И вот Виктор стоял перед Аркадием Сергеевичем.
— Вы изучили мое дело? — спросил у него Осинин.
— Не совсем, но я все понял.
— А почему вы раньше не пришли, а лишь после того, как закрыли мое дело?
— Мне лишь вчера передали ваше заявление.
— Сколько это будет стоить, Аркадий Сергеевич?
— Ничего не надо. Напишите лучше адрес вашей супруги, чтобы она приехала.
— А что вам надо вообще? — смутился Виктор.
— Здоровья, — грустно улыбнулся Светленький. — Вы лучше расскажите, только честно, это между нами, как все произошло.
— … А девушка? Где та мифическая дева, которая убежала босиком, выпрыгнув из туфель? — иронично спросил Аркадий Сергеевич, когда Осинин вкратце изложил ему фабулу своей драмы.
— Не знаю я ее, просто случайно встретились.
— Темните, молодой человек, темните, это ведь для вас хуже. Джентльменство здесь ни к чему. Подумайте как следует, я к вам приду через несколько дней.
Глава сорок первая
Людоед понимал: его жизнь, за которую он готов был драться до последнего и уничтожить, если понадобится ради своей шкуры, десятки, а то и сотни тысяч людей, висит на волоске, и поэтому он приобрел за большие деньги импортный бронежилет, который можно было незаметно носить, прикрывшись летной курткой.
Славик долго не соглашался на участие в захвате самолета, но, когда он понял, что терять Людоеду нечего и он может со злости, из-за принципа запросто его «завалить», согласился, скрипя зубами.
Они вместе два раза съездили в аэропорт, изучили расписание самолетов, их расположение и график вылета малолитражных аэропланов, летающих рейсами в сторону Турции. Для этой цели подходили такие города как Баку, Тбилиси, Ереван, Гянджа.
Людоед купил атлас, изучил географию Кавказа и понял, что для достижения своей цели более или менее подходит самолет ЯК-40, курсирующий рейсом Махачкала — Тбилиси.
— Ну, ты чего кисляк? — браво спросил Котенкин летчика, хлопнув его по плечу. — Все будет о'кей.
— Посмотрим, — угрюмо выдавил Славик.
К захвату самолета они подготовились основательно — достали два пистолета и переоделись в летную форму.
Рейс Махачкала — Тбилиси по расписанию был назначен на 14. 30, но ввиду погодных условий задерживался.
Был конец осени. И хотя осень на Северном Кавказе напоминает бабье лето, сегодня, по закону подлости, все было против Людоеда.
Наконец объявили посадку на самолет.
— Ты иди первым, покажешь удостоверение в случае чего, — проинструктировал Котенкин Славика. — Тебе надо познакомиться с летчиками. За штурвал сядешь сам, так надежней будет. Не разучился?
— Вроде нет. Но если идти, то лучше сейчас, пока нет пассажиров.
— А кто тебя пустит?
— Пустят. Меня многие знают.
— Значит, так. Никакого прокола быть не должно, — тяжело и веско проговорил Людоед, сдвинув к переносице брови. — Если я замечу какую-нибудь подставку, то зашмаляю тебя первым. Усек?
— Да ты что, Игорек, за кого ты меня принимаешь?
— Смотри, все должно быть четко. Первым по трапу самолета поднялся Славик.
Дежурная, находившаяся внизу, приняла его за члена экипажа и молча пропустила «летчика» наверх.
Так же молча, но с немым удивлением в глазах, пропустила она и Людоеда, полагая, что он из новеньких.
У Славика была надежда встретить кого-либо из своих знакомых среди членов экипажа, так как он прослужил в этом аэропорту более 17 лет, влезть к ним в доверие вместе с Котенкиным и спокойно, без кровопролития захватить самолет. Но никто из членов экипажа Славика не знал. Летчики настороженно и почти в штыки встретили его. Чем-то он им не понравился — то ли его одутловатое лицо, на котором бегающие глазки вызывали подозрение, то ли не первой свежести мятая летная форма, но летчики интуитивно почувствовали недоброе, а когда в самолет вошел Людоед, они вообще закрылись в кабине.
— Что делать? — недоуменно прошептал Славик.
