— Шелехов этого не переживет, — усмехнулся он, помешивая ложечкой сахар в кофейной чашке.
— Почему? — возразил Акинфиев. — Мы продолжаем отрабатывать «серийную» версию. Просто пришла мне тут в голову одна мыслишка… Кныхарев ведь призывался в армию в один год, в один месяц и в один день с Черепановым, Конокрадовым и Авдышевым. Шестнадцатого мая тысяча девятьсот девяносто первого года. И против этого не попрешь!
— Попрешь, Александр Григорьевич, — серьезно посмотрел на него молодой следователь. — Пусть вам не покажется обидным, но меня ваша теория не убеждает.
— Что так? В девяносто третьем банда выбросила из окна Оганесова — свидетеля по делу об ограблении ювелирного магазина в Дмитрове. А восемнадцатого августа сего года из окна вылетает Авдышев. Потом этот Гаврюшин, тоже водитель…
— Да, да, все это мне известно. Парафиновые потеки на кафельном полу конокрадовской кухни, так ведь?
— А потом нож…
— Увы, от ножей погибают не реже, чем от пуль. Одного пырнули, другого полоснули по горлу. И из окон выпадают чаще, чем хотелось бы.
— Хорошо, оставим как предположение. Но один и тот же день призыва — факт? И объединяет он уже четырех человек: отпетого убийцу и три жертвы.
За столиком рядом поздравляли кого-то с наступившим. За соседним бурно отмечали день рождения. В дальнем углу военный рассказывал анекдот.
— Да, — согласился Зубров. — Но в первом случае вы говорите о банде — есть свидетельские показания, есть заключения экспертиз, а в остальных — ничего. Вы просили поделиться сомнениями?.. Излагаю. Мне не нравится, что Кныхарев заботится о следах.
— Сам заботится? — торжествующе произнес Акинфиев, словно ему подбросили карту в масть. — Да Бог с вами! У него достаточно профессионалов. Которым, кстати, есть что терять, в отличие от главаря.
Зубров поднял рюмку.
— Александр Григорьевич, вы не знаете, какого черта мы с вами обсуждаем то, чем уже занялась ФСБ? — спросил он без иронии. — Да еще в Новый год?
— Знаю, — серьезно сказал старик. — Потому что в тот день они призывались не вчетвером. Нам нужно упредить новые убийства и для этого форсировать дело.
Зубров покачал головой. «Что ни говори, — подумал он, — трудно иметь дело с человеком старой закалки».
— Вы меня не так поняли, — улыбнулся он. — С Новым годом!
— И вас также.
«Вот если еще и Зубров станет меня попрекать устаревшими методами, — подумал Акинфиев, — то Ксения окажется права, и мне придется „сдирать копыта“.
— Ваши методы устарели, — угадал его мысли Зубров. — Не там ищете. Профессионалы, говорите? Как выражался Киса Воробьянинов, да уж! Профессионалы в банде придурка и наркомана?.. Не оставляющие следов, квалифицированные — Аркашку-Черепашку?.. Дешевого торгаша Конокрадова?.. Водилу Авдышева?.. — Он покачал головой, вздохнул и освободил конфету от яркой обертки. — Извините, не верю.
Акинфиев переждал, пока за соседним столиком займут места вновь прибывшие шумные посетители, и, выгнув бровь, тоном Зуброва парировал:
— Профессионалы?.. А разве я так сказал?.. Действительно, глупо. Профессионалы — и вдруг шофера Гаврюшина…
— Ну, там-то до профессионализма — как до небес!
— А в случае с Оганесовым? Кто он такой? Аптекарь. На языке моей молодости — провизор.
— Не обижайтесь, Александр Григорьевич, — смутился Зубров.
Акинфиев внимательно посмотрел на него, вытер губы салфеткой.
— Я ведь на самом деле не такое ископаемое, как вам кажется, Сережа, — сказал он доверительно.
— Да я и не говорю… — снова потупил глаза молодой следователь.
— Врете. Ну да ладно. Идемте отсюда, ради Бога! Извините, что я вытащил вас из дома. Не терпелось с кем-то поделиться, поехал в прокуратуру, а там никого нет, все празднуют. Сколько с меня?
— Александр Григорьевич, — вздохнул Зубров, — за все заплачено.
…Они молча шли по вечернему проспекту к метро. Какая-то девушка осыпала их конфетти. На капоте «Мерседеса» распивала шампанское компания нуворишей. Проехала «скорая», рассекая «мигалкой» снежную пелену, — без сирены, словно не желая портить людям праздник.
