Его интересовали прикрывающие оконное стекло жалюзи.
Обрезав тонкий шнурок, болтающийся рядом с пластиковыми полосками, Салаутдин убрал нож – просто бросил его под кровать. Он больше не пригодится. Шнурок же, намотав на кисти рук, попробовал на разрыв, дернув несколько раз в стороны. Нормально, держит... Он давно его присмотрел... Благо время было...
Теперь оставался последний, завершающий прощание с Фархадом штрих. Быстро заправив брюки в высокие и толстые шерстяные носки, полевой командир, чуть приоткрыв дверь, неслышной тенью выскользнул из комнаты...
...В эту ночь охрану дома или "гостя" – кто его знает? – взвалил на свои широкие плечи сам Мамед. Начальник охраны обосновался в кресле, у камина, на первом этаже. "Помповуха" покоилась на коленях. Здоровяка клонило в сон.
Он уже привык к тому, что все ночные дежурства проходят спокойно, без каких-то там эксцессов. "Гостя" после полуночи не было ни видно, ни слышно. Он не причинял никаких хлопот. Ну, разве что днем... Таскался по окрестностям, пристреливал полученное от Мамеда оружие... Разумеется, в сопровождении охранников. Ничего оскорбительного! Никакого контроля! Просто ребята помогают "дорогому гостю" носить тяжелые вещи – автоматы, пистолеты, патроны...
Так что ночные бдения постепенно приняли формальный характер. По большей части, охранники просто садились в обширное кресло, вытягивали ноги и мирно спали до утра.
Мамед старался держаться, но лишь из чистого упрямства. Он все так же не доверял Даудову, ожидая от него какой-нибудь гадости... Только со временем острота этого недоверия притупилась, стала менее злободневной, что ли... И сейчас, сидя в кресле, начальник охраны азербайджанского авторитета с большим трудом удерживался от того, чтобы окончательно не уснуть. Но пока держался. Только периодически продолжительно, шумно и широко, во весь рот, зевал.
Наверное, поэтому он и не услышал крадущиеся шаги за своей спиной... Впрочем, и не мог бы услышать, хотя обладал довольно чутким слухом. Салаутдин неслышно, как привидение, скользил над полом, подбираясь к охраннику сзади... Толстые носки тонули в ворсе паласа без какого-либо шороха...
Вот Мамед в очередной раз широко, со вкусом, зевнул. Еще и потянулся – сидя в кресле, прогнулся назад, одной рукой придерживая готовую в любой момент соскользнуть с колен "помповуху", а другую забрасывая за голову. При этом он чуть было не коснулся уже стоящего за его спиной полевого командира. Даудов успел присесть за высокой спинкой в самый последний момент.
Мамед помотал лобастой головой, как бы стряхивая одолевающий его сон, уселся в кресле поудобнее... В этот момент Салаутдин неслышно выпрямился и, скрестив руки, набросил свой шнурок на шею главного охранника азербайджанской "бригады".
Полевой командир, резко дернув руками в разные стороны, рассчитывал, что ему удастся сразу либо сломать Мамеду шейные позвонки, либо пережать "сонники". Но не получилось – крепок телесно был старший охранник. Да и шея... Толстая, крепкая, как ствол дерева...
Азербайджанец рефлекторно поднял обе руки к голове, попытался схватиться за тонкий, но крепкий шнурок, перекрывший ему приток воздуха в легкие. Выгнулся в кресле дугой, забился, задергался... Ружье тихо соскользнуло с колен на палас... Он не мог уйти в сторону или вперед. Но изо всех своих немалых сил отталкивался ногами от пола, чтобы опрокинуть кресло, выйти на спину...
И если бы ему это удалось... Трудно предсказать, каким бы стал исход этой схватки. Поэтому Салаутдин грудью и животом упирался в спинку кресла, удерживая его на месте. А руки продолжали тянуть концы шнура в разные стороны. Лицо полевого командира потемнело, на лбу и на запястьях вздулись вены...
Мамед еще несколько раз рванулся в последних, отчаянных усилиях и обмяк. Рот распахнулся, вывалился язык... В комнате остро запахло мочой... Самопроизвольное опорожнение мочевого пузыря – один из признаков того, что душитель добился цели. Но Даудов еще некоторое время не ослаблял хватку. Страховался...