— Ждать, — жестко ответил Котенкин. — Сиди и не дергайся.
Через несколько минут из летной кабины вышла обворожительно улыбающаяся стюардесса с белоснежными зубами и белокурыми пышными волосами.
— Здравствуйте, — нежным голосом пропела она, — руководитель полета велел узнать, кто вы такие?
— Мы — бывшие летчики, — заявил Котенкин, улыбаясь. — У нас неважно с финансами, поэтому мы хотели, чтобы нам разрешили долететь до Тбилиси.
— Хорошо, я поговорю с Виктором Степановичем, — проворковала стюардесса и, грациозно покачиваясь, направилась к кабине.
«Надо действовать», — решил Котенкин.
Людоеду, неисправимому бабнику, бросились в глаза пышные бедра бортпроводницы. «Черт подери, — в сердцах выругался он про себя. — Такой товар! Но не вовремя».
Он кошачьей походкой проследовал за ней и вытащил пистолет.
— Ой, — испуганно вскрикнула она, неожиданно обернувшись и увидев искаженное от злобы и напряжения лицо Котенкина перед самой кабиной.
— Спокойно, — шепотом произнес Людоед, приставив пистолет в бок стюардессе. — Если вякнешь — застрелю. Мне терять нечего. Открывай!
Хотя Людоед был хладнокровен, на лбу у него выступил пот.
— Ребята, откройте, это я, — хрипло произнесла девушка.
Когда дверь кабины открылась, Людоед скомандовал: «Всем сидеть тихо! Славик, ко мне!»
Стоявший за дверью летчик, которого Людоед не заметил, вдруг резко ударил Людоеда ребром ладони по шее. В то же время раздался выстрел, и стенкой двери его откинуло на несколько метров от кабины. Он упал на пол, но тут же вскочил.
Перепуганный Славик выскочил из самолета и, стремительно скатившись по трапу, кинулся бежать через поле в сторону припаркованной «Волги». За ним мчался Людоед с перебитой рукой. Вдруг он увидел, как наперерез им выбежало трое милиционеров с пистолетами в руках.
— Стой! — закричал один из них и выстрелил в сторону Славика, который, однако, не остановился, а еще больше прибавил скорости.
Второй милиционер спокойно прицелился в Славика и хладнокровно выстрелил в него несколько раз.
После третьего выстрела бывший летчик вдруг повернулся в сторону стрелявшего, сделал несколько пьяных шагов в левую сторону и тяжелым мешком свалился на землю.
К нему тут же подбежали милиционеры и, наклонившись над ним, начали обыскивать.
Этим обстоятельством воспользовался Котенкнн и побежал в сторону забора, где заранее было проделано отверстие.
— Стреляйте, — крикнул офицер. — Вон второй террорист!
В Людоеда выстрелили несколько раз, но он успел добежать до машины, машинально сунул ключ в дверцу и, не помня себя, завел ее, тут же бешено рванув с места.
Позади себя он услышал несколько выстрелов. Одна из пуль пробила заднее стекло и шлепнулась рядом с ним, но он ее не заметил…
Глава сорок вторая
После получения Осининым обвинительного заключения прошло более десяти дней, но в суд его все еще не вызывали.
По своему богатому тюремному опыту Виктор знал, что после закрытия уголовного дела, если, конечно, оно не было особенно сложным и запутанным и в нем не появлялись новые данные и факты в пользу обвиняемого, то через неделю-другую последнего везли на судебное разбирательство в «воронке» и, как правило, в первый же день выносили обвинительный приговор.
Жизнь в камере словно замерла. Вот уже несколько дней никого никуда не вызывали, в камеру никого не поселяли, хотя она и была наполовину пуста (явление для тюрьмы довольно странное).
Когда из камеры кого-то забирают на суд, вызывают к адвокату или следователю на допрос, в «хату» кидают новеньких, которые приносят с собой всякие новости и сплетни с воли, возникает какое-то оживление, появляется некий стимул к жизни, да и время проходит быстрее и интереснее, а так — страшная скукота. Арестанты, в преобладающей массе своей, — люди недалекие и ограниченные, их круг интересов замыкается на том, чтобы вдоволь наговориться, накуриться или от нечего делать поиграть в азартные игры, приедаются и изрядно надоедают друг другу.
