Знаете, в чем беда политических прихлебателей?
– Я весь внимание, Евгений Родионович.
– Не умеют красть непринужденно. Перед тем как хапнуть, непременно надо себя убедить – перед микрофоном – в собственной честности. Иначе руки трясутся и купюры падают… Простите старика, не о том я. Зло берет, старые кадры хоть без рекламы обходились, а эти…
– Вот и сыграли на их… скромности наши конкуренты.
– Все беды – от слабой организованности. Как дела у вас?
Мужчина лет тридцати, темноволосый, в костюме от Армани, подобрался:
– Аппарат неплохо профильтрован – особенно губернские администрации, УВД вплоть до районного уровня. В армии наши позиции слабее, хотя объединение округа здорово помогло убрать лишних. Теневые структуры, в общем, сотрудничают, но там свои законы плюс раздутое беспределом самомнение – я подготовил отчет…
– Оставьте, пожалуйста, жаргон, – старик вторично поморщился. – А отчет интересен скорее Рагнеру, он к вам собирался днями, у него свои планы. Кстати, ваша пресловутая Лаборатория – с ней все в порядке?
– Разумеется, Евгений Родионович.
– До сих пор не понимаю, зачем тратили столько сил и денег на эту затею.
– Решение Капитула…
– Перестаньте. Хаскольдра и Гунтстафа вам убедить удалось. Меня – нет.
– Евгений Родионович, могу я попробовать объяснить… если, конечно, у вас найдется время?
– Найдется. Попробуйте, – милостиво кивнул пожилой. На лице его появилось что-то ироничное.
– Сценарии, если за полгода не внесли существенных поправок, мне знакомы. Инструкции – тоже. Я знаю, кого выдвинуть в наместники, кого – в помощники, кем подстраховать и кому – проследить. Какие подразделения (при необходимости усиленные легионерами) проведут силовые акции, какие – обеспечат порядок. Кто будет говорить, а кто – затыкать рты…
– Надеюсь, знаете. Иначе непонятно, чем вы тут вообще занимались.
– Подготовкой и обеспечением. А потом?
– Когда – потом?
– Второй этап и далее, Евгений Родионович. Власть мы возьмем, те, кто проявит себя, превратятся в функционеров нового режима. Как обеспечить их надежность – только угрозой репрессий?
– Не только угрозой. Вы невнимательно читали сценарии, Дмитрий.
– Простите, Евгений Родионович, я их читал очень внимательно. Вы куда лучше меня знаете – чтобы не заворовались, не разжирели, одних репрессий мало. Чтобы, наконец, не продали нас конкурентам, как двенадцать лет назад…
– И ваша Лаборатория…
– Отрабатывает методику воспитания.
– Элиты?
– Что вы, нет, конечно. Функционеров среднего и нижнего звена. Страна большая, Ордена на все не хватит.
– Уже пытались, если помните, и с неплохими результатами… поначалу. Неважно, как относиться к Меченому, но итог – не в вашу пользу.
– У них, я про большевиков, просто не было времени. И, главное, уверенности в себе и своих силах. Сначала – лишь бы продержаться какое-то время, успеть награбить и суметь сбежать. Позже, впрочем, положение стабилизировалось, но пришлось сохранить стартовую идеологию в почти первозданном виде.
– Чем вам не нравится их идеология?
– Для того времени – неплохо. Беда в том, что невозможно сохранить систему, когда идеология одна для всех – для стражи, рабов и господ.
– Мыслите вы логично, Дмитрий, но не забывайте – наследственная власть ведет к вырождению.
– Все равно не успели бы выродиться. Главное – они всегда боялись и спешили.
– А вы и ваши друзья…
– А мы – не боимся и не спешим. Ошибка большевиков – в оценке истории по Марксу, с его бредом о хроническом прогрессе. Мы с вами знаем, что история вообще – и России в особенности – ходит по кругу…
– Дмитрий, я ценю ваш энтузиазм, но лекции по истории и мне читали, спасибо. Впрочем, вы меня, можно сказать, убедили. Не до конца, но убедили. Думаю, Капитул вас поддержит – если, конечно, не выйдете за рамки Устава.
– Благодарю, Евгений Родионович.
– Пойдемте, Дмитрий. У нас еще будет время встретиться. Вы забыли про презентацию этого убожества?..