Продержав недвижимое тело еще пару минут, полевой командир оставил шнурок на шее убитого им человека и, растирая свои кисти, на которых импровизированная удавка оставила глубокие красные следы, обошел вокруг кресла. С удовлетворением, как художник или скульптор, завершивший очередную работу, осмотрел дело рук своих. Брезгливо скривился и недовольно покачал головой, когда его глаза наткнулись на темное пятно в паху убитого... Недостойная мужчины смерть... Но этот шакал вполне ее заслужил.
Протянув руку, снял с пояса Мамеда связку ключей. После этого, преодолев брезгливость, усадил безвольное тело в кресле, постаравшись придать ему вид спящего человека. Осторожно уложил на колени ружье, руки Мамеда пристроил на цевье и прикладе. Отойдя к окну, осмотрел построенную им композицию...
В неярких, танцующих отблесках горевшего в камине огня мертвый азербайджанец действительно выглядел спящим. Голова склонилась на грудь и чуть набок, руки держали ружье... Если вдруг кому-нибудь из живущих в пристройке охранников приспичит посмотреть, как там старший, то он будет удовлетворен – "железный" Мамед спит на посту. Так же, как и любой из них... Но только будить старшего никто и пытаться не будет... Он же здесь главный. И он один знает, что здесь можно делать, а что нельзя...
Теперь уже не скрываясь и не прячась, Салаутдин быстро поднялся наверх, в свою комнату. Натянул свитер, надел куртку и шапку, обулся... Вообще-то входить в дом и разгуливать по нему в обуви для кавказского человека – жестокое оскорбление, демонстративное проявление неуважения к хозяину... Но только кто сказал, что Даудов относился к Фархаду с уважением?! Плевать он хотел на толстого азера, вообразившего себя самым умным.
Салаутдин растолкал по карманам куртки пистолеты, повесил на плечо два автомата... Больше брать не стал – слишком тяжело. А делать две или три ходки придется в любом случае...
Вышел во двор... Остановился в темном углу, огляделся... Ничего опасного для себя он не обнаружил. Со стороны пристройки – никакого движения, полная, можно сказать, мертвая тишина... Это хорошо. Ему надо уйти тихо, незаметно, без лишнего шума.
Подойдя к калитке, Салаутдин некоторое время копался, подбирая ключ. Но вот наконец фигурная "бородка" вошла в пазы замка, дважды довольно громко щелкнуло, и калитка распахнулась. Даудов шагнул в темноту, царившую на белой равнине за пределами двора. И тут же с двух сторон к нему неслышно рванулись черные тени...
Салаутдин поочередно обнял давно ожидающих его на морозе Салмана и Лечи, потерлись щеками. После этого боевики приняли вынесенное командиром оружие и легкой рысью бросились вдоль дороги туда, где была ими оставлена машина. А сам полевой командир осторожно, с оглядкой пересек двор и вернулся в дом...
Чтобы вынести все необходимое, ему понадобилось совершить еще два рейса. Телохранители, остававшиеся за воротами, забирали принесенное командиром и относили к автомобилю, складывали в багажник...
Во время последней ходки Даудов остановился у калитки. Оглянулся назад, на пристройку, в которой безмятежно спали охранники. Может, поджечь это все?.. А дверь пристройки подпереть снаружи, чтобы никто не смог выбраться...
Как ни была притягательна для полевого командира эта мысль, он все же отказался от нее. Пожар, большой, шумный, непременно привлечет к себе повышенное внимание. Приедут машины, начнут тушить, выяснять причины возгорания... А если еще и люди погибнут... Начнется расследование, и кто его знает, не даст ли Фархад или кто-то из его приближенных правдивые показания о личности поджигателя...
Тяжело вздохнув – желание сделать азербайджанскому авторитету еще какую-нибудь гадость было слишком велико, – Салаутдин вышел со двора, добросовестно, на два оборота, запер калитку, после чего, широко размахнувшись, зашвырнул ключи далеко в снег.
