— Значит, мое предположение об убийстве подтверждается. Владелец гаража убил свою жену ядом замедленного действия. Я думаю, что он влил часть этого яда в лекарство, которое она принимала. Когда он возвратился, она была уже мертва. Ему же оставалось только поставить флакон на видное место. Если бы жандармам пришла в голову мысль снять отпечатки пальцев с этого флакона, то они, без сомнения, не нашли бы отпечатков пальцев жертвы.
— О! Я вспомнила о своем лекарстве, — подскочила Мина.
— Гм, у вас есть повод для беспокойства, дорогая! Она рассмеялась и пошла в комнату за лекарством. Я же отнес флакон в подвал и поставил его на полку, куда раньше положил письмо.
— Что вы думаете делать? — спросил меня Доминик.
— По поводу чего?
— По поводу нашего предшественника. У вас есть доказательства, которые могут привести его на гильотину.
— Только улики, а не доказательства. И к тому же я не отношусь к поборникам справедливости.
— Подумать только, что этот тип считает себя в безопасности…
— Что мы об этом знаем? Человек, совершивший преступление, не должен чувствовать себя в безопасности.
Доминик запустил руку в свою светлую шевелюру и, казалось, задумался.
— Это зависит… Я изумился.
— Зависит от чего, по вашему мнению?
— От цели убийства. Я допускаю, что можно сожалеть о случайном убийстве, например в результате драки или эмоционального потрясения. Но продуманное, выношенное преступление равноценно работе. Я не мог прийти в себя.
— Вы сошли с ума?
— Нет, Поль, наоборот, я абсолютно в трезвом уме. Почему общество мирится с массовыми убийствами во время войны и восстает против отдельного преступления? Каждое поколение переживает огромные кровопролития, бесполезные в большинстве случаев. Это компенсируется минутами молчания и букетами цветов в присутственных местах. Но если один человек устраняет другого с определенной целью, для определенного результата, то его раздирают на части!
Мина вошла со своим флакончиком. Она в мгновение ока оценила ситуацию и увидела, что я глубоко шокирован необычными теориями ее сына.
— В чем дело? — спросила она.
— Доминик сторонник искусно продуманного преступления.
— Он шутит!
Говоря это, она бросила на него гневный взгляд. Взгляд, который нельзя было предположить у такой женщины, как она.
Парень пожал плечами. Еще один ужин прошел в холодной атмосфере. Доминик проглотил кусок остывшего ростбифа и попросил разрешения пойти спать, ссылаясь на усталость. Мина, прилежно отсчитывая капли, одобрительно кивнула. Мы молча закончили ужин. С наступлением ночи мои мысли становились все более мрачными, мерзкие вопросы лезли в голову.
— Мы идем спать, Мина?
— Поднимайтесь… Я хотела бы вначале немного прибрать.
Я взял еженедельник и поднялся, ожидая ее прихода, и когда в коридоре послышались шаги, ласково позвал:
— Мина!
Она сделала вид, что приняла это за «спокойной ночи» и, не останавливаясь, хмуро бросила:
— Спокойной ночи, Поль!
Затем вошла в комнату, и я слышал, как в замке повернулся ключ. Она действительно желала обойтись без моего визита и, судя по резкому повороту ключа, хотела, чтобы я об этом знал.
Злой, разочарованный, я швырнул еженедельник через всю комнату.
* * *
Я уснул, не имея сил выключить электричество. Естественно, что через час резкий свет лампочки разбудил меня. Выключив его, сон прервался, и я знал, что не смогу закрыть глаза в течение ночи.
Я почувствовал себя одиноким. Жестокая тревога точила мою душу. Чтобы успокоиться, утихомирить охватившую меня панику, я встал и, крадучись, подошел к двери Мины. Машинально повернул ручку. Делая это, я вспомнил, что она заперлась на ключ. Однако мне удалось повернуть ручку до упора, и, к моему большому удивлению, дверь открылась. Я тихонько позвал:
— Мина! Это я…
Но мне никто не ответил, и я не уловил никакого дыхания. Тогда я включил свет. Кровать была пуста. Однако на кресле лежала Минина одежда. Видимо, она была недалеко. В ожидании ее я сел к трюмо.
