Но шутка его едва ли была понята.
— Это какой же Птолемей, великомученик? — удивилась старуха. — Рази он тоже зелейник?
— Акстись, Степановна, — в шутливом ужасе замахал руками Люсин. — Зелейник! Великомученик! Не знаю я никакого Птолемея. Сболтнул — и весь сказ.
— А не знаешь, так и болтать нечего.
— Твоя правда… На чердак-то можно залезть? Посмотреть охота, как сушишь. Очень уж буквица твоя за живое задела. Первый раз про такую слышу.
— Обыкновенно, как надо, чтоб не выжгло и чтоб не забродило. Но ты слазай, взгляни.
В жарком, сухом полумраке расплывчато вырисовывались поставленные друг на друга низкие ящики, скорее даже рамы, затянутые проволочной сеткой. Рассыпанные тонким слоем сухие листья и стебельки источали крепкий сенной аромат, от которого сладостно перехватывало дыхание. В памяти полыхнуло полузабытым ласковым светом и стало так хорошо и прозрачно, словно никогда не было ни горестей, ни забот. В теплом косом луче струились пылинки и стояла такая тишь, что было слышно, как скручивается, высыхая, самый малый из лепестков.
И тем внезапнее, тем резче залился внизу требовательный телефонный звонок. Больно чиркнув макушкой о какую-то балку, осыпавшуюся сухой паутиной, Люсин бросился к лестнице.
— Есть новости, Владимир Константинович? — просочился сквозь глухое потрескивание мембраны дальний голос.
— Похоже на то. Я вот о чем вас хотел попросить, Борис Платонович. Нужно срочно проверить личный счет Солитова. Есть подозрение…
— Что он произвел операцию? Совершенно верное подозрение. Георгий Мартынович снял со своего счета полторы тысячи рублей. Расходный ордер заполнен и подписан собственноручно. Он у меня в руках… Так что считайте, что мы с вами встретились.
— Это обнадеживает. Значит, продвигались верно, не заплутали… Какого числа, Борис Платонович?
— В пятницу, через день после отъезда Солдатенковой, если вас именно это интересует… Я же знаю, откуда вы говорите… Чего молчите? Алло! Вы еще здесь?
— Здесь, здесь, Борис Платонович. Я, извините, задумался.
— Да-а… Тут есть над чем поразмыслить. Чем дольше думаю, тем сомнительнее представляется мне алиби нашей любезной знахарки. Второпях сработано. Топорно.
— Вот тут вы, по-моему, ошибаетесь. Не забудьте, что именно благодаря ей мы сумели сделать первый шаг. Сопоставить, так сказать, даты.
— Не мы, Владимир Константинович, а вы персонально. Лично я отталкивался от сберкнижки, наиобъективнейшего регистратора бытия. Судите сами, чей путь оказался короче. Так что будут у меня вопросики к Солдатенковой, будут, да и с товарищами химиками найдется о чем побеседовать.
Люсин возвратился к Аглае Степановне с озабоченно-хмурым лицом. Не по нутру ему была такая резвость, амбициозная эта прыть. А ничего не попишешь: успех налицо. Да и с формальной стороны придраться нельзя: Гуров скрупулезно отрабатывал любые возможные версии. Оперативно, четко, без всяких сантиментов. Последнее, пожалуй, и настораживало. Внутренне Люсин не принимал стопроцентного рационализма. Живую реальность не уложишь в прокрустово ложе модели. Волей-неволей приходится резать по живому, а вот этого он совершенно не выносил.
— Нагляделся? Наговорился? — Старуха зыркнула на него острым, все подмечающим глазом. — Чего надулся, как мышь на крупу? Али не по-твоему выходит?
— Пока не по-моему, бабуся, а дальше посмотрим… Пойду я.
— Дак иди себе. Держать не стану.
— Я к вам послезавтра, если позволите, загляну.
— В самый ливень попрешься? И не лень тебе?
— Полагаете, снова пойдут дожди?
— Аккурат послезавтра. Не веришь, чай?
— Почему? Верю. Приметы небось знаешь?
— Приметы, приметы, — закивала она. — Клен вчерась слезу пустил. Орляк, папоротник, опять же раскручиваться пошел. Аккурат к непогоде.
— Я все равно приеду.
