Пружинка завода уже раскрутилась до упора, а механическая машина еще едет. Вот-вот остановится.
— Не верю, — проговорил я, беззастенчиво подражая отцу-основателю театра МХАТ. — Все эти дни вы прекрасно, очень убедительно играли Жанну Сергеевну Володину. Но сейчас вы устали, раздражены и начинаете путать реплики. От любви до ненависти, как известно, один шаг. Но вы меня никогда не любили — значит, и шагать вам неоткуда. Мы расстанемся по-хорошему. В конечном итоге лично вы никого не убивали — ни Гошу, ни Саблина, ни Пряника с Цокиным. А подлость — вещь такая, что ни под какую статью не подпадает… Да и какая тут с вашей стороны особенная подлость? Профессия у вас такая, только и всего.
— Ты… меня не убьешь? — спросила Жанна. Как мне показалось, несколько растерянно. В мирный исход нашей встречи она отчего-то поверить никак не могла.
— Нет, — кивнул я. — Вы, Жанна, меня не убьете, потому что Конторе пока это стало невыгодно. А я вас не убью, потому что…
Я сделал драматическую паузу, раздумывая, что бы сказать. Не говорить ведь правды: мол, не могу убить женщину, с которой был счастлив, пусть даже и три дня. Сказать это — означало бы расписаться перед Конторой в собственной слабости. А это мне ни к чему.
— …потому что хочу, чтобы вы напомнили еще раз своему начальству: Якова Семеновича Штерна сейчас полезнее не трогать. Так и передайте — полезнее. И про «фиат» скажите. Кстати, вот вам ключи, можете их возвратить. Все, что я хотел, я из салона давно забрал и припрятал. И вы ни за что не догадаетесь где.
По-моему, объяснение получилось убедительным. Я оставлял Жанну в живых на правах моего курьера с моим сообщением Конторе. Если в Конторе сегодня нет обыкновения ликвидировать гонцов с плохими новостями, бывшая птичка, возможно, и уцелеет. И еще постучится в дверь какому-нибудь новому придурку, и будет глядеть во все глаза и смешно, по-птичьи, склонять головку набок.
— Прощайте, — проговорил я. — Надеюсь, что больше не свидимся. — Я положил ключи от «фиата» на стол и вышел из квартиры, тщательно притворив дверь за собой. Жанна меня не провожала.
Выйдя на улицу, я стал соображать, куда бы мне пойти и что, собственно говоря, теперь делать. Все сказано, все сделано. Диме Баранову подарена сенсация, и он уже справляется без меня. Майору Окуню и моим бывшим коллегам с Петровки доверена приятная обязанность раскрыть громкое дело и посадить в калошу коллег с Лубянки. Даже стюардессе по имени Жанна поручена ответственная миссия предостеречь Контору. Все заняты, все при деле. Пойду-ка я просто прогуляюсь. Я неожиданно понял, что все эти последние дни я ни разу ПРОСТО не гулял по своей любимой Москве, а только рыскал в поисках чего-то и маскировался. Все, на сегодня работы не будет. Правда, Виталия Авдеича так просто не возьмешь, и майор Окунь мог бы… Нет, на сегодня — все. Гулять — так гулять.
Я сел в метро, доехал до Арбатской и с наслаждением влился в толпу, текущую мимо киосков, продуктовых, галантерейных и книжных — о Господи, книжных! — лотков. Как и все, я задерживался возле каждого яркого прилавка, интересовался, приценивался, а в подземном переходе чуть было не поддался на уговоры веселого художника попозировать ему за символическую плату в десять баксов.
Двигаясь неторопливо по Новому Арбату, я последовательно заходил то на почту, то в аптеку, добрел до Дома книги и вдумчиво обследовал все отделы, даже букинистический, который здесь не любил. В отделе канцпринадлежностей на первом этаже я разжился отличной разноцветной сумкой с картинками. С одной стороны сумки мне улыбнулась златовласка Белоусова, а с другой — хитро и весело прищуривался толстощекий Борис Борисович Аванесян. В сумку между златовлаской и Борисом Борисычем поместился десяток книг, которые я уже видел в «Олимпийце» и давно хотел приобрести… Что бы еще такого сделать? Ах да, конечно.
