А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

«Идите, пожалуйста, есть»...
– Надо просто крикнуть: «На рубои!»
– Не следует говорить «Аэроплан».
– Говорят: «Боинг».
Графиня пожимает плечами.
– Не следует также говорить: «Я мечтал об вас», а надо: «Я мечтал о вас!»
Тут Толстый встает со ступенек. На его лице написана робость и смущение. Он подходит к даме, берет ее отяжелевшую от драгоценностей руку и прижимает ее к своей широкой груди.
– Я всего-навсего простой Берюрье, – лепечет Его Нежность, – но я позволил себе мечтать аб вас, моя графиня. Вы слышите? Аб вас! С большой "А". Да, Аб вас!"
Это публичное признание в любви рассмешило нас, и мы прыснули, но он и ухом не повел.
– Я мечтал аб вас каждый день и, особенно, каждую ночь, моя прекрасная графиня. Поэтому я не боюсь это сказать вам перед моими дорогими учениками (он повышает тональность), а первый, кто возникнет, будет иметь дело со мной (голос его теплеет); моя жизнь, моя честь и мое счастье у ваших ног.
Мы хотели захлопать, но тут открывается дверь, и в аудиторию входит Дюбуа-Дюран, один из посыльных по школе. Это опять ко мне. Он подходит к моему столу.
– Господин директор просит вас немедленно зайти к нему! – говорит он мне.
– Это что такое! – лает Толстый с эстрады. – Вы не знаете, что надо стучаться, когда входишь в класс?
– Извините меня, но это срочное дело, – растерянно бормочет Дюбуа-Дюран.
Но внезапно он меняется в лице. Он замечает графиню Труссаль де Труссо.
– Вот так ничего себе, – раскрыв от изумления рот, говорит он.
– А ну, брысь отсюда! Исчезните с моих глаз! – приказывает Толстый.
Но посыльный не подчиняется его приказу, а подходит к Верю и графине. Из его глаз вылетают мыльные пузыри, а из ноздрей валит дым.
– А тебе чего здесь надо, потаскуха! – кричит он.
Берю вскакивает, сжимает кулаки и готовится нанести удар.
– Я тебя научу уважать графиню Труссаль де Труссо! Ее предки были полковниками во время крестовых походов и обезглавленными во время Революции!
– Вот эта? Графиня! – не стесняясь хохочет посыльный, – вы шутите, господин преподаватель. Да ведь это Толстозадая Мими! Она держала бордель в Монбризоне, а сейчас, кажется, заправляет тайными притонами в Сеyт-Этьене и в Лионе! Это еще та красотка! Однажды, когда мы делали ночью облаву в одном из ее притонов, эта стерва сыпанула мне в глаза горсть молотого перца! Скажи, что это не так, ты, шлюха! – кричит Дюбуа-Дюран в лицо нелицеприятной гостье этой недели.
Так называемая графиня слегка бледнеет и теребит кончик носа. И тут ее естество прорывается наружу.
– Сам ты шлюха! Гомик! – кричит она Дюбуа-Дюрану-Испортившему Обедню. – О, ля, ля! Все вы, легавые, одинаковые, в общем, элегантные, как бульдоги!
– Это невозможно! Это невозможно! – умирающим голосом стонет Толстый, перехватывая руками горло, чтобы сдержать рвущиеся изнутри душераздирающие стоны.
– Вы только посмотрите на этого борова! И он еще строит из себя «Даму с камелиями!» – мечет она громы и молнии, от чего начинают звенеть все навешанные на ней побрякушки.
Она клеймит его пальцем и голосом.
– И этот Господин Мешок с супом воображает, что у него есть способности научиться хорошим манерам! Шматок вонючего сала, который месяц валялся на помойке, пока бастовали мусорщики! Он годится только на то, чтобы выучить отрывной календарь «Вермо», да и то двадцатилетней давности! Очаровашка! Пупсик розовый в вонючих рубашках! Научись сначала правильно спрягать глаголы!
И это Его Высочество Стакан еще берется учить других, как делать реверансы, – с такими-то слоновьими ногами – и чмокать ручки! Он и без картонного носа похож на клоуна из цирка! А когда он разденется догола, то у него, у этого залатанного-перелатанного херувима, сразу и не поймешь, где морда, а где задница! Козел вонючий! Ты можешь хоть сто лет долбить свои пособия и правила хорошего тона – все равно из тебя никогда не получится джентельмена великого века!