Глава седьмая. В КАРЕТЕ С ОПУЩЕННЫМИ ШТОРКАМИ…
Визит в прокуратуру, мягко говоря, не вызвал у Наташи Гротто прилива энтузиазма. Ни уютный особнячок на Новокузнецкой, обставленный казеннейшего вида мебелью, ни сам следователь отрадного впечатления на нее не произвели. Вначале Наталья Андриановна держалась, как всякий нормальный человек, заботящийся о сохранении собственного достоинства, по-деловому лаконично и сухо. Мало ли каких формальностей, часто обременительных и не слишком приятных, требует от нас жизнь? Останемся же на высоте при любых обстоятельствах.
Она не стала выяснять, что да почему, хотя в повестке и значился номер телефона, и приехала точно к указанному часу. Да и зачем суетиться, когда все ясно?
Прождав минут десять в приемной, Гротто разыскала секретаршу и дала ясно понять, что, если товарищ Гуров ее немедленно не примет, она уйдет и вряд ли сумеет найти для него время в следующий раз.
Пришлось Борису Платоновичу срочно перестраиваться, хотя он к этому не слишком привык.
— Извините великодушно, Наталья Андриановна, — пробубнил Гуров, выпроваживая посетительницу, в которой Гротто узнала лаборантку Леру. — Не рассчитал малость… Вы, конечно, догадываетесь, зачем вас пригласили?
— Естественно. — И, развернув предложенный стул, как ей было удобнее, она села с замкнуто-выжидательным выражением. — Похоже, у вас вся наша кафедра перебывала?
— Похоже, что так, — Гуров украдкой оглядел очередную свидетельницу. «Красива, умна, с норовом, — подвел итог. — Такие из нашего брата веревки вьют».
— Не проще ли было приехать самому, чем отрывать от дела столько людей? — положила конец затянувшейся паузе Наталья Андриановна. — Вы не находите?
— Не нахожу. Так будет удобнее… для дела. А дело у нас с вами непростое, Наталья Андриановна.
— Дело у вас, товарищ следователь, — подчеркнуто разграничила она. — У меня же, простите, горе.
— Вы так дружили с Георгием Мартыновичем? — спросил он, придавая особую смысловую окраску своему «так».
— Да, мы так дружили, — она тоже подчеркнула, но иначе, чем он, по-своему.
— Должен ли я вас понять?.. — Гуров не договорил, изобразив удивление.
— Что мы были в интимных отношениях? — она улыбнулась, с холодной дерзостью вскинув голову. — Я думаю, будет лучше без недомолвок. Спрашивайте, пожалуйста, не стесняйтесь. Я отвечу.
— Ответите? — Борис Платонович принял шутливо-испуганный вид. — Ради бога не надо, меня совсем иное интересует!
Его действительно интересовало иное, но и от такой стороны вопроса он отнюдь не открещивался. А все же брошенного ею вызова не принял. Интуитивно почувствовал, что не за ним останется последнее слово на этом поле.
«Сильная баба, — подтвердил первоначальное впечатление. — Такая кого хочешь с ума сведет».
Наталья Андриановна безучастно ждала продолжения разговора.
— Я посоветоваться с вами хочу, — сказал Гуров, как мог, проникновенно. — Ведь вы хорошо знали Георгия Степановича?
— Мартыновича.
— Тьфу, черт! Фрейдистская оговорочка!.. Вам известно, что он завещал дачу и крупную сумму денег Аглае Степановне Солдатенковой?
— Это его сугубо личное дело.
— Безусловно! Но лишь при условии, что нам известна его дальнейшая судьба. Не согласны?.. А вдруг преступление?
— Вы правы, — величественно-спокойно кивнула Гротто.
— Вот видите!.. Ну, и что вы по этому поводу думаете?
— Я мало знаю Аглаю Степановну. Но, по-моему, она единственный человек, кто по-настоящему предан Георгию Мартыновичу. Она ухаживала за ним, как за малым ребенком, лечила его…
— Вот именно — лечила!.. Ведомственной поликлиники ему мало. А ведь у вас очень приличная поликлиника. Я наводил справки.
— Каждый волен лечиться по собственному усмотрению. Я, например, тоже далеко не в восторге от современного здравоохранения. А вы?
— Ладно, оставим это, — махнул рукой Борис Платонович. — Значит, Солдатенкову вы ни в чем не подозреваете?