Из автомата под лестницей я позвонил в «Книжный вестник», Властику Родину. Первый раз в жизни просто так, справиться о делах, честное слово!
— А, Яшка, привет, — скороговоркой ответил Властик на мое здрасьте. Я слышал в трубке какой-то шум и какие-то далекие голоса. Кажется, у Родина был включен телевизор. — Только, Яш, если тебе нетрудно, давай попозже созвонимся, ладно? Я тут тринадцатый канал смотрю, тут ТАКОЕ…
— Что-то случилось? — поинтересовался я. — Военный переворот?
— А ты что, не в курсе? — удивленно выдохнул Властик. Чувствовалось, он разрывается на части между желанием досмотреть свой телевизор и немедленно просветить меня, убогого.
— В курсе чего? — осведомился я.
— Яшка, ты болван! — восторженно прокудахтал Родин. — Нельзя же совсем не интересоваться политикой! — Голос в трубке то усиливался, то затихал: очевидно, по ходу разговора Властик то и дело отвлекался к телевизору.
— Почему же, я интересуюсь, — произнес я, изображая смущение. — Вот сегодня, я слышал, нового спикера хотели избрать. Чуть ли не Иринархова из «ИВЫ». Что, уже избрали?
— Накрылся Иринархов! — победно провозгласил Родин. — Я тебе давно говорил, что он настоящий Джек-Потрошитель! Так и оказалось. Запустил в Думу полсотни двойников депутатов, чтобы агитировали за него…
— Полсотни? — переспросил я. В списке на дискете было около ста фамилий. Ох, медленно Окунь работает.
— Даже больше, — живо откликнулся Родин. — Еще не всех отрыли.
— И что теперь? — уже с неподдельным интересом осведомился я. За эти дни свежие новости для меня стали чем-то вроде наркотика.
— Хана Думе! — весело произнес Властик. — Только что Президент аннулировал ее последние решения и вообще приостановил ее работу, вплоть до полной проверки всех депутатов. И компании «ИВА» тоже хана. Как только передали про Думу, акции тут же упали до земли. Толпы штурмуют офисы компании, требуют деньги назад…
Вот и полночь, Золушка, подумал я про себя. Пирамида рухнула. Получите вашу тыкву-карету и лягушат-форейторов.
— …А Иринархова обложили со всех сторон, — продолжал между тем Родин. — Сейчас как раз прямая трансляция, по тринадцатому. Спецназ окружил дом, предлагает сдаться. Те пока молчат… Ага, смотри-ка… — Голос Властика затих и через пару секунд возник вновь. — Спецгруппа через балкон полезла… Яшка, черт, ну перезвони мне попозже. Дай посмотреть!
— Смотри, — милостиво разрешил я и повесил трубку. Мое место у телефона тут же заняла деловитая дама средних лет. В одной руке у нее была стопка каких-то серьезных брошюр, а в другой она придерживала прозрачный пакет, наполненный пирожными.
Глядя на эти пирожные, я внезапно почувствовал голод. Утром я не успел поесть, а затем ужасные кадры по ТВ отбили всякую мысль о еде. Однако сейчас организм взял свое. Решено, подумал я. Преступника всегда тянет на место преступления. По местам его боевой и одновременно трудовой славы.
Через двадцать минут я оказался на Полянке. Там все было, как и прежде: свечной заводик шумел, в магазине «Евгений Онегин» кучковались интеллигенты. Когда я вошел в магазин, сам хозяин сидел за своим столиком, склонясь над грудой накладных, а интеллектуалы с раздумчивым видом терлись вокруг стеллажей. Тоже все, как всегда. Хотя нет; в углу какой-то гуманитарий с техническим уклоном настраивал переносной телевизор. Технический уклон, по всей вероятности, был слаб, потому ящик не желал никому ничего показывать, а только шипел, как сало на сковородке.
Сегодня я не собирался маскироваться от Ауэрбаха, как позавчера, а, напротив, надеялся быть замеченным. Своим тут давали чай и бутерброды.
Мои надежды оправдались: хозяин меня заметил.
