И когда наступил май, этот по-настоящему для таежных мест весенний месяц, вся душа его ликовала в предвкушении приближающейся свободы. В этом он был уверен. К Осинину пришло даже поэтическое вдохновение. Слова рвались на бумагу:
Ты приди, Весна, приди,
Душу мне омолоди.
Ты зажги во мне Любовь,
Чтобы мог страдать я вновь.
И как двадцать лет назад,
Чтобы бегал я в горсад.
Ожиданием томимый
И Амурами ранимый.
— Ну что, придумал, как свинтить? — спросил его Ангел, когда они оказались одни на берегу реки.
— Что-то в голову ничего не приходит, признался откровенно Виктор, — но думаю, что-нибудь получится, я почему-то в этом уверен. Такая уж у меня натура. Если чего задумал, обязательно должен добиться.
— А я придумал, — заинтригован но заявил довольный собой Ангел, и его ширококостное обветренное лицо озарилось приятной улыбкой. Неожиданно он замолчал, решив, видимо, помучить Осинина.
— Ну! Чего же ты молчишь, говори, — потребовал Ураган.
— Нет, не скажу, боюсь сглазить. Я еще раз все продумаю. Впрочем, ты и сам мог бы догадаться. Вон, видишь, деревья толстые старые валяются.
— Ну?
— Подковы гну, — подзадорил его Леха. — Подумай!
— Черт! — хлопнул себя по лбу Виктор. — Ты имеешь в виду залезть под дерево и проплыть с ним до определенного места?
— Тупой ты, — рассмеялся по-дружески Ангел, — как три балды вместе.
— Ну, не мучай, я прошу тебя, Леша, магарыч с меня хороший будет.
— Ладно, так уж и быть, уговорил. Смотри, мы выдалбливаем потихоньку дерево, ты залазишь туда, и я тебя заклеиваю крышкой. Усек? А потом связываем это дерево вместе с другим в плот и спускаем его в речку.
— Я же там задохнусь.
— А мы в дереве просверлим специальные отверстия.
— Да, но их может залить водой, дерево может перевернуться в воде. А потом, не каждое бревно подойдет. Это легко сказать, а когда коснется дела, можно ведь в дуру попасть.
— Я с тобой вполне согласен, Виктор. Давай замерим, рассчитаем все, спешить не будем.
— А когда деревья будут укладывать в вагоны, не покажется ли бревно с моим телом слишком тяжелой ношей?
— На этот счет у меня все продумано. На товарной станции у меня корефан один работает бригадиром грузчиков. Я ему черкану ксиву — и все будет абгемахт. А вот похудеть бы тебе не мешало, смотри, какой мамон отъел на дармовых харчах, — полугрубо-полушутливо проговорил Ангел, похлопав Виктора по животу.
— Это мои соцсбережения, — похвастался Виктор и продемонстрировал Ангелу свои жировые накопления, что считалось в этих местах капиталом, — пригодится в побеге, может, хавать долго не придется.
— Тоже верно, — согласился Ангел. Долго Леха и Осинин присматривались к собригадникам. Осинин боялся предательства. У Ангела были свои люди среди контролеров, и им стало доподлинно известно, что в их бригаде кумовки не обитают, но тем не менее они никого из членов бригады в свои планы не посвящали, ибо Ураган хорошо помнил поговорку: «Когда знает один человек — это тайна, два — полутайна, а три — далеко уже не тайна».
В середине июля, когда стояла невыносимая жара и бдительность охраны, спасающейся от солнца под деревьями, была притуплена (многие солдаты, разомлев под солнцем, дрыхли без задних ног), Ураган и Леха решили больше не тянуть и организовать как можно быстрее побег.
Причину дневной сонливости солдат можно было еще объяснить их непомерным увлечением тунеядками и поселенками, которые готовы были отдаваться солдатам за пачку сигарет или чая. Хотя солдаты и зэки-поселенцы знали, что среди тунеядок было много разносчиков венерических болезней, они не могли устоять и подчинялись зову природы.
Рассказывают, что одна тунеядка по кличке Казбек умудрилась наградить венерическими болезнями дюжину поселенцев. Кончилось для несчастной это трагически: поселенцы-зэки ее выловили, связали и, не долго мешкая, швырнули под поезд.