Я нежно гладил тонкие волоски с золотистыми кончиками, запутавшиеся в зубьях расчески. В них была какая-то таинственность. Внезапно я быстро отдернул руку, так как их прикосновение стало мне отвратительно, но я не мог объяснить почему.
Из-за резкого движения я опрокинул Минине лекарство, но поднял его, чтобы поставить на место. Это был «Кардиолин». Я знал, что это, так как в Бакуме один из моих сослуживцев принимал его. Я даже помнил его тошнотворный запах. Он вонял, как сточная вода.
Чтобы проверить свою обонятельную память, я открыл флакон и поднес к носу… Он абсолютно ничем не пах. Это меня удивило. Я налил капельку бесцветной жидкости на палец и попробовал кончиком языка. ЭТО БЫЛА ПРОСТАЯ ВОДА!
Глава 8
Вам, конечно, случалось наполовину проснуться посреди ночи из-за какого-то шума или же сна и попытаться снова заснуть, повторяя себе, что на самом деле вы спите… Вы тихо боретесь с реальностью, но понемногу она все более вырисовывается, и приходит момент, когда независимо от причины вы должны признать, что покой кончился.
В этот момент со мной произошел аналогичный феномен. В ту секунду, когда я установил, что во флаконе простая жидкость, я действительно проснулся. Почти не желая этого, я освободился от Мининого колдовства. Во всяком случае, от того, что теперь я называю ее колдовством.
Все необычные детали, до этого момента заставлявшие меня только хмуриться, приобрели свое полное значение, и яркий свет осветил мне мозг. Да, свет… Безжалостный, резкий свет, против жестокости которого не могли бороться ни изворотливость ума, ни доводы сердца.
Я медленно поставил флакон на трельяж и вышел в коридор. До меня доносился странный шепот из комнаты Доминика. Он был неразличимым, приглушенным и хриплым. Мина была у своего сына. Не знаю, о чем они говорили, но я многое дал бы, чтобы это узнать. Я решил, что если этот ночной разговор ускользал от меня, то другие станут более известными. В одно мгновение у меня появилась холодная ясность ума и коварный план начал зарождаться в голове.
Зайдя в комнату, я выключил свет, высоко поставил подушку и, скрестив руки на животе, начал думать.
Все это время меня окружала сплошная ложь. У Доминика не было вывиха. Мина носила фальшивые, бесполезные очки. Она красила волосы в седой цвет, хотя на самом деле была блондинкой. Она притворялась, что лечит сердце, которое не болело, так как в бутылочке с лекарством была вода.
Это была видимая ложь. Та, которую можно разоблачить и которую я разоблачил! Но была и другая.., более скрытая, более серьезная. Я должен продолжать игру. Итак, Мина уверяла, что любит меня, но на самом деле не любила. Она заверяла в своей признательности и…
Холодный пот выступил у меня на лбу. Что означала история со страхованием жизни? Почему она оформила страховой полис в мою пользу? Какая ловушка скрывалась за этим? И тут я добрался до истины. Она была ужасна, и моя кожа догадалась о ней раньше меня. Это из-за нее меня пробрал ледяной пот.
Полис был нужен для того, чтобы заставить меня сделать завещание в пользу Доминика. Я был ошеломлен такой продуманной махинацией. Нужно было, чтобы Мина глубоко разбиралась в психологии, чтобы действовать таким косвенным способом. Она раскусила меня, поняв, что я человек честный, прямой, откровенный. Она знала, что я расстроюсь, узнав о ее так называемой болезни…
Мне было совестно принимать этот полис, я хотел его чем-то возместить. И СУЩЕСТВОВАЛ ТОЛЬКО ОДИН СПОСОБ ЭТО СДЕЛАТЬ, понимаете? К этому способу, который я должен был предложить сам, она подвела меня окольным путем. Да, ей ловко удалось оставить инициативу за мной…
Я с трудом проглотил слюну. Мое сердце бешено колотилось, нарушая тишину и оглушая меня своими ударами. С того момента, как Мина написала первое письмо, у нее в голове была лишь одна мысль: составить завещание в пользу сына. Итак, это сделано. Но и тогда волосы встали дыбом у меня на голове — я был всего лишь на двенадцать лет старше Доминика… Из чего вытекало, что ПРИ НОРМАЛЬНОМ ХОДЕ СОБЫТИЙ моя кончина была бы не слишком удалена от его. Значит, если эта женщина пошла на замужество со мной, чтобы вырвать завещание, то она это сделала потому, что знала, ЧТО Я СКОРО УМРУ.