— А-а, книжный детектив Штерн пожаловал! — провозгласил он, когда я почти вплотную приблизился к его рабочему месту, разве что не наступив ему на ногу. Дальше трех шагов близорукий Ауэрбах уже не узнал бы родную жену, поэтому я постарался держаться к нему как можно ближе.
— Это именно я, — сказал я. — Чаю нальешь?
Несколько интеллектуалов поглядело на меня с упреком: я еще как следует не потусовался у книжных полок, а уже требую чая. Мне стало неловко, и пока Ауэрбах гонял свою Верочку (или Галочку, или Томочку — текучесть кадров в «Е.О.» была высока) за ложками и сахаром, я глубокомысленно обозрел ближайший стеллаж и поинтересовался:
— Говорят, Крейд опять в своем репертуаре? Книжечки не завалялось?
Честно говоря, я понятия не имел, кто такой Крейд — поэт ли, прозаик, критик, а может быть, составитель какого-нибудь сборника. Я вообще услышал эту фамилию только позавчера, из разговора лысого Модеста с усатым Кроком. Но мне казалось, что эта тема в разговоре немного реабилитирует меня в глазах местной публики. И я угадал.
— О, Крейд! Крейд!… — загудели по углам интеллектуалы, и я был немедленно зачислен в ряд своих, достойных чая и бутербродов.
— Увы, ты опоздал, Яков, — сообщил мне Ауэрбах. — Позавчера у меня купили два последних экземпляра. Не знаю, правда, зачем Модесту два? Боюсь, что они с Кроком и Делей собираются устроить хеппенинг в виде аутодафе…
— И правильно, — кровожадно проговорил какой-то очкастый, в свитере, из-под которого выглядывала гимнастерка. — Я и самого бы Крейда… туда же…
Интеллектуалы загудели, что, действительно, не худо бы. Откусывая бутерброд и запивая его сладким чаем из выщербленной ауэрбаховской кружки, я прикидывал, что за преступление должен был совершить этот Крейд, чтобы подвергнуться аутодафе. Не меньше, чем массовое убийство. Как Виталий Авдеевич Иринархов, не к ночи будь помянут…
— …Авдеевич Иринархов! — вдруг выкрикнул хриплым голосом телевизор. Очевидно, гуманитарий с техническим уклоном все-таки настроил телеприемник на тринадцатый канал. — Охранники утверждают, что смерть произошла в тот момент…
Пока я ехал в «Евгений Онегин» и потом беседовал о литературе, спецназовцы все-таки захватили квартиру Иринархова. Практически без жертв. Кроме одной. Сам Иринархов был найден в своем кабинете с пистолетом в правой руке и с простреленным виском. Телохранители, ражие парни с короткой стрижкой, уверяли, что шеф заперся в своем кабинете, и они ничего не могли поделать.
Бедняга Крейд, которому грозило сожжение, был немедленно забыт. Интеллектуалы, столпившись у телевизора, стали обсуждать увиденное. Даже Ауэрбах отвлекся от своих листочков-накладных и подался к экрану.
— Надо еще проверить, — высказался очкастый в свитере и гимнастерке, — настоящий ли это Иринархов. Может быть, тоже двойник?
— Да нет, точно он, — авторитетно заявил другой посетитель «Евгения Онегина», чуть ли не влезая в экран. — По лицу же видно…
— У тех, в Думе, лица были тоже в порядке, — не отступал очкастый. Его волновала возможность того, что глава «ИВЫ» может ускользнуть от расплаты. Меня, по правде говоря, тоже.
На экране появился Дима Баранов собственной персоной. Он держал в руках какую-то бумагу.
— Есть официальное заключение экспертов, — объявил он всем нам. — Труп в квартире Иринархова — действительно Иринархов. Когда он сидел в Лефортово, у него взяли отпечатки пальцев. Они совпали…
— Подумаешь, отпечатки, — не сдавался очкастый в свитере. — Их сегодня можно подделать, с помощью химии…
— Есть и еще одно доказательство, — сказал Баранов, заглядывая в листок. — В тюрьме, оказывается, ему лечили зубы, а заодно сделали слепок нижней челюсти. Это тоже совпало… Кстати, Гитлера в сорок пятом опознали именно по зубам. История повторяется.
