Пока Клим Кириллович размышлял, телефон зазвонил сам.
— Вы позволите?
— Разумеется, — кивнул профессор.
Доктор снял трубку. Его мягкий баритон после первого слова потеплел, и Муромцевы догадались, что доктор разговаривает со своей любимой тетушкой. Внимательно выслушав ее, Клим Кириллович опустил трубку на рычаг и виновато посмотрел на потускневшую Муру.
— Увы, визит к генеральше Зонберг придется отложить. Звонили от господина Безсонова. Его дочь Зина, которую доставил с час назад к дому мичман Таволжанский, предприняла попытку отравления…
ГЛАВА 14
Следователь Вирхов взглянул на настенные часы; он уже давно отпустил домой письмоводителя, поскольку присутственный день завершился. В помещениях Окружного суда, малолюдных в этот час, царила полнейшая тишина. Дежурные курьеры дремали на своих постах. Разве что кто-нибудь из припозднившихся агентов марал бумагу в пустой приемной.
Отправив кандидата на судебные должности вон, Вирхов откинулся на спинку служебного кресла. Он сознавал, что должен позвонить Муромцевым, справиться о подозрительном Шевальгине, тем более что в его усталом мозгу родилось еще одно ужасное предположение: а не собрались ли Шевальгин и Герц убить Муру, если она нащупала след Балабанова?
И все-таки он не спешил, мысленно выстраивая предстоящий разговор так, чтобы не встревожить отходящих ко сну уважаемых им людей. Наконец он решился; поднял трубку и назвал телефонистке номер.
К телефону подошла горничная, и следователь попросил ее пригласить профессора.
— Добрый вечер, Николай Николаевич, простите за поздний звонок.
— А что случилось, Карл Иваныч? — без обиняков поинтересовался Муромцев. — Не томите, умоляю, мне и так сегодня наши эфирные создания, как их называет Менделеев, все нервы вымотали.
— И, верное, преспокойненько уже почивают?
— Брунгильда соизволит отдыхать. Она у нас теперь невеста.
— Поздравляю. Очень за вас рад. А Мария Николаевна?
— Эта негодница поскакала в дом Безсоновых. Вместе с доктором Коровкиным. Там ее подруга, видите ли, решила наложить на себя руки.
— Но ее спасли от этого необдуманного шага? — вежливо выразил надежду следователь.
— Во всяком случае, на момент звонка она еще была жива. — Николай Николаевич обреченно вздохнул. — Вот таким образом закончилась наша церемония обручения.
— Печально, — невесело отозвался Вирхов. — Позвольте поинтересоваться именем жениха? Профессор хмыкнул.
— Некто генерал Фанфалькин. Из Главного штаба.
— И он прибыл к вам один?
— Представьте себе, с сопровождением. Роль его адъютанта исполнял прекрасный шахматист, господин Шевальгин.
— А что, генерал тоже показывает успехи в шахматной игре?
— Насколько я понял, вообще шахматами не интересуется. А Шевальгина возит как бесплатное приложение к своему автомобилю. Господин Шевальгин превосходный, редчайший специалист автомобильного дела, служит в мастерской. — Возникшая пауза навела профессора на нехорошие подозрения. — Извините, Карл Иваныч, — смутился он, — вы, вероятно, по делу, а я вас отвлекаю своими рассуждениями. Слушаю вас внимательно.
— Да я, собственно, никакого определенного дела и не имел, — замялся Вирхов и неожиданно выпалил: — Николай Николаевич, а вы не думаете, что господина Шевальгина пригласила Мария Николаевна?
— Маша? — Изумлению профессора не было предела. — Нет, не думаю. Не похоже. По-моему, они и словом не перекинулись. А почему вы об этом спросили? У вас есть какие-то подозрения?
Вирхов натужно рассмеялся.
— Какие подозрения? Разумеется, никаких. Девушка талантливая, быстрая, сообразительная… Не подскажете ли, кстати, чем она в последнее время занимается?
— Насколько я понял, историей Жанны д'Арк, — ответил профессор. — Во всяком случае, к ней приходил какой-то Бурбон… Самозванец, разумеется…
Вирхов откликнулся с горькой иронией:
— Самозванцы не по моей части. Мне и банальных убийц хватает.