Книг интересных было мало. Телевизор, конечно же, отсутствовал. Радио говорило, но тихо, а если в камере шумели или громко говорили, что было обычным явлением, или забивали козла, то вообще ничего невозможно было услышать.
Вот только когда передавали последние известия, все шикали друг на друга и внимательно прислушивались к новостям, хотя в сущности зэки народ аполитичный. «Любое государство — это насилие, — сказал однажды один зэк. — Мне один черт — хоть красные, хоть белые, лишь бы кормили хорошо».
Виктор решил уединиться, начал изучать английский, немецкий, а совсем недавно купил общую тетрадь и стал вести записи, что-то вроде дневника, или придумывал афоризмы и изречения. Он бережно их записывал в блокнот, в надежде написать в будущем книгу про свою непутевую жизнь, и, как ни странно, время теперь потекло для него быстро и незаметно. К тому же он настроил себя на философский лад: «Чему быть — того не миновать». И когда в камеру закинули один за одним нескольких мошенников, привлекавшихся за картежные игры, «куклу» и другие аферы, Осинин не особенно возрадовался этому событию, хотя в другое время он сразу же вступил бы с ними в контакт, чтобы пообщаться, обменяться мнениями, новостями и впечатлениями с воли, которая теперь для многих казалась каким-то миражом.
Жизнь в тюрьме порой напоминала своеобразную барокамеру. Кругозор и деятельность людей были сужены и сокращены до микроскопических размеров.
Среди аферюг выделялся своей неординарностью и незаурядным умом один грузин по имени Валико, бывший актер и художник, привлекавшийся по ст. 147 ч. III за мошенничество в особо крупных размерах.
Ему удалось «наказать» огромное количество людей, преимущественно бабаев, на преизрядную сумму денег.
Впоследствии Виктор сдружился с Валико, если вообще можно назвать дружбой временное приятельское общение двух арестантов с разными понятиями о жизни, и тот поведал ему по большому секрету, как ему удавалось объегоривать простодушных и доверчивых бабаев.
Приезжали узбеки в Россию и рыскали по универмагам и магазинам, чтобы накупить как можно больше платков с орнаментами, которые считались у них великим дефицитом. Их можно было потом вдвойне, а то и втройне сбагрить с хорошим наваром в Средней Азии. И вот прохаживается Валико в костюме, а не в пальто, если это была зима или осень, как другие, тщательно причесанный и выбритый, с папкой под мышкой, деловой походкой по универмагу, ГУМу или ЦУМу, и узбек сам подходит к нему и просит сделать по блату партию платков с хорошей переплатой. Словом, бабаи сами лезли ему в пасть.
Ну, Валико приличия ради мнется, сразу не соглашается, а потом говорит:
— Вот вам пакет, заверните в него деньги и принесите мне.
Доверчивый узбек приносит ему пакет денег, Валико спокойно берет его, кладет на папку, подписывает и говорит:
— Подойдите к этой кассе и выбейте чек. Когда возьмете платки, то подойдете рассчитаться со мной. Смотрите не обманите, а то некоторые убегают.
— Что вы, что вы, — сужает в улыбке свои и без того узкие глазки бабай. — Разве можно? Я кароший человек… Все карашо будет.
И вот подходит узбек к кассе, подает пакет кассирше и заговорщицки подмигивает.
Та разворачивает пакет, думая вначале, что это деньги, так как сверху приклеена денежная ассигнация, а потом возмущенно кидает его бабаю чуть ли не в лицо и вопит:
— Вы что мне даете?!
Пораженный узбек вылупляет свои шары и не может понять, каким это образом его кровные настоящие деньги за несколько минут превратились в простые бумажки?
Секрет метаморфозы, как пояснил Виктору Валико, был довольно прост.
Когда доверчивый бабай подавал на подпись «начальнику» пакет денег, тот, словно невзначай, ронял ручку или колпачок от нее, отвлекая таким образом внимание спекулянта, и, молниеносно перевернув свою папку, под которой держал заранее приготовленную «куклу», вручал ее узбеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42