В салоне-магазине «Евгений Онегин» стало тихо. Даже очкастый правдолюбец понял наконец серьезность выводов экспертизы.
— Капут, — промолвил он.
Кошмар закончился. В тот вечер и я думал именно так.
Эпилог
Двое людей в «Волге» ждали третьего. Третий запаздывал. Когда-то, возможно, эта «Волга» и была выкрашена в черно-белый цвет, напоминающий гаишный, однако сегодня машина была уже глянцево-черной, и только.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
— Не верю, — проговорил я, беззастенчиво подражая отцу-основателю театра МХАТ. — Все эти дни вы прекрасно, очень убедительно играли Жанну Сергеевну Володину. Но сейчас вы устали, раздражены и начинаете путать реплики. От любви до ненависти, как известно, один шаг. Но вы меня никогда не любили — значит, и шагать вам неоткуда. Мы расстанемся по-хорошему. В конечном итоге лично вы никого не убивали — ни Гошу, ни Саблина, ни Пряника с Цокиным. А подлость — вещь такая, что ни под какую статью не подпадает… Да и какая тут с вашей стороны особенная подлость? Профессия у вас такая, только и всего.
— Ты… меня не убьешь? — спросила Жанна. Как мне показалось, несколько растерянно. В мирный исход нашей встречи она отчего-то поверить никак не могла.
— Нет, — кивнул я. — Вы, Жанна, меня не убьете, потому что Конторе пока это стало невыгодно. А я вас не убью, потому что…
Я сделал драматическую паузу, раздумывая, что бы сказать. Не говорить ведь правды: мол, не могу убить женщину, с которой был счастлив, пусть даже и три дня. Сказать это — означало бы расписаться перед Конторой в собственной слабости. А это мне ни к чему.
— …потому что хочу, чтобы вы напомнили еще раз своему начальству: Якова Семеновича Штерна сейчас полезнее не трогать. Так и передайте — полезнее. И про «фиат» скажите. Кстати, вот вам ключи, можете их возвратить. Все, что я хотел, я из салона давно забрал и припрятал. И вы ни за что не догадаетесь где.
По-моему, объяснение получилось убедительным. Я оставлял Жанну в живых на правах моего курьера с моим сообщением Конторе. Если в Конторе сегодня нет обыкновения ликвидировать гонцов с плохими новостями, бывшая птичка, возможно, и уцелеет. И еще постучится в дверь какому-нибудь новому придурку, и будет глядеть во все глаза и смешно, по-птичьи, склонять головку набок.
— Прощайте, — проговорил я. — Надеюсь, что больше не свидимся. — Я положил ключи от «фиата» на стол и вышел из квартиры, тщательно притворив дверь за собой. Жанна меня не провожала.
Выйдя на улицу, я стал соображать, куда бы мне пойти и что, собственно говоря, теперь делать. Все сказано, все сделано. Диме Баранову подарена сенсация, и он уже справляется без меня. Майору Окуню и моим бывшим коллегам с Петровки доверена приятная обязанность раскрыть громкое дело и посадить в калошу коллег с Лубянки. Даже стюардессе по имени Жанна поручена ответственная миссия предостеречь Контору. Все заняты, все при деле. Пойду-ка я просто прогуляюсь. Я неожиданно понял, что все эти последние дни я ни разу ПРОСТО не гулял по своей любимой Москве, а только рыскал в поисках чего-то и маскировался. Все, на сегодня работы не будет. Правда, Виталия Авдеича так просто не возьмешь, и майор Окунь мог бы… Нет, на сегодня — все. Гулять — так гулять.
Я сел в метро, доехал до Арбатской и с наслаждением влился в толпу, текущую мимо киосков, продуктовых, галантерейных и книжных — о Господи, книжных! — лотков. Как и все, я задерживался возле каждого яркого прилавка, интересовался, приценивался, а в подземном переходе чуть было не поддался на уговоры веселого художника попозировать ему за символическую плату в десять баксов.