Неслышно ступая по мягкому ковру, двое вышли из комнаты.
Туманов П.И.
Стоило тащить столько железа? Замок английский, типовой, исключительно от порядочных людей. И ключей не надо, отжимается компактной карманной фомочкой… Тишина в подъезде царила какая-то благоговейная, нереальная. Словно в мир иной попал. Туманов для приличия постоял, прислушался. Нет желающих. Надавив на фомочку, вошел. С легким скрипом…
Не фонтан. Первым делом он узрел годами не мытый пол. А затем почувствовал страх. Без причины.
При жизни Шубин был, похоже, аскетом, анахоретом и стоиком. Всей обстановки – полупустой шифоньер, кровать, купленная, скорее всего, при распродаже казарменных излишков, явно самодельные столик с табуреткой, телевизор – паршивенькая «Электа» – на облезлой тумбочке, полка с десятком покетбуков, серия «Русский бестселлер». На кухне – еще один самодельный стол, табуреток вдвое больше, газовая плита, допотопный «Полюс». Под столом – батальон пустых водочных и пивных бутылок (как обычно: каждый мужчина имеет право на пиво). На балконе – еще полроты. Что тут можно спрятать?
Туманов обшарил шифоньер с жалкими тряпками, обретя два автобусных билета и рекламный – «Вторая порция – бесплатно!». Перетряс «бестселлеры» (три развалились на компоненты), заглянул в пустую тумбочку, с отчаяния прощупал матрас. Обои начать отдирать? Зомби столько не выпьет – значит, кто-то успел до него. Сбили на полной скорости – вернулись и обыскали хату, пока Туманов, как дурак, висел на телефоне. Еще в контору эту драную утром собирался… Он прошел на кухню, где в холодильнике мерзло ненужное покойному пиво. Вскрыл бутылку, выхлебал в четыре приема. Добавил «чебурашку» к строю, присмотрелся. Хлеб мента – халтура вора… Не так ли?
Но воры здесь не шарились, те бы увидели.
Бутылки разнокалиберные, и не сразу заметно, что горлышки тех, что в углу, слегка возвышаются над товарищами. Туманов порылся, звеня стеклом. На полу, под куском брезента обнаружилась коленкоровая «Папка для бумаг». В ней – толстая тетрадь в черном переплете. Исписана на треть. Почерк мелкий, неразборчивый. Канцелярист…
Он осторожно перевернул обложку. В лицо не брызнуло.
«…Ушли Гельбах, Синицын, Рожнов. Нет веры, и незачем жить. А у меня – еще есть?..»
Пол-исписанного вперед.
«…Чтобы сделать человека сумасшедшим, достаточно поместить его в психушку. Чтобы сделать сумасшедшего послушным, надо пообещать ему свободу. Если убедить его, что нарушение инструкций означает возврат, он будет делать все, что скажут. Меня держали два года, и я послушен…»
Дальше шла какая-то муть – о Великой Миссии, о Возрождении… Полный бред. Куда, интересно, те трое ушли? На тот свет? За пивом? Тоже под машину попали? Сводочки бы поднять. Так, а вот это посвежей… «Мент не из наших, легионера я и в толпе узнаю. Проверка? Терять все равно нечего…»
Запись была вчерашняя, дата – корявенько, корявенько… Выходит, домой заходил. За добавкой вышел? Вызвали? Мент, значит, «не из наших». Как он их узнает, по синим носам?
Далее пошли фотографии – горные пейзажи, рыбалка, водочка… Люди в брезентовках, лица выбритые, но какие-то… неулыбчивые. Вот этот, справа, здорово на Шубина покойного похож – только лет на десять моложе и глаза не такие красные. Карта. Стоп…
Туманов подобрался ближе к свету. Карта (даже не карта, а фрагмент оной крупного масштаба) была старая, гнутая-перегнутая, края обтрюханные. Но «читабельная», как ни странно. Знакомые места изображала. Карадым, Черноярка, Аваш. На юге Бирюлино – большой славный город… Тысячи полторы жителей, помнится, не меньше. И горы окрест, горы… Как настоящие. И снежинка ручкой нарисована – аккурат между Карадымом и Тунгурским кряжем. Практически там, где он долг перед Родиной отдавал. Говоря словами американского президента, «защищал отчизну своей страны». Два года – на срочной службе. Восемнадцать лет назад.