— Какое право я имею подозревать?.. Вы некорректно формулируете вопросы. Ничего дурного за ней я не знаю. Последние годы Георгий Мартынович сильно сдал и чувствовал себя очень одиноко. Спасибо ей за то, что она скрашивала ему жизнь, как могла.
— Но ведь вы согласились, что могло иметь место преступление?
— Да она-то при чем?.. Вне дома искать надо. Человека искать. Мне так кажется.
— Правильно кажется. Но вы, простите, непозволительно отделяете следствие от причины. Что-то заставило Солитова покинуть дом? Как, по-вашему?
— Тут вы правы, — незамедлительно признала она. — Товарищ, который приезжал к нам из уголовного розыска, тоже пытался отталкиваться от этой точки… Кстати, если это не секрет, почему делом… Одним словом, при чем тут прокуратура? Или милиция уже не ищет Георгия Мартыновича?
— Ищет, — пряча улыбку, кивнул Гуров, невольно проникаясь симпатией к собеседнице. Ее манера вести разговор обезоруживала. Явственно ощущались прямолинейность, которую смягчала природная интеллигентность: высокий уровень самооценки и превосходно функционирующая логическая машина. С такими людьми бывает либо очень трудно, либо необыкновенно легко. «Хорошо, когда они на твоей стороне», — подумал он, ощутив легкий укол грусти. — Почему вы заранее настроены против меня, Наталья Андриановна?
— Настроена против вас? — она удивленно распахнула блеснувшие ледяной глубинной зеленью глаза. — Во-первых, это вовсе не так, да и вообще не имеет никакого значения! — И вдруг засмеялась, еще более похорошев. — Типичный образец женской логики, верно?
— Что вы, Наталья Андриановна, по части логики у вас полный ажур… Что же касается нашей совместной с МУРом работы, то она, поверьте, осуществляется в полном соответствии с законом. Я в курсе вашей беседы с товарищем Люсиным и, не скрою, в свою очередь, поставлю его в известность. У каждого из нас свой круг обязанностей. Я удовлетворил вас?
— Вполне.
— Тогда вернемся к исходной, как вы изволили выразиться, точке. Меня по-прежнему глубоко волнует вопрос, почему Солитов столь внезапно решил уйти.
— Некорректно! — размышляя, она принялась покусывать нижнюю губу.
— Помилуйте, Наталья Андриановна! У меня и в мыслях не было вас задеть.
— Задеть меня? — Ее сосредоточенно-нахмуренное лицо мигом разгладилось. — Я употребила выражение «некорректно» сугубо в математическом плане, не в общежитейском. Простите… Я хотела сказать: «неточно».
— В чем же вы усматриваете неточность?
— Во-первых, у нас нет оснований полагать, что Георгий Мартынович собирался уйти. Выйти — это да, но не уйти. Он же остался один — Аглая Степановна уехала. Мало ли что могло понадобиться? Хлеб, молоко… О какой-то особой внезапности тоже говорить не приходится. Мы же не знаем, какие у него были планы! Вопрос следовало бы переформулировать: почему не вернулся, а не почему ушел? — вот что интересно. Хотя одно с другим, возможно, и связано.
— Возможно?
— Да, возможно, но вовсе не обязательно. Товарищ из угрозыска совершенно обоснованно предположил несчастный случай. А раз случай, то какая может быть связь? Мог выбежать на секунду, а тут почечная колика или острый печеночный приступ. Вы согласны со мной?
— Ваша аргументация безупречна. Ей бы цены не было, если бы люди, даже очень и очень больные, обладали способностью исчезать без следа. — Гуров выдержал красноречивую паузу, дав Наталье Андриановне возможность прочувствовать сказанное. — Поэтому нам не остается ничего иного, как сызнова начать все сначала. Я вам помогу здесь немножко, потому что сегодня мы располагаем сведениями, которых не имели вчера. Так, например, удалось установить точную дату ухода или, если угодно, исчезновения вашего завкафедрой. Произошло это в пятницу, через два дня после отъезда Солдатенковой. Больше того, мы знаем, что в этот день, причем утром, что-то около одиннадцати, Георгий Мартынович снял с книжки полторы тысячи рублей. Таковы факты.
— Ограбление?