Двигаясь неторопливо по Новому Арбату, я последовательно заходил то на почту, то в аптеку, добрел до Дома книги и вдумчиво обследовал все отделы, даже букинистический, который здесь не любил. В отделе канцпринадлежностей на первом этаже я разжился отличной разноцветной сумкой с картинками. С одной стороны сумки мне улыбнулась златовласка Белоусова, а с другой — хитро и весело прищуривался толстощекий Борис Борисович Аванесян. В сумку между златовлаской и Борисом Борисычем поместился десяток книг, которые я уже видел в «Олимпийце» и давно хотел приобрести… Что бы еще такого сделать? Ах да, конечно.
Из автомата под лестницей я позвонил в «Книжный вестник», Властику Родину. Первый раз в жизни просто так, справиться о делах, честное слово!
— А, Яшка, привет, — скороговоркой ответил Властик на мое здрасьте. Я слышал в трубке какой-то шум и какие-то далекие голоса. Кажется, у Родина был включен телевизор. — Только, Яш, если тебе нетрудно, давай попозже созвонимся, ладно? Я тут тринадцатый канал смотрю, тут ТАКОЕ…
— Что-то случилось? — поинтересовался я. — Военный переворот?
— А ты что, не в курсе? — удивленно выдохнул Властик. Чувствовалось, он разрывается на части между желанием досмотреть свой телевизор и немедленно просветить меня, убогого.
— В курсе чего? — осведомился я.
— Яшка, ты болван! — восторженно прокудахтал Родин. — Нельзя же совсем не интересоваться политикой! — Голос в трубке то усиливался, то затихал: очевидно, по ходу разговора Властик то и дело отвлекался к телевизору.
— Почему же, я интересуюсь, — произнес я, изображая смущение. — Вот сегодня, я слышал, нового спикера хотели избрать. Чуть ли не Иринархова из «ИВЫ». Что, уже избрали?
— Накрылся Иринархов! — победно провозгласил Родин. — Я тебе давно говорил, что он настоящий Джек-Потрошитель! Так и оказалось. Запустил в Думу полсотни двойников депутатов, чтобы агитировали за него…
— Полсотни? — переспросил я. В списке на дискете было около ста фамилий. Ох, медленно Окунь работает.
— Даже больше, — живо откликнулся Родин. — Еще не всех отрыли.
— И что теперь? — уже с неподдельным интересом осведомился я. За эти дни свежие новости для меня стали чем-то вроде наркотика.
— Хана Думе! — весело произнес Властик. — Только что Президент аннулировал ее последние решения и вообще приостановил ее работу, вплоть до полной проверки всех депутатов. И компании «ИВА» тоже хана. Как только передали про Думу, акции тут же упали до земли. Толпы штурмуют офисы компании, требуют деньги назад…
Вот и полночь, Золушка, подумал я про себя. Пирамида рухнула. Получите вашу тыкву-карету и лягушат-форейторов.
— …А Иринархова обложили со всех сторон, — продолжал между тем Родин. — Сейчас как раз прямая трансляция, по тринадцатому. Спецназ окружил дом, предлагает сдаться. Те пока молчат… Ага, смотри-ка… — Голос Властика затих и через пару секунд возник вновь. — Спецгруппа через балкон полезла… Яшка, черт, ну перезвони мне попозже. Дай посмотреть!
— Смотри, — милостиво разрешил я и повесил трубку. Мое место у телефона тут же заняла деловитая дама средних лет. В одной руке у нее была стопка каких-то серьезных брошюр, а в другой она придерживала прозрачный пакет, наполненный пирожными.
Глядя на эти пирожные, я внезапно почувствовал голод. Утром я не успел поесть, а затем ужасные кадры по ТВ отбили всякую мысль о еде. Однако сейчас организм взял свое. Решено, подумал я. Преступника всегда тянет на место преступления. По местам его боевой и одновременно трудовой славы.
Через двадцать минут я оказался на Полянке. Там все было, как и прежде: свечной заводик шумел, в магазине «Евгений Онегин» кучковались интеллигенты. Когда я вошел в магазин, сам хозяин сидел за своим столиком, склонясь над грудой накладных, а интеллектуалы с раздумчивым видом терлись вокруг стеллажей. Тоже все, как всегда. Хотя нет; в углу какой-то гуманитарий с техническим уклоном настраивал переносной телевизор. Технический уклон, по всей вероятности, был слаб, потому ящик не желал никому ничего показывать, а только шипел, как сало на сковородке.