Туманов недоверчиво покрутил головой. Совпадение? Однополчанин? Как-то тоскливо засосало под ложечкой, с пристрастием. Не лез бы ты на чужую делянку, мент. А как же Алешка?
Ладно, дома разберемся. Он прислушался к тишине, сунул папочку под мышку и двинул в прихожую. Риск, конечно, штука благородная, но… Страшно.
Ближе к вечеру он заглянул к Заруцкому. Практикант сидел в кабинете «отпускного» Сазонова и сиял, как образцовая бляха.
– Ну-ну, – пробормотал он. – Сияем? Как там наш любитель высокопоставленных дочек?
– Здрасьте, Павел Игорич! Вы его сразу прочуяли?
– Так это же элементарно, Саня. Проще пареного рэпа. У него на роже весь состав преступления черным по белому. Колется?
– Треск стоит. Вот, – Заруцкий кивнул на стопку исписанных листов. – Явка с повинной.
– Пожалел подлеца? – «Явка с повинной» была распространенным приемчиком: ты мне расскажи, а я тебе смягчу.
– Да так быстрее, – смутился практикант. – Зато сдал всех – влет – и тех двоих, и ларечницу, куда аппаратуру скинул…
– Прессовали?
– Кого? Этого сопляка? Пальцем не тронул… почти. Да не беспокойтесь вы, Пал Игорич, никакой залипухи – двое судимых. 206-я и 144-я, это по-старому…
– Я знаю, – перебил Туманов. В новом кодексе изменились и номера статей, и формулировки. Толку, правда, не прибавилось.
– В общем, ждали те двое внизу на лавочке, пока его симпатия ведро паковала, помахал он им с лоджии…
– Ясненько, Саня. Умница. Губского не видел?
– Уходить собирался, только что. Успеете поймать.
Лева Губский, друг и соратник, пойманный на крыльце управления, поскрипел, поворчал, но согласился подставить плечи на три дня. Оставалось уломать Скворечника.
– Туманов? Павел Игоревич? – Серьезный молодой человек возник как бы ниоткуда. Явно не страдалец из сетевого маркетинга. И не активист церкви «Возрождения Христа».
– Он самый, – пришлось притормозить. В груди как-то нехорошо сжалось.
Жестом фокусника продемонстрировав корочки – «Федеральная служба безопасности», – молодой человек сообщил:
– Вас просят поговорить.
Голосок у него был, как у автоответчика. Неужели накрылся у Шубина?.. Действительно, страшно. Туманов нервно огляделся.
– Кто просит?
– Мой начальник. В машине.
Ну да, у кромки тротуара стоял вызывающе-черный «Паджеро». А на крыльце РУВД курил сержант Степанцов, пэпээсник. Любил он покурить. Только и делал.
– Эй, Степанцов! – крикнул Туманов. – Майор наш не убыл?
– У себя, Пал Игорич, – сержант ткнул большим пальцем в вывеску за спиной.
– Спасибо, – поблагодарил Туманов и обернулся к фээсбэшнику.
– Только быстро.
Скучный дядя в машине – пожилой, лысоватый, в очках, – несмотря на июньское пекло, щеголял тройкой и галстуком. Туманову, облаченному в джинсы и «салфетку» (не в пакете же «макаров» носить), стало даже немножко неудобно.
– Вы очень помогли нам, Павел Игоревич, – обошелся элегантный без взаимных представлений. – Но дело на контроле, вы зря беспокоитесь – проводится совместная операция нашего управления и вашего главка.
Голос дяди навязчиво напоминал голос лектора. Наверное, в беспокойные перестроечные года в обществе «Знание» отсиживался, решил Туманов.
– Думаю, излишне объяснять, что дальнейшее ваше вмешательство в расследование – как дела об убийстве Шубина, так и махинаций «Диджей-Эр фарм» – нежелательно. – У скучного дяди были чересчур холодные неподвижные глаза.
Нет, скорее, в обществе «Память» тусовался. Любили там полуграмотных.
– Уверяю вас, все виновные будут наказаны, а вред, причиненный государству, минимизирован.
– Гм, – сказал Туманов.
– Безусловно, мы предпримем меры к розыску вашего племянника, – быстро вспомнил субъект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
– Я весь внимание, Евгений Родионович.
