чтобы бабки, долю мою, отдать. Я ехал туда и попал в аварию на МКАД: один старый козел в задницу меня «поцеловал». А тут менты под боком оказались, пока тормозной путь измеряли, протокол составляли, уйма времени ушла. Приехал на дачу ночью, а там уже никого нет. Да я и сам хорош, спрятался у Митяя, сидел как на иголках. Хорошо, что у тебя телефон его был. Что теперь делать-то будем? Где Михайлюков искать? Бабки-то наши у них.
Наталья машинально махнула рукой.
Цыгарь понял ее жест по-своему.
— Я с тобой согласен, — поспешно заговорил он. — Козлы они. Ведь я не мокрушник, а только вор. Для меня обчистить какого-нибудь лоха — в кайф;
«медведя» взять — просто интересно. Это как спорт, за который еще и башляют неплохо. Но вот мокруха — совсем другое дело. Жаль парня. Лажа вышла… — Он тяжело вздохнул. — У него пушка была. Я его понимаю: входит к себе в офис, а тут — такой бардак. Не надо было ему за волыну хвататься, может, и договорились бы по-хорошему. Ну, потерял бы бабки в крайнем случае. Да что они — пыль. Жизнь дороже любых бабок. А он пушку выдернул… Тут у Лени нервы и сдали, он первым успел на спуск нажать. Бах — прямо в лобешник. А потом еще и контрольный выстрел сделал, чтобы менты подумали, будто киллер его замочил из-за каких-нибудь разборок.
— Не надо об этом больше, — покачала головой Наталья. — Невыносимо слушать.
— Добро, не буду. Только я как подумаю, что наши с тобой бабки у этих акробатов останутся — у Феди с Леней, — такая меня злость берет. Много было деньжат в сейфе, очень много. Нам с тобой, даже по минимуму, тысяч по семьдесят причитается. Мне бы такие бабки сейчас, я, может, и бросил бы все к чертовой матери, занялся чем-нибудь, дело свое открыл… Как думаешь, Михайлюки еще объявятся?
— Не объявятся, Степа.
— Почему ты так уверенно говоришь?
— Потому что ты многого не знаешь. Федор Михайлюк — мразь последняя. Ты хоть знаешь, почему я всем этим занималась с вами?
— Как почему? — удивился Цыгарь. — Ради бабок.
— Не угадал. Михайлюк меня на крючке держал. Дело в том, что я в детстве в Калининграде с теткой жила. Она, как бы это помягче выразиться, не сахарным человеком была. Однажды у нас с нею вышел крупный скандал. Я ее толкнула, она упала и головой об ванну. Крови было много, как сейчас помню. До сих пор перед глазами стоит… А мне тогда было всего семнадцать лет. Я страшно испугалась, убежала из дому и больше там не показывалась. А Федор… Я случайно с ним встретилась. Он меня узнал. Сказал, что тетка погибла, а меня до сих пор разыскивают за убийство. Стал угрожать, что сдаст милиции. Вот я и испугалась.
Думала, десять лет прошло, все забылось, новую жизнь начала, мечты всякие появились, планы. А тут все в один миг обрушилось. — Наталья всхлипнула, но тут же взяла себя в руки. — А следователь, про которого я тебе говорила, принялся под меня копать. Он-то не знал, что я с Федором связана. Правда, требовал сдать ему сообщника — но по другому делу, об этих убийствах… Я, конечно, молчала.
Не из-за Михайлюка — из-за себя. Мне этот следователь, Старостин, рассказал, что тетка жива осталась, отлежалась в реанимации. Даже заявлять на меня не стала. Боялась, наверное, что если разбираться начнут, то саму за решетку упрячут. По ней давно тюрьма плакала.
— Погоди-погоди, — остановил ее Цыгарь. — А Федор-то откуда про это знал?
— Федор? — удивленно переспросила Наталья. — А ты что, не знаешь? Он в те годы в Калининграде в милиции служил.