— Мысль напрашивается сама собой, но ничем конкретным пока не подтверждается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Это какой же Птолемей, великомученик? — удивилась старуха. — Рази он тоже зелейник?
— Акстись, Степановна, — в шутливом ужасе замахал руками Люсин. — Зелейник! Великомученик! Не знаю я никакого Птолемея. Сболтнул — и весь сказ.
— А не знаешь, так и болтать нечего.
— Твоя правда… На чердак-то можно залезть? Посмотреть охота, как сушишь. Очень уж буквица твоя за живое задела. Первый раз про такую слышу.
— Обыкновенно, как надо, чтоб не выжгло и чтоб не забродило. Но ты слазай, взгляни.
В жарком, сухом полумраке расплывчато вырисовывались поставленные друг на друга низкие ящики, скорее даже рамы, затянутые проволочной сеткой. Рассыпанные тонким слоем сухие листья и стебельки источали крепкий сенной аромат, от которого сладостно перехватывало дыхание. В памяти полыхнуло полузабытым ласковым светом и стало так хорошо и прозрачно, словно никогда не было ни горестей, ни забот. В теплом косом луче струились пылинки и стояла такая тишь, что было слышно, как скручивается, высыхая, самый малый из лепестков.
И тем внезапнее, тем резче залился внизу требовательный телефонный звонок. Больно чиркнув макушкой о какую-то балку, осыпавшуюся сухой паутиной, Люсин бросился к лестнице.
— Есть новости, Владимир Константинович? — просочился сквозь глухое потрескивание мембраны дальний голос.
— Похоже на то. Я вот о чем вас хотел попросить, Борис Платонович. Нужно срочно проверить личный счет Солитова. Есть подозрение…
— Что он произвел операцию? Совершенно верное подозрение. Георгий Мартынович снял со своего счета полторы тысячи рублей. Расходный ордер заполнен и подписан собственноручно. Он у меня в руках… Так что считайте, что мы с вами встретились.
— Это обнадеживает. Значит, продвигались верно, не заплутали… Какого числа, Борис Платонович?
— В пятницу, через день после отъезда Солдатенковой, если вас именно это интересует… Я же знаю, откуда вы говорите… Чего молчите? Алло! Вы еще здесь?
— Здесь, здесь, Борис Платонович. Я, извините, задумался.
— Да-а… Тут есть над чем поразмыслить. Чем дольше думаю, тем сомнительнее представляется мне алиби нашей любезной знахарки. Второпях сработано. Топорно.
— Вот тут вы, по-моему, ошибаетесь. Не забудьте, что именно благодаря ей мы сумели сделать первый шаг. Сопоставить, так сказать, даты.
— Не мы, Владимир Константинович, а вы персонально. Лично я отталкивался от сберкнижки, наиобъективнейшего регистратора бытия. Судите сами, чей путь оказался короче. Так что будут у меня вопросики к Солдатенковой, будут, да и с товарищами химиками найдется о чем побеседовать.
Люсин возвратился к Аглае Степановне с озабоченно-хмурым лицом. Не по нутру ему была такая резвость, амбициозная эта прыть. А ничего не попишешь: успех налицо. Да и с формальной стороны придраться нельзя: Гуров скрупулезно отрабатывал любые возможные версии. Оперативно, четко, без всяких сантиментов. Последнее, пожалуй, и настораживало. Внутренне Люсин не принимал стопроцентного рационализма. Живую реальность не уложишь в прокрустово ложе модели. Волей-неволей приходится резать по живому, а вот этого он совершенно не выносил.
— Нагляделся? Наговорился? — Старуха зыркнула на него острым, все подмечающим глазом. — Чего надулся, как мышь на крупу? Али не по-твоему выходит?
— Пока не по-моему, бабуся, а дальше посмотрим… Пойду я.
— Дак иди себе. Держать не стану.
— Я к вам послезавтра, если позволите, загляну.
— В самый ливень попрешься? И не лень тебе?
— Полагаете, снова пойдут дожди?
— Аккурат послезавтра. Не веришь, чай?
— Почему? Верю. Приметы небось знаешь?
— Приметы, приметы, — закивала она. — Клен вчерась слезу пустил. Орляк, папоротник, опять же раскручиваться пошел. Аккурат к непогоде.
— Я все равно приеду.