Я выпрямился на кровати, страх сдавил мою грудь. Я широко открыл окно. Природа спала под светом луны. Вдали, сквозь раздетые осенью ветви, поблескивал пруд, о котором я говорил. Низко нависшее небо было покрыто мелкими облаками. А морской ветер пах смертью.
Смерть!
МИНА ЗНАЛА, ЧТО Я СКОРО УМРУ, ТАК КАК ОНА ПЛАНИРОВАЛА МЕНЯ УБИТЬ! ОНА И ЕЕ СЫН БЫЛИ УБИЙЦАМИ.
Теперь, когда с формальностями было покончено, я должен был исчезнуть. Она не стала бы так просто продолжать платить большую сумму страховки. В этот момент возле меня эти двое замышляли мою смерть. Но убить меня было нелегко. Если моя смерть покажется подозрительной, то подозрения неизбежно падут на них как на наследников…
Я снова лег, сильно дрожа, меня охватил страх, неизмеримый страх. Не смерти, нет… Я боялся ИХ.
Уснул я только на рассвете, когда на фермах закукарекали петухи.
* * *
Когда я спустился, Мина натирала воском мебель в салоне. На ней был передник, как у горничной, придававший ей немного фривольный вид. Она улыбнулась мне со счастливым видом и поцеловала в губы. Через окно я заметил другого. Засучив рукава и распевая какую-то модную белиберду, он работал в саду.
— Ну что, месье лентяй, — спросила Мина, — вы знаете, который час?
— Нет.
— Одиннадцать. Это называется нежиться в постели!
— Я не мог сомкнуть глаз, — пробормотал я, отводя глаза. Она погладила меня по щеке.
— Тебе не хватало твоей женушки, Поль? У меня было желание укусить ее так, как одна собака кусает другую, но она не обратила внимания на мой злой вид.
— Доми тоже не мог уснуть. Я думаю, это к грозе…
— Наверняка!
— Представляешь, у него вдруг начались кошмары, Доминик стал стонать. Я так разволновалась, что разбудила его.
В этот момент я заколебался. Был солнечный день, в небе кричали птицы. Жизнь била ключом. Да, я засомневался в своих ночных выводах. Не сочинил ли я макиавеллевскую историю? Или плохой роман ужасов? Тот факт, что она призналась, что была в комнате сына, усиливал мои сомнения.
— Твой завтрак готов. Хочешь, я накрою тебе в саду? Там ты сможешь погреться на солнце.
Разве это были слова женщины, собиравшейся вас убить? Я внимательно посмотрел на нее.
— Что с тобой, дорогой? — забеспокоилась она. — Ты, кажется, не в себе? Я был вынужден возразить.
— Да нет, Мина… Немного одурел, вот и все. Я поцеловал ее, но уже был менее чувствителен к волнам ее тела, менее восприимчив.
* * *
После обеда Мина предложила мне прогуляться в деревню, но я отказался, сославшись на усталость. Она ушла одна. Доминик продолжал работать в саду, с совершенно серьезным видом трогательным фальцетом он пел все ту же глупую песню.
Оставшись дома один, я пошел на чердак за магнитофоном. В Африке я развлекался тем, что записывал на него шум леса, песни негров, зловещий шум воды во время сезона дождей. Здесь же эти звуки казались мне мертвыми. Они потеряли свою душу.
Магнитофон был в исправности, и у меня была чистая бобина. Вооружившись дрелью, я вошел в комнату Доминика. Он продолжал работать во дворе. Я слышал, как время от времени он стучит лопатой о камень, очищая ее от корней или жирных комков земли.
Я просверлил дырку за лепным орнаментом, украшавшим потолок, просунул шнур от микрофона через отверстие и с помощью зажима прикрепил его к внутренней стороне орнамента. В каждом углу было по нише. В одну из них, за букет искусственных цветов, я положил микрофон. Не зная об этом, его невозможно было обнаружить. Кроме того, нужно было очень внимательно искать.
Поднявшись на чердак, подсоединил микрофон к магнитофону, поставил чистую бобину, включил аппарат в розетку и настроил его на запись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16