— Мент? — поразился Цыгарь. — Ты что, хочешь сказать, Михайлюк — бывший мент?
— Именно это я и хочу сказать. Абсолютно точно.
— Паскуда! — возбужденно воскликнул Цыгарь. — Значит, я с ментярой работал! Если пацаны узнают…
— Я думала, тебе известно.
— Он же молчал как партизан. Да, этот не вернется, — вздохнул Цыгарь. — Вор всегда долг отдаст, даже если ему очень не хочется, все равно отдаст.
Знает, что с огнем шутки плохи. А мент — ни за что в жизни. Сущность у него такая. Для него бабки — все. Если попали в руки — ни за что не выпустит. Так ведь это… — наконец его осенило, — они меня убрать хотели, чтобы все концы в воду! А что, красиво получилось бы: ты — в тюряге; меня — в яму? То-то они встречу не в городе назначили, а на даче. А я, идиот, сразу не догадался. Мне этот пенсионер, получается, жизнь спас!
— Какой пенсионер?
— Который стукнул меня на своей «Ниве». — Степа хлопнул себя ладонью по лбу. — Вот жизнь какая штука! Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь…
Ну, что, Натаха, делать будем?
Она пожала плечами.
— Даже не представляю.
— Искать надо Михайлюков, искать. Решайся, вдвоем нам это проще будет сделать. У нас у обоих к Феде свои счеты: у тебя — сама знаешь за что, а у меня… — Он захлебнулся от ненависти. — Ах ты, мусор! Ведь я с ним на дело ходил, водку вместе пили. Да и про бабки не стоит забывать, хотя они в нашем с тобой случае дело второстепенное. Ну, так что, ты со мной?
Наталья чуть помедлила с ответом.
— Вообще-то, Степа, — неторопливо сказала она, — такое не прощают.
— Молодец, Натаха! — Цыгарь на радостях обнял ее. — А ментов не бойся.
Мы и не таких обували!
Попасть в квартиру к Михайлюку оказалось делом непростым. Цыгарю пришлось порядком попотеть, чтобы вскрыть отмычками хитроумные замки тяжелой металлической двери. Когда дело было сделано, он негромко свистнул.
Наталья, дежурившая площадкой ниже, тихо, как кошка, прошмыгнула вместе с ним в переднюю.
Цыгарь достал из сумки два галогенных фонарика, один из них протянул Наталье.
— Михайлюки родом откуда-то с Украины, кажется.
— Вот и надо искать в первую очередь письма, открытки. Нам нужна хоть какая-то зацепка. Братья скорее всего к себе на родину подались. Там до них дотянуться труднее. Нам бы, Натаха, хоть один адресок или телефончик.
В квартире, как и на даче Михайлюка, царил беспорядок. Было видно, что хозяин спешил, покидая свое жилье.
Они внимательно осмотрели все шкафы, выдвижные ящики, секретер, висящие на стенах полки, перетрясли по страничке каждую книгу — благо их оказалось немного. Два часа непрерывной работы не дали никакого результата.
— Вот гад, — присев на табурет на кухне и закурив, прокомментировал Цыгарь, — ни одной зацепки, все концы уничтожил. Опытный, сволочь, догадывался, что кто-нибудь может тут у него пошарить.
Наталья попыталась приободрить его:
— Может, еще поискать?
— Бесполезно, — уверенно отозвался Цыгарь. — Это стреляный воробей.
Такие промахов не допускают. Ничего у нас с тобой не получится.
— А что, если, — принялась рассуждать Наталья, — в ДЭЗе поинтересоваться? Должна же быть у паспортистки карточка, ее-то он вряд ли выкрал. На работе можно спросить. Возил тут он шофером одного бизнесмена, я его, можно сказать, очень хорошо знаю. — Наталья усмехнулась, вспомнив Гатаулина.
— Все это ерунда, — покачал головой Степа. — Единственное, что мы узнаем, так это место его рождения. И что это нам даст? Феде сколько лет?
Сорок? Сорок пять? Родился после войны. С тех пор его родители да и все остальные родственники могли успеть по десять раз переехать с места на место.