Машина – неброская с виду "девятка", таких на дорогах области тысячи – выкатилась с грунтовки на шоссе и повернула в сторону города. При приближении к посту Салаутдин увидел тоскливого гаишника, подпрыгивающего на обочине.
– Скорость... – негромко бросил полевой командир сидящему за рулем Салману.
Боец послушно кивнул – устраивать гонки с ментами не входило в их планы. Так что правила дорожного движения он старался не нарушать.
Сам же Салаутдин в это время достал из бардачка заранее припасенную бутылку водки, открыл ее и быстро прополоскал рот, сплюнул в приоткрытое окошко. Еще немного спиртного плеснул под ноги, на коврик.
...Увидев приближающуюся к посту одинокую "девятку", замерзший гаишник несколько оживился. Сделал пару шагов вперед, поднял жезл... Подчиняясь его сигналу, автомобиль притерся к обочине как раз рядом с ним и остановился.
– Старший сержант Лоскутов, отдельный батальон ДПС, – представился мент, нагнувшись к окошку с водительской стороны. Стекло к тому времени уже почти полностью опустилось, и из салона дохнуло теплом и едким, вызывающим запахом спиртного. – Ваши документы...
Сидевший за рулем горбоносый абрек протянул сержанту пачку документов. Милиционер еще раз втянул носом воздух и, довольный, начал небрежно просматривать полученные бумаги. "Дело будет!" – думал он. В машине – только чурки, скорее всего, пьяные... Так что можно "разводить" их на деньги не стесняясь, по полной программе.
– Пожалуйста, выйдите из машины, – обратился он к водителю, сунув полученные от него документы за отворот тулупа.
Водитель, не делая каких-либо попыток протестовать, неловко полез из-за руля на заснеженную обочину. Одновременно с ним с переднего сиденья выбрался и пассажир – тоже нерусский, явно поддатый и даже с литровой бутылкой хорошей водки в руке.
– Чито случился, камандыр?! – Обходивший "девятку" пассажир широко распахнул руки, вроде как собирался заключить "камандыра" в нежные братские объятия. – Опять вихирь-михирь, да?!
– Вы употребляли сегодня спиртное? – не обращая внимания на пассажира, обратился гаишник к водителю.
Но тот и рта раскрыть не успел – в разговор активно вмешался второй, поддатый:
– Ай, камандыр, канэчна, употрэблял! Водка-модка, вино-мино, шашлык-машлык!.. Мамед знаешь?.. Вот у нэго сегодня дэнь рождэния! Барашка рэзали, гуляли мало-мало!..
Салаутдин старался изъясняться так, как, по его мнению, должен был бы говорить немного подгулявший азербайджанский торгаш. При этом сохранял на лице слегка подобострастное выражение – как-никак разговаривает с представителем власти, с большим начальником...
– Мамед?.. – засомневался Лоскутов.
Мамеда, частенько здесь проезжающего, он знал неплохо. И отношения между ними были... Не то чтобы уж совсем приятельскими, но и врагами они не были. И даже иной раз помогали друг другу. Мамед и его друзья – деньгами. Ну а гаишник оказывал им кое-какие мелкие услуги...
– Да, Мамед! – усилил напор Салаутдин, от цепкого взгляда которого не укрылось сомнение, проявившееся в лице и в голосе стража порядка. – Много гости был! Мы пэрвый уехал – в город дэла!.. Остальной еще сыдыт, отдыхает, шашлык ушает...
Приблизившись к милиционеру практически вплотную, Салаутдин коротким ловким жестом заправил в карман тулупа купюру, чей цвет ласкал глаз гаишника, и интимно, доверительно шепнул в самое ухо:
– Мы поедэм, камандыр, да?!
– Пьяные... – попытался набить цену старший сержант. – Как поедете – даже не знаю...
– Мы осторожно... Мэдлэнно... – ухмыльнулся Даудов.
– И еще водка с собой... – размышлял вслух гаишник, покосившись на едва початую бутылку.
– Вазмы, дарагой! – радостно заблажил Салаутдин, протягивая менту бутыль. – Послэ смэна выпьешь за здоровье Мамед! И ему харашо, и тэбе прыятна!
– Ладно! – сдался милиционер. – Езжайте! И смотрите, не попадайтесь в городе!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53