Глава седьмая. В КАРЕТЕ С ОПУЩЕННЫМИ ШТОРКАМИ…
Визит в прокуратуру, мягко говоря, не вызвал у Наташи Гротто прилива энтузиазма. Ни уютный особнячок на Новокузнецкой, обставленный казеннейшего вида мебелью, ни сам следователь отрадного впечатления на нее не произвели. Вначале Наталья Андриановна держалась, как всякий нормальный человек, заботящийся о сохранении собственного достоинства, по-деловому лаконично и сухо. Мало ли каких формальностей, часто обременительных и не слишком приятных, требует от нас жизнь? Останемся же на высоте при любых обстоятельствах.
Она не стала выяснять, что да почему, хотя в повестке и значился номер телефона, и приехала точно к указанному часу. Да и зачем суетиться, когда все ясно?
Прождав минут десять в приемной, Гротто разыскала секретаршу и дала ясно понять, что, если товарищ Гуров ее немедленно не примет, она уйдет и вряд ли сумеет найти для него время в следующий раз.
Пришлось Борису Платоновичу срочно перестраиваться, хотя он к этому не слишком привык.
— Извините великодушно, Наталья Андриановна, — пробубнил Гуров, выпроваживая посетительницу, в которой Гротто узнала лаборантку Леру. — Не рассчитал малость… Вы, конечно, догадываетесь, зачем вас пригласили?
— Естественно. — И, развернув предложенный стул, как ей было удобнее, она села с замкнуто-выжидательным выражением. — Похоже, у вас вся наша кафедра перебывала?
— Похоже, что так, — Гуров украдкой оглядел очередную свидетельницу. «Красива, умна, с норовом, — подвел итог. — Такие из нашего брата веревки вьют».
— Не проще ли было приехать самому, чем отрывать от дела столько людей? — положила конец затянувшейся паузе Наталья Андриановна. — Вы не находите?
— Не нахожу. Так будет удобнее… для дела. А дело у нас с вами непростое, Наталья Андриановна.
— Дело у вас, товарищ следователь, — подчеркнуто разграничила она. — У меня же, простите, горе.
— Вы так дружили с Георгием Мартыновичем? — спросил он, придавая особую смысловую окраску своему «так».
— Да, мы так дружили, — она тоже подчеркнула, но иначе, чем он, по-своему.
— Должен ли я вас понять?.. — Гуров не договорил, изобразив удивление.
— Что мы были в интимных отношениях? — она улыбнулась, с холодной дерзостью вскинув голову. — Я думаю, будет лучше без недомолвок. Спрашивайте, пожалуйста, не стесняйтесь. Я отвечу.
— Ответите? — Борис Платонович принял шутливо-испуганный вид. — Ради бога не надо, меня совсем иное интересует!
Его действительно интересовало иное, но и от такой стороны вопроса он отнюдь не открещивался. А все же брошенного ею вызова не принял. Интуитивно почувствовал, что не за ним останется последнее слово на этом поле.
«Сильная баба, — подтвердил первоначальное впечатление. — Такая кого хочешь с ума сведет».
Наталья Андриановна безучастно ждала продолжения разговора.
— Я посоветоваться с вами хочу, — сказал Гуров, как мог, проникновенно. — Ведь вы хорошо знали Георгия Степановича?
— Мартыновича.
— Тьфу, черт! Фрейдистская оговорочка!.. Вам известно, что он завещал дачу и крупную сумму денег Аглае Степановне Солдатенковой?
— Это его сугубо личное дело.
— Безусловно! Но лишь при условии, что нам известна его дальнейшая судьба. Не согласны?.. А вдруг преступление?
— Вы правы, — величественно-спокойно кивнула Гротто.
— Вот видите!.. Ну, и что вы по этому поводу думаете?
— Я мало знаю Аглаю Степановну. Но, по-моему, она единственный человек, кто по-настоящему предан Георгию Мартыновичу. Она ухаживала за ним, как за малым ребенком, лечила его…
— Вот именно — лечила!.. Ведомственной поликлиники ему мало. А ведь у вас очень приличная поликлиника. Я наводил справки.
— Каждый волен лечиться по собственному усмотрению. Я, например, тоже далеко не в восторге от современного здравоохранения. А вы?
— Ладно, оставим это, — махнул рукой Борис Платонович. — Значит, Солдатенкову вы ни в чем не подозреваете?