— О чем вы задумались? — спросил Акинфиев.
— О том, где и по какому случаю они могли встречаться. Призывались из разных мест…
— Я нашел несколько любопытных параллелей. Но крутить эту версию нужно немедленно, Сергей. Прошу вас завтра же мобилизовать бригаду и распределить людей по военкоматам. Поднять все архивы. Я немного задержусь… личные, так сказать, обстоятельства. Мудруют чего-то надо мной эскулапы.
Зубров понимал, что без пяти минут пенсионер потихоньку передает ему бразды правления. Однако старик был не из тех, кто пытается переложить с больной головы на здоровую, а значит, действительно чувствовал себя «архискверно».
— А задумались вы все же не об этом, — постарался улыбнуться Акинфиев, когда настала пора прощаться.
— Не об этом, — признался Зубров. — Шелехов по-своему прав. ФСБ забрала Кныха не случайно. И Генеральная его дело не случайно взяла под контроль. Потому что Кных — дерьмо и дешевка. Он прикрытие. Поэтому его сдадут при первом же удобном случае и непременно постараются выполнить предписание: «Живым не брать».
— Ладно, Сергей. Нам до этих дел как до неба. Наше дело — изобличить.
Они расстались. Акинфиев ехал домой и думал, какие разные люди, этот симпатичный парень и Рыбаков, хотя они почти ровесники. Оперуполномоченный представлялся ему человеком «без комплексов», а таких, по убеждению Акинфиева, следовало опасаться: они не способны к покаянию.
* * *
Рыбаков молча отдернул суконную штору, которая закрывала вход в тускло освещенное помещение. Следом вошел его сопровождающий в пыжиках. Двое других охранников оставались снаружи.
За дощатым столом спиной ко входу сидел человек в фуфайке и унтах и звучно прихлебывал чай из большой фаянсовой кружки.
— Оружие на стол, — распорядился он, повернувшись лицом к вошедшим.
Рыбаков тотчас же узнал в нем Круглова. Старлей расстегнул куртку (на полную катушку работал мощный чугунный калорифер), спокойно подошел и выложил «Макаров».
— А вы свое? — вежливо спросил он.
— Обыщи-ка его, — приказал Круглов охраннику.
Тот подтолкнул Рыбакова к фанерной стене, властными жестами заставил поднять руки. Чувствовалась хватка бывшего спецназовца.
— Ничего нет. Запасная обойма и ксива, — сообщил верзила в пыжиковой шапке.
— Садись, — пробежав глазами удостоверение, кивнул Круг-лов на табуретку. Затем он не спеша допил чай и высокомерно бросил: — Зачем пожаловал?
Опер оказался спиной к калориферу и в момент покрылся потом. Он расстегнул воротничок…
— Сидеть! — вдруг вскочил бывший гэбист и, придержав его руку, с силой рванул рубашку. На грязный пол градом посыпались пуговицы.
— Ты что, больной, Круглов? — опешил старлей.
— Это мы сейчас посмотрим, кто из нас больной! Ну-ка, Бакс, дай ему сканер!
Круглов поводил возле опера хитроумным устройством с лампочкой, которая, однако, не зажигалась.
— Таких приборов, чтобы нас на Петровке слышали, на складе нет, — усмехнулся Рыбаков. — А в округе вы все прочесали. Так что зря ты мне пуговицы оторвал.
— Пришьешь, — проворчал сконфузившийся гэбист. — Выкладывай, зачем пришел.
Рыбаков не спеша снял куртку, поискал глазами гвоздь и, не найдя такового, бросил ее на лавку.
— А зачем звал? — спросил он равнодушно.
— Хватит в бирюльки играть, Рыбаков. Меня откуда знаешь?
— Я все знаю.
— Да ну? — подмигнул Круглов Баксу. — И что именно?
— А что тебя интересует?
— Крутой, — констатировал Бакс, выпустив струю вонючего дыма.
— Крутыми бывают только повороты с яйцами, — хмыкнул Рыбаков.
— Говори, что тебе известно, а мы поглядим, отпустить тебя или в прорубь опустить, — забеспокоился Круглов.
— Известно?.. Я же сказал — все.