– Не умеют красть непринужденно. Перед тем как хапнуть, непременно надо себя убедить – перед микрофоном – в собственной честности. Иначе руки трясутся и купюры падают… Простите старика, не о том я. Зло берет, старые кадры хоть без рекламы обходились, а эти…
– Вот и сыграли на их… скромности наши конкуренты.
– Все беды – от слабой организованности. Как дела у вас?
Мужчина лет тридцати, темноволосый, в костюме от Армани, подобрался:
– Аппарат неплохо профильтрован – особенно губернские администрации, УВД вплоть до районного уровня. В армии наши позиции слабее, хотя объединение округа здорово помогло убрать лишних. Теневые структуры, в общем, сотрудничают, но там свои законы плюс раздутое беспределом самомнение – я подготовил отчет…
– Оставьте, пожалуйста, жаргон, – старик вторично поморщился. – А отчет интересен скорее Рагнеру, он к вам собирался днями, у него свои планы. Кстати, ваша пресловутая Лаборатория – с ней все в порядке?
– Разумеется, Евгений Родионович.
– До сих пор не понимаю, зачем тратили столько сил и денег на эту затею.
– Решение Капитула…
– Перестаньте. Хаскольдра и Гунтстафа вам убедить удалось. Меня – нет.
– Евгений Родионович, могу я попробовать объяснить… если, конечно, у вас найдется время?
– Найдется. Попробуйте, – милостиво кивнул пожилой. На лице его появилось что-то ироничное.
– Сценарии, если за полгода не внесли существенных поправок, мне знакомы. Инструкции – тоже. Я знаю, кого выдвинуть в наместники, кого – в помощники, кем подстраховать и кому – проследить. Какие подразделения (при необходимости усиленные легионерами) проведут силовые акции, какие – обеспечат порядок. Кто будет говорить, а кто – затыкать рты…
– Надеюсь, знаете. Иначе непонятно, чем вы тут вообще занимались.
– Подготовкой и обеспечением. А потом?
– Когда – потом?
– Второй этап и далее, Евгений Родионович. Власть мы возьмем, те, кто проявит себя, превратятся в функционеров нового режима. Как обеспечить их надежность – только угрозой репрессий?
– Не только угрозой. Вы невнимательно читали сценарии, Дмитрий.
– Простите, Евгений Родионович, я их читал очень внимательно. Вы куда лучше меня знаете – чтобы не заворовались, не разжирели, одних репрессий мало. Чтобы, наконец, не продали нас конкурентам, как двенадцать лет назад…
– И ваша Лаборатория…
– Отрабатывает методику воспитания.
– Элиты?
– Что вы, нет, конечно. Функционеров среднего и нижнего звена. Страна большая, Ордена на все не хватит.
– Уже пытались, если помните, и с неплохими результатами… поначалу. Неважно, как относиться к Меченому, но итог – не в вашу пользу.
– У них, я про большевиков, просто не было времени. И, главное, уверенности в себе и своих силах. Сначала – лишь бы продержаться какое-то время, успеть награбить и суметь сбежать. Позже, впрочем, положение стабилизировалось, но пришлось сохранить стартовую идеологию в почти первозданном виде.
– Чем вам не нравится их идеология?
– Для того времени – неплохо. Беда в том, что невозможно сохранить систему, когда идеология одна для всех – для стражи, рабов и господ.
– Мыслите вы логично, Дмитрий, но не забывайте – наследственная власть ведет к вырождению.
– Все равно не успели бы выродиться. Главное – они всегда боялись и спешили.
– А вы и ваши друзья…
– А мы – не боимся и не спешим. Ошибка большевиков – в оценке истории по Марксу, с его бредом о хроническом прогрессе. Мы с вами знаем, что история вообще – и России в особенности – ходит по кругу…
– Дмитрий, я ценю ваш энтузиазм, но лекции по истории и мне читали, спасибо. Впрочем, вы меня, можно сказать, убедили. Не до конца, но убедили. Думаю, Капитул вас поддержит – если, конечно, не выйдете за рамки Устава.
– Благодарю, Евгений Родионович.
– Пойдемте, Дмитрий. У нас еще будет время встретиться. Вы забыли про презентацию этого убожества?..