В начале августа специально подобранное бревно огромного кедра с сильно исхудавшим Осининым, который в течение месяца сидел на диете, чтобы поместиться в дупле дерева, уже находилось в вагоне, который направлялся в центр России.
Осинин рисковал многим. Бревна, лежащие в штабеле, могли раздавить его, но бригадир грузчиков, получивший ксиву от Ангела, все предусмотрел, и бревно, в котором находился Осинин, было расположено в безопасном месте в середине вагона.
Вагон фактически закрыт не был. Для видимости на засов повесили бутафорную проволоку.
Несколько часов, проведенных в бревне, показались для Виктора целой вечностью.
Как только поезд тронулся, он с трудом выбрался из добровольного заточения и с большим облегчением размял затекшие конечности.
Когда поезд подходил к какой-то станции и стал замедлять ход, Ураган с трудом открыл дверь вагона и, рискуя сломать себе шею, выпрыгнул в кромешную тьму и неизвестность навстречу своей Судьбе.
Глава шестьдесят третья
Известие об аресте Мухи произвело в зоне эффект взорвавшейся бомбы.
— Кто бы мог подумать, — рассуждали менты, — что такой добропорядочный зэк, который на протяжении почти пяти лет безукоризненно вел себя, был, можно сказать, правой рукой самого «хозяина», и вдруг оказался наркоманом, да еще вооруженным! Да разве можно теперь верить исправлению зэков? Никогда. Зэк есть зэк. От него что угодно можно ждать.
Многие же осужденные, которых на работе притеснял Муха, были в неописуемом восторге от такой новости. Их злорадство переходило все границы и приличия. Когда в изоляторе узнали, что привели Мухина, да еще водворили на пятнадцать суток, арестанты разразились несусветной, очень цветистой и самобытной бранью в адрес прораба.
— Шмара коридорная, вафлерша бановая! — орали из одной хаты.
— Пес троекуровский, помет шелудивой овцы, сжечь тебя мало на костре, крыса кумовская и т. д. и т. п. — раздавались возгласы из другой камеры.
Муха затаился в одиночке и не подавал даже писка. Он был раздавлен, уничтожен и дрожал от страха от одной только мысли, что может встретиться со своими врагами в четырех стенах, а их у него была почти вся зона!
Но через некоторое время он пришел в себя и немного приободрился. Он даже огрызаться начал, когда его полоскали, и написал жалобу на имя Романова, в которой указывал, что все ему подстроил Погорелов, он, мол, специально подпоил его и устроил ему подлянку. Но «хозяин», получив его послание, порвал на мелкие клочки заявление и выбросил в корзину. «Ума нет — считай калека», — подумал про себя «хозяин»: ему не было резона защищать Мухина, так как толку от него как от прораба практически не было. А вот Погорелов — совсем другое дело, хоть и негодяй, но умница, за счет него он сможет приобрести себе лавры и почести. На всякий случай «хозяин» вызвал все же к себе Погорелова и чуть ли не с восхищением в голосе спросил:
— Это ты Мухина подставил?
— Да вы что, Павел Сергеевич! Зачем он мне нужен?
— Не надо темнить, Боря. Теперь ты у меня на крючке, понял? Попробуй только в срок не закончить объект, я тебе все припомню, — полушутливо проговорил Романов.
— Все будет нормально, Павел Сергеевич, — заверил его Узбек и вдруг огорошил его своим вопросом: — Как бы мне свидание получить с женой?
— С какой женой? Ведь ты же холостяк. В деле у тебя никто не значится.
— Мы с ней не расписаны. Но у нас есть ребенок.
— Чего-нибудь придумаем, Борис. Вот закончишь объект — тогда дам тебе свидание, хоть на пять суток. А бабки есть?
— Сколько надо? — опешил Узбек от такой прямолинейности «хозяина».
— Ну хотя бы пару сотен.
— Пару сотен не смогу, а стольник хоть сейчас могу дать.
— Когда она собирается к тебе приехать?
— Да хоть завтра.
— Где она живет?
— В Минераловодске.
— О! Знатные места.
— Приезжайте к нам в гости!
— Обязательно, как освободишься, так приеду. Но она сюда минимум как через неделю может добраться. Короче, давай стольник и напиши мне здесь же заявление на свиданку.