— У нас в доме таких не бывает, Карл Иваныч, — заверил профессор. — Господин Шевальгин человек достойнейший выше всяческих похвал. А вот генерал Фанфалькин что-то мне не нравится….
— Это потому, что вы не желаете ему отдавать свою дочь, талантливую красавицу, — объяснил Вирхов и задал очередной прямой вопрос: — А господин Шевальгин, я слышал, глухонемой?
— Мне так не показалось, — профессор замялся. — В общении он очень сдержан, это правда. Да мне и в радость, разговоров и так хватает…
— Покорнейше благодарю за то, что смогли уделить мне время. Передавайте мой сердечный поклон вашим домочадцам.
Опустив трубку на рычаг, Вирхов задумался.
Значит, господин Шевальгин был-таки в квартире Муромцевых. Но с самой Марией Николаевной не разговаривал. И вообще, юная сыщица уехала с доктором из дому на ночь глядя. Неужели профессор так огорчен обручением своей дочери, что не заметил природного недостатка гостя? А ведь господин Кронберг ясно сказал, что этот шахматист речью не владеет.
Не на ложном ли пути он, Вирхов? О Фридрихе Герце и Юлии Балобанове профессор ничего не сказал. Вероятнее всего, она их не выслеживала, а они на нее не покушались. А вот был ли Шевальгин на Дворцовой? Убивал ли?
Заказывать нож для убийства купца Малютина, которого, верно, и в глаза никогда не видел, Шевальгину ни к чему. Нож он мог преспокойно изготовить в своей мастерской: инструменты там всякие есть.
Да, но при чем здесь генерал Фанфалькин? Сегодня утром генерал подвергся нападению бандитов, был ранен! Что может связывать этого достойного человека, о котором Вирхов был наслышан от старших товарищей еще в юные годы, с автомобильным инженером? Почему на обручение он пригласил именно его, а не кого-то другого?
События двух дней тяжелым мутным комом ворочались в черепной коробке Вирхова. Он чувствовал, что если и отправится сейчас домой, в свою квартиру на Кирпичном, то заснуть не сможет. Приходящая прислуга Прасковья, вероятно, давно убралась восвояси, оставив ему на кухне холостяцкий ужин, прикрытый крахмальной салфеточкой. Квартира, несомненно, хорошо протоплена. В ногах постели, под одеялом, примостилась грелка с кипятком… Поблизости от нее свернулся калачиком любимый кот Минхерц…
Тяги к домашнему уюту, как ни вызывал Вирхов в воображении соблазнительные картины, он не испытал.
Поняв, что может так просидеть до утра, Карл Иванович выбрал другое решение: отправиться к любезному другу Фрейбергу. Прихватить по дороге пару бутылочек пива, да скоротать вечерок с приятелем в покойных креслах у камина. Может быть, король петербургских сыщиков, отличавшийся жесткостью и немногословием, все же проронит золотое словечко, которое станет путеводной нитью в криминальном лабиринте, погруженном в снежный январский мрак.
Вирхов поднялся и убрал бумаги со стола. У вешалки с ненавистью глянул на свое цивильное пальто: он чувствовал себя в нем, как медведь! Он и так долго мирился с пожеланиями начальства, неужели и в ночное время, отправляясь, так сказать, в мир, он не может надеть свою любимую шинель? И она соскучилась по хозяину! Вирхов облачился в служебное сукно — то ли дело! Сразу же чувствуешь себя подтянутым, стройным, быстрым, собранным!
Через полчаса, раскрасневшись на морозе и прижимая к груди плотный коричневый пакет, в котором приятно побулькивало бутылочное пиво и топорщилась пивная закуска, Вирхов входил в парадную дома на Свечном, где квартировал Фрейберг.
Однако вид парадной Вирхова насторожил. Дверь, несмотря на поздний час, не заперта, нигде не видать привычной фигуры швейцара. Войдя вовнутрь, Вирхов услышал невообразимый гвалт на площадке второго этажа: истеричные крики, хохот, пьяное бормотание и собачий лай.
На ходу расстегивая кобуру на правом боку, он, перескакивая через ступеньки, взметнулся на второй этаж.
— В чем дело!? — выдохнул он, ворвавшись в многоголосое скопище; револьвер легко подался из кобуры и привычно лег в руку. — Тихо!