Неслышно ступая по мягкому ковру, двое вышли из комнаты.
Туманов П.И.
Стоило тащить столько железа? Замок английский, типовой, исключительно от порядочных людей. И ключей не надо, отжимается компактной карманной фомочкой… Тишина в подъезде царила какая-то благоговейная, нереальная. Словно в мир иной попал. Туманов для приличия постоял, прислушался. Нет желающих. Надавив на фомочку, вошел. С легким скрипом…
Не фонтан. Первым делом он узрел годами не мытый пол. А затем почувствовал страх. Без причины.
При жизни Шубин был, похоже, аскетом, анахоретом и стоиком. Всей обстановки – полупустой шифоньер, кровать, купленная, скорее всего, при распродаже казарменных излишков, явно самодельные столик с табуреткой, телевизор – паршивенькая «Электа» – на облезлой тумбочке, полка с десятком покетбуков, серия «Русский бестселлер». На кухне – еще один самодельный стол, табуреток вдвое больше, газовая плита, допотопный «Полюс». Под столом – батальон пустых водочных и пивных бутылок (как обычно: каждый мужчина имеет право на пиво). На балконе – еще полроты. Что тут можно спрятать?
Туманов обшарил шифоньер с жалкими тряпками, обретя два автобусных билета и рекламный – «Вторая порция – бесплатно!». Перетряс «бестселлеры» (три развалились на компоненты), заглянул в пустую тумбочку, с отчаяния прощупал матрас. Обои начать отдирать? Зомби столько не выпьет – значит, кто-то успел до него. Сбили на полной скорости – вернулись и обыскали хату, пока Туманов, как дурак, висел на телефоне. Еще в контору эту драную утром собирался… Он прошел на кухню, где в холодильнике мерзло ненужное покойному пиво. Вскрыл бутылку, выхлебал в четыре приема. Добавил «чебурашку» к строю, присмотрелся. Хлеб мента – халтура вора… Не так ли?
Но воры здесь не шарились, те бы увидели.
Бутылки разнокалиберные, и не сразу заметно, что горлышки тех, что в углу, слегка возвышаются над товарищами. Туманов порылся, звеня стеклом. На полу, под куском брезента обнаружилась коленкоровая «Папка для бумаг». В ней – толстая тетрадь в черном переплете. Исписана на треть. Почерк мелкий, неразборчивый. Канцелярист…
Он осторожно перевернул обложку. В лицо не брызнуло.
«…Ушли Гельбах, Синицын, Рожнов. Нет веры, и незачем жить. А у меня – еще есть?..»
Пол-исписанного вперед.
«…Чтобы сделать человека сумасшедшим, достаточно поместить его в психушку. Чтобы сделать сумасшедшего послушным, надо пообещать ему свободу. Если убедить его, что нарушение инструкций означает возврат, он будет делать все, что скажут. Меня держали два года, и я послушен…»
Дальше шла какая-то муть – о Великой Миссии, о Возрождении… Полный бред. Куда, интересно, те трое ушли? На тот свет? За пивом? Тоже под машину попали? Сводочки бы поднять. Так, а вот это посвежей… «Мент не из наших, легионера я и в толпе узнаю. Проверка? Терять все равно нечего…»
Запись была вчерашняя, дата – корявенько, корявенько… Выходит, домой заходил. За добавкой вышел? Вызвали? Мент, значит, «не из наших». Как он их узнает, по синим носам?
Далее пошли фотографии – горные пейзажи, рыбалка, водочка… Люди в брезентовках, лица выбритые, но какие-то… неулыбчивые. Вот этот, справа, здорово на Шубина покойного похож – только лет на десять моложе и глаза не такие красные. Карта. Стоп…
Туманов подобрался ближе к свету. Карта (даже не карта, а фрагмент оной крупного масштаба) была старая, гнутая-перегнутая, края обтрюханные. Но «читабельная», как ни странно. Знакомые места изображала. Карадым, Черноярка, Аваш. На юге Бирюлино – большой славный город… Тысячи полторы жителей, помнится, не меньше. И горы окрест, горы… Как настоящие. И снежинка ручкой нарисована – аккурат между Карадымом и Тунгурским кряжем. Практически там, где он долг перед Родиной отдавал. Говоря словами американского президента, «защищал отчизну своей страны». Два года – на срочной службе. Восемнадцать лет назад.