Чтобы хоть как-то заглушить хохот своих учеников, Берю, как створками раковины, закрывает уши. А потом, чтобы спасти лицо, сдавливает его своими заскорузлыми и порезанными пальцами.
Я не в силах больше смотреть на страдания своего коллеги и незаметно смываюсь. Я бы вышвырнул под зад коленом эту графиню, но боюсь, что она меня узнает и во всеуслышанье объявит о присутствии в зале такой знаменитой личности.
Глава шестнадцатая,
В которой все проясняется
Директор, заложив руки за спину, меряет ногами свой кабинет. Время от времени он останавливается у одной из картин, украшающих стены помещения, чтобы снять нервное напряжение.
– Друг мой, – говорит он мне, – я не мог ждать, пока закончится лекция. Мне надо с вами поговорить... Присаживайтесь!
Мы садимся по разные стороны его рабочего стола.
– Вы видели фотографию Канто?
– Да, – говорю я. – Видел. В школу подсунули мнимого Канто.
– Еще вчера, – признается Босс, – я отправил фотографию моего экс-слушателя в службу архивов и в службу криминалистики уголовной полиции. На всякий случай,
– Браво, господин директор!
Он снисходительно отмахивается от моего комплимента.
– Почти одновременно с фотографией настоящего Авеля Канто я получил вот это сообщение.
Он протягивает мне телеграмму.
Я быстро пробегаю текст. Вот что там было написано:
ЧЕЛОВЕК О КОТОРОМ ИДЕТ РЕЧЬ НЕКТО ГАНС БЮРГЕР НЕМЕЦКОГО ПРОИСХОЖДЕНИЯ ИЗВЕСТЕН ПОД КЛИЧКОЙ ГАНС ДИНАМИТЧИК ТЧК РАЗЫСКИВАЕТСЯ ПОЛИЦИЕЙ ПЯТИ СТРАН ТЧК
Я клаху телеграмму на стол.
– Смелый парень, не побоялся сунуться в пасть сыщикам!
Но директор пожимает плечами.
– А пока у меня есть моральное подтверждение того, что готовится покушение. Этот человек подложил бомбу, комиссар!
И, будто смакуя эту мрачную новость, шепчет, четко выговаривая каждый слог.
– В этом заведении заложена бомба.
– Поиски что-нибудь дали?
– Ничего! Я сам лично со своими главными сотрудниками обследовал маршрут, которым я хочу завтра провести президента.
Он снимает свои очки, дует на стекла и тщательно протирает их шелковым платочком из нагрудного кармана.
– Мы оказались в пренеприятной ситуации, мой дорогой друг. Если произойдет покушение, вы представляете, какой будет скандал? Наша прекрасная Школа пользуется большим авторитетом за рубежом. Начальники полиции других стран приезжают со всех концов земли, чтобы посетить ее и поучиться нашим методам.
– Господин директор, – решительно говорю я, – нужно отменить завтрашний визит,
Он пожимает плечами.
– Вы думаете, что я уже не пытался это сделать! Но уже слишком поздно. В министерстве внутренних дел мне настоятельно указали на то, что президент Рамирес очень хотел приехать сюда. Его программа была расписана по минутам. Изменить ничего невозможно, иначе это вызвало бы скандал другого рода.
Он стучит ладонью по письменному столу.
– Ну, и потом, вы представляете, что значит сказать президенту: «Не входите. Ваше Превосходительство, вас ожидает бомба?» Нет, нет, надо во что бы то ни стало выбраться из этого тупика.
И тогда одна идея, с большой "И", такой же большой, как Вандомская колонна, выстреливает мне в черепок. Я наклоняюсь над столом и импульсивно хватаю руку моего визави.
– Господин директор, раз поиски ничего не дали, остается одно единственное средство!
Он быстро водружает на место очки и смотрит на меня.
– Какое?
– Послушайте, – говорю я. – Давайте рассмотрим это дело в хронологаческом порядке. Мы не проявляли достаточно серьезного интереса к датам, и это была ошибка, потому что даты о многом говорят. Кастеллини загремел в лестничный проем накануне прибытия Канто (мнимого).
– Точно, – вздрагивает он.