Погорелов оторопел от свалившегося на него счастья. Он вытащил сторублевую ассигнацию, запрятанную в кепке, и отдал ее Романову, а потом, быстро схватив ручку, написал:
Начальнику ИТУ Романову П. С.
от осужд. Погорелова Б. А.
по ст. 102-15, 146 ч. II
ст. 218 ч. II УК РСФСР
Заявление.
Прошу дать мне свидание с моей женой Свиристелкиной Венерой Федоровной, проживающей в г. Минераловодске, на пять дней.
Романов взял заявление, внимательно его прочитал и сказал:
— Придется тебе его переписать. Напиши лучше: «с моей родственницей». Ведь у вас разные фамилии. Тем более у нее такая звучная: Сви-ри-стел-ки-на. — И он раскатисто рассмеялся тем здоровым заразительным смехом, который присущ здоровякам.
Через десять дней прибыла Венера. Накануне Погорелов досрочно закончил электрификацию объекта и ходил теперь в героях. Свидание на пять дней, которое дал Узбеку «хозяин», хоть и по блату, за деньги, являлось все же своего рода премией за его талантливую и квалифицированную работу.
Узбека постигло легкое разочарование, когда он встретил Венеру.
Он ожидал увидеть цветущую девушку с тугими щечками и плотными грудями, от которых перехватывало дух, а перед ним стояла уже взрослая женщина с лучиками морщин у каждого глаза на изможденном уставшем лице, с измятой грудью.
Но глаза, жгучие черные глаза были все такими же.
— Что с тобой, Венера? — спросил он ее участливо, стараясь не обидеть.
— Сынишка твой все высосал, долго его кормила молочком, целый год почти. Хотела, чтобы он крепким и сильным стал, как ты. Но это не страшно, я слышала по телику, что есть много способов восстановить груди, было бы желание и деньги, — успокоила она его.
— Да, это не самое главное, — проговорил Борис. — Как там наш сынок?
— Сынок у нас замечательный, — захлебываясь от восторга, говорила Венера. — Твоя стопроцентная копия.
— А что же ты его не привезла с собой?
— Побоялась. Может простудиться, да и обременяет очень. Ведь он еще маленький. В следующий раз обязательно привезу. Я оставила его на присмотр маме.
— Она с тобой живет?
— Да, она на пенсии уже. А сынок наш уже бегает! — с гордостью добавила она. — Смотри, — вытащила Венера фотографию из записной книжки.
— Это он? — удивился Узбек. На него смотрел крупноголовый пацан с не по годам выразительными чертами лица. «Дак он совсем не похож на меня», — разочарованно подумал Узбек. Сомнение закралось ему в душу, но он тактично промолчал.
— Ну чего ты молчишь? — забеспокоилась Венера. — Хочешь сказать, что не похож? Это на фотографии он так вышел. Смотри, копия: уши, как у тебя, большие, — засмеялась она задорным смехом, задрав кверху свой изящный носик.
Узбек прижал ее к себе и расцеловал.
— Ах ты, моя самочка, — нежно и медленно начал он целовать ее, а потом с силой привлек к себе.
Это было какое-то невероятное, божественное наслаждение…
Глава шестьдесят четвертая
Измочаленным и опустошенным покидал комнату свиданий Погорелов Борис Александрович. Расставание было тяжелым. Венера плакала: впереди еще столько лет, ее молодость пропадает, и как трудно воспитывать сына одной!
Несколько дней Узбек бродил по зоне как неприкаянный, но потом немного отошел, а когда «хозяин» пригласил его к себе и объявил Погорелову, что в порядке исключения он сможет предоставить ему бесконвойное передвижение, Узбек воспрял духом!
Через неделю, когда все необходимые формальности были соблюдены и Погорелов оказался на бесконвойке, жизнь для него предстала в радужном свете.
Как-то Романов спросил его, может ли он ремонтировать телевизоры, Погорелов, хотя и был в телевидении сущим профаном, авантюрно заявил:
— Смотря какой телевизор. Инструмент нужен, а так вообще могу.
«Хозяин» пригласил его к себе домой. Жилище Романова располагалось невдалеке от зоны в поселке. Это был двухэтажный сруб из шести комнат: двух больших, двух средних и двух маленьких, не считая кухни, шикарной ванны и туалета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42