Удар кулаком в ухо повалил старлея на пол. Он хотел вскочить, но Бакс поддел его ногой, опрокинул навзничь. Подвернувшаяся табуретка спасла от очередного удара, но Бакс оказался проворным — перехватил руку и, дернув за нее, подставил колено. Рыбаков ударился о него лбом, сознание на мгновение помутилось, на губах показалась кровь. Бакс оказался сверху и запрокинул подбородок поверженного стволом своего «тэтэшника».
Повисла гнетущая тишина.
— Ну что, мент? — разорвал ее Круглов. Теперь он был само спокойствие. — Понял, кто в этом доме хозяин?.. Отпусти его, Бакс.
Опер тяжело поднялся, сел на подставленную табуретку, ощупал ребра.
— Мне позвонила какая-то женщина… назначила свидание, — признался он виновато. — Я парень холостой, сами понимаете.
Бакс направил на старлея пистолет, но Круглов жестом остановил его.
— А он у тебя опять не заклинит, Бакс? — вытерев тыльной стороной ладони кровь с губы, спросил Рыбаков и обхватил руками живот — в точности, как это делал иногда Акинфиев.
Бакс и Круглов переглянулись.
— Ладно, — кивнул Kpyглов.—Это все или что-нибудь еще? Рыбаков поморщился, качнулся из стороны в сторону и поднял на него насмешливый взгляд.
— Всеволод Валентинович, вы же майор нашей советской государственной безопасности, а не какой-нибудь вышибала из кабака или тупорылый охранник депутата. Должны понимать, что я знаю гораздо больше, чем то, что даст вам повод утопить меня в проруби. И если я сюда приехал, то я отсюда и уеду, будьте покойны.
Спокойный тон и недвусмысленный намек произвели должное впечатление.
— Ну-ну, — закинув ногу на ногу, с интересом посмотрел на опера Круглов. — Кажется, ты интересовался Кныхом?.. Насколько мне известно, он бандит, при чем же здесь…
— Как же вы здесь оказались, если знали, что меня интересует Кных?.. Ладно. Я не прочь потолковать с представителем структур, которые его прикрывают.
Бакс хохотнул, достал новую сигарету.
— Что-то не пойму, о каких структурах ты… — начал было Круглов.
— Не понимаете?.. Я сейчас попытаюсь объяснить доходчиво — специально для вас. Кныху делают крышу менты. Не такие, как я, конечно — посерьезнее. Генерал-майор Карпухин из областного управления, например. Или охранные фирмы — такие, как «Кипарис» во главе с Букельским. Не знаю, кто там обеспечивает спевку с чекистами — вы или ваш коллега Юшков…
Кстати, капитала, что взяли на Волхонке, хватило на избирательную кампанию Перельмана? Или казначею Крапивину пришлось прокручивать эти баксы… — он посмотрел на застывшего с незажженной сигаретой подручного Круглова. — Прошу прощения за невольный каламбур… прокручивать через фирму «Сарагоса»?.. Но черт с ним со всем, лично мне весь этот «спрут» глубоко до фонаря. Я не политик. И даже не чекист. Я — мент, опер. С точки зрения вашего умного товарища — мусор. Поэтому мне нужен Кных.
Рыбаков говорил тоном терпеливого педагога, вдалбливающего простой материал в голову тупого ученика.
Круглов при этом цинично усмехался, барабанил ногтями по столу, качал головой или пытался перехватить взгляд совершенно ошалевшего Бакса, но по мере неторопливого монолога в глазах его мелькало что-то жесткое и весь он напрягался, превращаясь в зрение и слух.
— И зачем же, позволь спросить? — только и вымолвил бывший гэбист.
То, что он не пытался ничего опровергать, Рыбакова насторожило.
— Об этом я скажу ему сам, — кратко ответил опер.
— Подай ему Кныха, Сева, — хмыкнул Бакс и наконец чиркнул спичкой. — На тарелочке с голубой каемочкой. Желательно пьяного и связанного. Он его возьмет и в МУР приведет, ему за это премию выпишут.
— Хватит, — раздраженно зыркнул на него Круглов. — И кому, кроме тебя, Шерлокхолмс Пинкертонович Томин-Зна-менский, еще известна вся эта хреновина?
— Хреновина, Донкарлеон Алькапонович Козаностринский, — отчеканил Рыбаков, — известна юным пионерам да Агате Кристи с Сименоном. А мне известны факты.
— Тебе мало? — прогудел Бакс и угрожающе привстал.
— Слушай, мент, — побагровел Круглов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39