– Просто потому, что наши противники знали, что он знал настоящего Канто. До того, как «устроить» свое покушение, они навели справки, т.е. операция была тщательно и детально подготовлена. Однако им не было известно, что еще один из ваших слушателей тоже знал настоящего Канто.
– Бардан?
– Да, Бардан. Два дня спустя после приезда «новенького» Бардан в автобусе обнаруживает подставку. У вас в школе двести слушателей, и нужно определенное время для того, чтобы они перезнакомились...
Сосед Бардана в автобусе кричит: «Ба, это новенький, Авель Канто». Бардан настораживается. Авель Канто – такую фамилию не часто встретишь, а раз встретив, крепко запомнишь. Он хочет уточнить: «Авель Канто из Бордо?» Ему дают утвердительный ответ. Тогда он начинает по-быстрому соображать. Он же сыщик, Бардан. Он вспоминает Либурн, настоящего Авеля Канто... и Кастеллини. Кастеллини его приятель. И до него внезапно доходит вся правда. Он догадывается, что Кастеллини был убит из-за того, что он знал Канто. Только из-за этого!
А он тоже знал Канто. То, что он узнает в автобусе, имеет для него решающее значение. Он выскакивает из автобуса и возвращается в школу. Для чего? Чтобы предупредить вас. Где вы были в тот день, господии директор, когда умер Бардан?
– У меня было совещание с парижскими коллегами.
– Следовательно, не имея возможности попасть к вам на прием, он решил пойти к себе и дождаться, когда вы освободитесь. И его там убили! Какой я кретин, что заподозрил Ганса Бюргера в этих убийствах. Он единственный человек, который не мог их совершить, потому что его не было здесь, когда умер Кастеллини, он находился в автобусе, когда Бардан был отравлен.
– Вывод, – прерывает меня директор, – убийца по-прежнему среди нас?
– Да. Именно это может все спасти.
– Как?
– Соучастник мнимого Канто знает, что произойдет и как это произойдет.
– Вполне вероятно.
– Тогда, господии директор, выслушайте меня внимательно. Завтра, во время приема, вы должны сделать так, чтобы весь штат школы был на этом приеме, все: преподаватели, слушатели и технический персонал. И вы их попросите всех участвовать в осмотре школы, чтобы оказать честь вашему гостю.
Биг Босс встает.
– Браво! Понял! Потрясающе! – говорит он. – Вы думаете, что соучастник захочет смыться, чтобы самому не взорваться?
– Ну, а как же, поставьте себя на его место, это же логично? И в этот момент я его и сцапаю. Я предупрежу вас, вы под любим предлогом должны будете изменить маршрут, как только наш парень проявит намерение улизнуть. И у меня останется несколько минут, чтобы заставить расколоться этого молодца. Положитесь на меня, с помощью моего доблестного Берюрье, я ручаюсь, что он заговорит.
Едва я объявляю о своем решении, как в дверь кабинета кто-то стучит. Это Берю. Берю, но какой. С искаженным лицом, сконфуженный, изнеможенный и расстроенный до глубины своих костей. Берю, потерпевший полное поражение и банкротство. Берю, который потерял в себя веру! Берю, который пожирает себя! Берю, который распадается на части и обращается в жидкость, наконец.
– Чем могут служить, дорогой Берюрье?
Толстый подходит. Серый. Его всего трясет.
– Рапорт о моей отставке, господин директор.
– Вашей отставке!
– Да. Сан-А вам рассказал?
– Нет, балда, я ничего не рассказывал, у нас есть более важные дела, чем твоя мнимая графиня.
И, обращаясь к директору:
– Во время лекции моего младшего товарища произошел небольшой инцидент. Он пригласил псевдографиню на «практическую» часть лекции, но вышеупомянутая персона оказалась просто напросто бывшей содержательницей борделя.
Директор сдерживает улыбку. Но Берю протестует.
– А ты знаешь, что она на самом деле графиня? "Она мне объяснила, когда успокоилась, что она вышла замуж за одного разорившегося графа. И ты знаешь, кто этот граф? Фелиций, та мумия, которая служит у нее лакеем! Она откопала его в столовой Армии спасения, гае он подавал суп бездомным бродягам, чтобы заработать на свой. В общем, она вышла замуж за титул. Она призналась мне, что разыграла меня, потому что я главный инспектор. Это могло ей послужить прикрытием, ты понимаешь?
Бедняга Берю. Он всегда готов восхищаться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56