Туманов недоверчиво покрутил головой. Совпадение? Однополчанин? Как-то тоскливо засосало под ложечкой, с пристрастием. Не лез бы ты на чужую делянку, мент. А как же Алешка?
Ладно, дома разберемся. Он прислушался к тишине, сунул папочку под мышку и двинул в прихожую. Риск, конечно, штука благородная, но… Страшно.
Ближе к вечеру он заглянул к Заруцкому. Практикант сидел в кабинете «отпускного» Сазонова и сиял, как образцовая бляха.
– Ну-ну, – пробормотал он. – Сияем? Как там наш любитель высокопоставленных дочек?
– Здрасьте, Павел Игорич! Вы его сразу прочуяли?
– Так это же элементарно, Саня. Проще пареного рэпа. У него на роже весь состав преступления черным по белому. Колется?
– Треск стоит. Вот, – Заруцкий кивнул на стопку исписанных листов. – Явка с повинной.
– Пожалел подлеца? – «Явка с повинной» была распространенным приемчиком: ты мне расскажи, а я тебе смягчу.
– Да так быстрее, – смутился практикант. – Зато сдал всех – влет – и тех двоих, и ларечницу, куда аппаратуру скинул…
– Прессовали?
– Кого? Этого сопляка? Пальцем не тронул… почти. Да не беспокойтесь вы, Пал Игорич, никакой залипухи – двое судимых. 206-я и 144-я, это по-старому…
– Я знаю, – перебил Туманов. В новом кодексе изменились и номера статей, и формулировки. Толку, правда, не прибавилось.
– В общем, ждали те двое внизу на лавочке, пока его симпатия ведро паковала, помахал он им с лоджии…
– Ясненько, Саня. Умница. Губского не видел?
– Уходить собирался, только что. Успеете поймать.
Лева Губский, друг и соратник, пойманный на крыльце управления, поскрипел, поворчал, но согласился подставить плечи на три дня. Оставалось уломать Скворечника.
– Туманов? Павел Игоревич? – Серьезный молодой человек возник как бы ниоткуда. Явно не страдалец из сетевого маркетинга. И не активист церкви «Возрождения Христа».
– Он самый, – пришлось притормозить. В груди как-то нехорошо сжалось.
Жестом фокусника продемонстрировав корочки – «Федеральная служба безопасности», – молодой человек сообщил:
– Вас просят поговорить.
Голосок у него был, как у автоответчика. Неужели накрылся у Шубина?.. Действительно, страшно. Туманов нервно огляделся.
– Кто просит?
– Мой начальник. В машине.
Ну да, у кромки тротуара стоял вызывающе-черный «Паджеро». А на крыльце РУВД курил сержант Степанцов, пэпээсник. Любил он покурить. Только и делал.
– Эй, Степанцов! – крикнул Туманов. – Майор наш не убыл?
– У себя, Пал Игорич, – сержант ткнул большим пальцем в вывеску за спиной.
– Спасибо, – поблагодарил Туманов и обернулся к фээсбэшнику.
– Только быстро.
Скучный дядя в машине – пожилой, лысоватый, в очках, – несмотря на июньское пекло, щеголял тройкой и галстуком. Туманову, облаченному в джинсы и «салфетку» (не в пакете же «макаров» носить), стало даже немножко неудобно.
– Вы очень помогли нам, Павел Игоревич, – обошелся элегантный без взаимных представлений. – Но дело на контроле, вы зря беспокоитесь – проводится совместная операция нашего управления и вашего главка.
Голос дяди навязчиво напоминал голос лектора. Наверное, в беспокойные перестроечные года в обществе «Знание» отсиживался, решил Туманов.
– Думаю, излишне объяснять, что дальнейшее ваше вмешательство в расследование – как дела об убийстве Шубина, так и махинаций «Диджей-Эр фарм» – нежелательно. – У скучного дяди были чересчур холодные неподвижные глаза.
Нет, скорее, в обществе «Память» тусовался. Любили там полуграмотных.
– Уверяю вас, все виновные будут наказаны, а вред, причиненный государству, минимизирован.
– Гм, – сказал Туманов.
– Безусловно, мы предпримем меры к розыску вашего племянника, – быстро вспомнил субъект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48