— Какое право я имею подозревать?.. Вы некорректно формулируете вопросы. Ничего дурного за ней я не знаю. Последние годы Георгий Мартынович сильно сдал и чувствовал себя очень одиноко. Спасибо ей за то, что она скрашивала ему жизнь, как могла.
— Но ведь вы согласились, что могло иметь место преступление?
— Да она-то при чем?.. Вне дома искать надо. Человека искать. Мне так кажется.
— Правильно кажется. Но вы, простите, непозволительно отделяете следствие от причины. Что-то заставило Солитова покинуть дом? Как, по-вашему?
— Тут вы правы, — незамедлительно признала она. — Товарищ, который приезжал к нам из уголовного розыска, тоже пытался отталкиваться от этой точки… Кстати, если это не секрет, почему делом… Одним словом, при чем тут прокуратура? Или милиция уже не ищет Георгия Мартыновича?
— Ищет, — пряча улыбку, кивнул Гуров, невольно проникаясь симпатией к собеседнице. Ее манера вести разговор обезоруживала. Явственно ощущались прямолинейность, которую смягчала природная интеллигентность: высокий уровень самооценки и превосходно функционирующая логическая машина. С такими людьми бывает либо очень трудно, либо необыкновенно легко. «Хорошо, когда они на твоей стороне», — подумал он, ощутив легкий укол грусти. — Почему вы заранее настроены против меня, Наталья Андриановна?
— Настроена против вас? — она удивленно распахнула блеснувшие ледяной глубинной зеленью глаза. — Во-первых, это вовсе не так, да и вообще не имеет никакого значения! — И вдруг засмеялась, еще более похорошев. — Типичный образец женской логики, верно?
— Что вы, Наталья Андриановна, по части логики у вас полный ажур… Что же касается нашей совместной с МУРом работы, то она, поверьте, осуществляется в полном соответствии с законом. Я в курсе вашей беседы с товарищем Люсиным и, не скрою, в свою очередь, поставлю его в известность. У каждого из нас свой круг обязанностей. Я удовлетворил вас?
— Вполне.
— Тогда вернемся к исходной, как вы изволили выразиться, точке. Меня по-прежнему глубоко волнует вопрос, почему Солитов столь внезапно решил уйти.
— Некорректно! — размышляя, она принялась покусывать нижнюю губу.
— Помилуйте, Наталья Андриановна! У меня и в мыслях не было вас задеть.
— Задеть меня? — Ее сосредоточенно-нахмуренное лицо мигом разгладилось. — Я употребила выражение «некорректно» сугубо в математическом плане, не в общежитейском. Простите… Я хотела сказать: «неточно».
— В чем же вы усматриваете неточность?
— Во-первых, у нас нет оснований полагать, что Георгий Мартынович собирался уйти. Выйти — это да, но не уйти. Он же остался один — Аглая Степановна уехала. Мало ли что могло понадобиться? Хлеб, молоко… О какой-то особой внезапности тоже говорить не приходится. Мы же не знаем, какие у него были планы! Вопрос следовало бы переформулировать: почему не вернулся, а не почему ушел? — вот что интересно. Хотя одно с другим, возможно, и связано.
— Возможно?
— Да, возможно, но вовсе не обязательно. Товарищ из угрозыска совершенно обоснованно предположил несчастный случай. А раз случай, то какая может быть связь? Мог выбежать на секунду, а тут почечная колика или острый печеночный приступ. Вы согласны со мной?
— Ваша аргументация безупречна. Ей бы цены не было, если бы люди, даже очень и очень больные, обладали способностью исчезать без следа. — Гуров выдержал красноречивую паузу, дав Наталье Андриановне возможность прочувствовать сказанное. — Поэтому нам не остается ничего иного, как сызнова начать все сначала. Я вам помогу здесь немножко, потому что сегодня мы располагаем сведениями, которых не имели вчера. Так, например, удалось установить точную дату ухода или, если угодно, исчезновения вашего завкафедрой. Произошло это в пятницу, через два дня после отъезда Солдатенковой. Больше того, мы знаем, что в этот день, причем утром, что-то около одиннадцати, Георгий Мартынович снял с книжки полторы тысячи рублей. Таковы факты.
— Ограбление?
— Мысль напрашивается сама собой, но ничем конкретным пока не подтверждается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65