От неожиданности все примолкли.
Вирхов обвел глазами разномастную публику. Справа от него, на ступеньках, ведущих на третий этаж, замерла худощавая надменная дама средних лет в папильотках и чепце, в пуховой шали поверх ядовито-голубого, с невероятными фиолетовыми лотосами пеньюара, с болонкой на руках. Шею собачки украшал кружевной синий платочек, длиннющие белые пряди закрывали псине глаза и даже лапы. Слева, у дверей своей квартиры, возвышался невозмутимый Фрейберг в стеганом халате и пушистых тапочках. Он обдал Вирхова ледяным взором. Набриолиненный, безупречный, спускающийся на затылок английский пробор короля сыщиков стягивала мелкая черная сеточка, в углу рта поникла погасшая сигара. Между дамой и Фрейбергом топоталось несколько подвыпивших, прилично одетых мужчин, взявших в кольцо хмурого швейцара.
— В чем дело? — повторил Вирхов. — Сударыня, это вы кричали?
— Ваше превосходительство, — дама очнулась. — Я потомственная дворянка, из рода Биронов! Живу на третьем этаже над ними!
Она ткнула пальцем в осоловелых мужчин. Те игриво подмигивали следователю, корчили невообразимые гримасы.
— Эти, эти… — обвинительница брезгливо поморщилась, — эти господа нарушают общественный порядок. И не первый день. Пьянствуют, до утра распевают вульгарные песни, уродуют рояль, курят… — Тут дама не выдержала и визгнула, в унисон ей противно затявкала и собачонка. — Дым идет по вентиляции ко мне… А у моего Амишки астма!
— Что скажете, господин Фрейберг? — следователь повернулся за поддержкой к другу, тот невозмутимо пожал плечами.
— Господин Фрейберг жилец тихий, покладистый, — пронзительный голос дамы уже заглушал жалобный хрип зашедшейся лаем собачонки. — Он, может, смиряется со своими соседями. Но сегодня мне пришлось его побеспокоить. Наглость этих, этих… извергов перешла все границы. Они совершили бандитское нападение! С кровопролитием!
— Погодите, сударыня, — терпеливо остановил пустопорожнее словоизвержение Вирхов. — На кого напали?
— Господин Фрейберг свидетель! Я сразу позвонила в его квартиру! Он сам видел следы побоища! Пьяное нападение, без всяких причин! Мирному существу негде укрыться от террора!
— Тише! — Вирхов сморщился. От визга у него гудело в ушах. Он передал Фрейбергу пакет с пивными принадлежностями, расстегнул шинель и ткнул револьвером в сторону казавшегося ему наименее пьяным, ладного, с раскосыми глазами, крепыша лет тридцати. — Говорите вы!
— Нет! — верещала дама. — Нет! Вы служитель закона! Я подам в суд! Вы обязаны принять мое заявление, вы обязаны провести дознание на месте преступления! Запишите мои слова!
— Уже записал, — прорычал Вирхов и схватил свободной рукой за лацкан пиджака черноглазого господина.
— Ваше превосходиство, — тот икнул, — мы навестили нашего друга, собираемся у него квартире, так сказать, но не безобразничаем.
— Общаемся, музицируем, отдыхаем… — подхватил смуглявый низкорослый собутыльник.
— Извольте взглянуть. Пройдите в квартиру, никакого притона нет, — продолжил заплетающимся языком раскосый. — Я в притонах толк знаю. Может, слышали мое имя? Сотрудничаю в газетах, мои фельетоны и репортажи идут в набор моментально. Меня сам Горький ценит!
— Кто таков? — Вирхов отпустил лацкан пиджака. Максим Горький авторитет, а это — неизвестный сочинитель.
— Куприн, Александр Иваныч, — улыбнулся узкоглазый репортеришко и, подмигнув Вирхову, со значением сообщил: — Частенько бываю в «Капернауме», на Владимерском.
— Он гений, и глаз у него вострый, — выговорил смуглявый.
Вирхов нахмурился — намекает, что там собираются негласные осведомители? Что он знает их в лицо? Пользуется их расположением?
— Ближе к делу, — отрезал он, сочтя необходимым для поддержания порядка прожечь взглядом истеричную даму.
— Я требую экспертизы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33