Ничего это нам не даст.
— Может быть, поискать что-нибудь на Леню?
— Ничего мы про него не узнаем. Он нигде не работал, квартиру снимал, а если и был где-то прописан, то я, например, понятия не имею, где и у кого.
— Так что делать будем? — упавшим голосом поинтересовалась Наталья.
— Думать, — мрачно подытожил Цыгарь. — Куда бы ты, Натаха, на их месте подалась?
— Не знаю. На юг куда-нибудь.
— На юг? Там их поди сыщи. Все равно что в стоге сена рыться.
Наталья отодвинула занавеску, выглянула в окно. Небо на горизонте уже стало малиновым, звезды гасли одна за другой, и ночной мрак над городом рассеивался.
— Пошли, — она решительно махнула рукой, — светать начинает.
Вышли из квартиры, защелкнув замок, и стали спускаться вниз. Проходя мимо почтовых ящиков, Наталья вдруг остановилась.
— Погоди, дай-ка еще раз фонарик.
— Зачем? — удивился Цыгарь, но, обернувшись, догадался. — Глянь на всякий случай.
Наталья через щелку посветила в почтовый ящик, на котором был указан номер квартиры Федора Михайлюка.
— Степа, там что-то есть.
— Давай взглянем. Замок тут какой-то хитрый, — присмотревшись, пробормотал ок. — Ну, ментяра-кабан, любит все основательное.
Он достал из сумки отмычку и стал ковыряться ею в замочной скважине.
Дверца ящика распахнулась.
— Здесь открытка какая-то.
— Повестка в милицию, что ли?
Цыгарь хохотнул и протянул ей почтовую карточку.
На открытке был изображен памятник Богдану Хмельницкому в Киеве над Днепром.
— Интересно. — Еще не веря в удачу, Наталья перевернула открытку, прочитала текст. — Какая-то тетя Люба поздравляет Федю с днем рождения.
Написано безграмотно, наполовину по-русски, наполовину по-украински.
— Да хрен с ним! Адрес есть?
— Республика Украина, город Бахмач, улица Степана Бандеры.
— Кого?
— Бандеры. Переименовали, наверное, недавно.
— А дом?
— Дом номер тридцать пять, квартиры нет, значит — частный сектор.
— Ну, Натаха, — рот Цыгаря расплылся до самых ушей, — держи пять!
Глава 23
Пассажирский поезд, скрипя тормозами и гремя сцепками, остановился у перрона железнодорожной станции маленького украинского городка Бахмач. Из всего состава на площадку вышло около десятка пассажиров.
Среди них выделялась молодая супружеская, судя по всему, пара — красивая женщина в легком, свободного покроя сарафане и нервный худощавый мужчина. Суетясь вокруг своей спутницы, он то и дело переставлял с места на место большой неуклюжий чемодан.
— Степа, не дергайся, ты меня раздражаешь. И ребенок будет нервным расти, — Она многозначительно погладила выпиравший из-под сарафана округлый живот.
— Я другого боюсь, — чуть понизив голос и оглянувшись по сторонам, проговорил мужчина. — Как бы преждевременные роды не случились.
— Не волнуйся, я все хорошо закрепила. — Его спутница тоже понизила голос.
— То-то же, а то нам только выкидыша не хватало!
— Степа, возьми себя в руки, не выражайся. Ты хоть и не очень похож, но все-таки как бы мент. Попробуй пару часов вести себя спокойнее, сдержаннее. Ты просто играешь роль.
— Да это как раз больше всего меня и стремает. Я, человек, который всю свою сознательную жизнь был честным вором, должен изображать мента поганого.
Натаха, я тебя предупреждал, если кому-нибудь заложишь — пеняй на себя.
— Степа, перестань говорить глупости. Кому я тебя стану закладывать?
Балеринам из кордебалета? Расслабься, представь, что ты — актер и ничего больше. Мне самой в жизни приходилось играть кого угодно:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52