Сегодня я не собирался маскироваться от Ауэрбаха, как позавчера, а, напротив, надеялся быть замеченным. Своим тут давали чай и бутерброды.
Мои надежды оправдались: хозяин меня заметил.
— А-а, книжный детектив Штерн пожаловал! — провозгласил он, когда я почти вплотную приблизился к его рабочему месту, разве что не наступив ему на ногу. Дальше трех шагов близорукий Ауэрбах уже не узнал бы родную жену, поэтому я постарался держаться к нему как можно ближе.
— Это именно я, — сказал я. — Чаю нальешь?
Несколько интеллектуалов поглядело на меня с упреком: я еще как следует не потусовался у книжных полок, а уже требую чая. Мне стало неловко, и пока Ауэрбах гонял свою Верочку (или Галочку, или Томочку — текучесть кадров в «Е.О.» была высока) за ложками и сахаром, я глубокомысленно обозрел ближайший стеллаж и поинтересовался:
— Говорят, Крейд опять в своем репертуаре? Книжечки не завалялось?
Честно говоря, я понятия не имел, кто такой Крейд — поэт ли, прозаик, критик, а может быть, составитель какого-нибудь сборника. Я вообще услышал эту фамилию только позавчера, из разговора лысого Модеста с усатым Кроком. Но мне казалось, что эта тема в разговоре немного реабилитирует меня в глазах местной публики. И я угадал.
— О, Крейд! Крейд!… — загудели по углам интеллектуалы, и я был немедленно зачислен в ряд своих, достойных чая и бутербродов.
— Увы, ты опоздал, Яков, — сообщил мне Ауэрбах. — Позавчера у меня купили два последних экземпляра. Не знаю, правда, зачем Модесту два? Боюсь, что они с Кроком и Делей собираются устроить хеппенинг в виде аутодафе…
— И правильно, — кровожадно проговорил какой-то очкастый, в свитере, из-под которого выглядывала гимнастерка. — Я и самого бы Крейда… туда же…
Интеллектуалы загудели, что, действительно, не худо бы. Откусывая бутерброд и запивая его сладким чаем из выщербленной ауэрбаховской кружки, я прикидывал, что за преступление должен был совершить этот Крейд, чтобы подвергнуться аутодафе. Не меньше, чем массовое убийство. Как Виталий Авдеевич Иринархов, не к ночи будь помянут…
— …Авдеевич Иринархов! — вдруг выкрикнул хриплым голосом телевизор. Очевидно, гуманитарий с техническим уклоном все-таки настроил телеприемник на тринадцатый канал. — Охранники утверждают, что смерть произошла в тот момент…
Пока я ехал в «Евгений Онегин» и потом беседовал о литературе, спецназовцы все-таки захватили квартиру Иринархова. Практически без жертв. Кроме одной. Сам Иринархов был найден в своем кабинете с пистолетом в правой руке и с простреленным виском. Телохранители, ражие парни с короткой стрижкой, уверяли, что шеф заперся в своем кабинете, и они ничего не могли поделать.
Бедняга Крейд, которому грозило сожжение, был немедленно забыт. Интеллектуалы, столпившись у телевизора, стали обсуждать увиденное. Даже Ауэрбах отвлекся от своих листочков-накладных и подался к экрану.
— Надо еще проверить, — высказался очкастый в свитере и гимнастерке, — настоящий ли это Иринархов. Может быть, тоже двойник?
— Да нет, точно он, — авторитетно заявил другой посетитель «Евгения Онегина», чуть ли не влезая в экран. — По лицу же видно…
— У тех, в Думе, лица были тоже в порядке, — не отступал очкастый. Его волновала возможность того, что глава «ИВЫ» может ускользнуть от расплаты. Меня, по правде говоря, тоже.
На экране появился Дима Баранов собственной персоной. Он держал в руках какую-то бумагу.
— Есть официальное заключение экспертов, — объявил он всем нам. — Труп в квартире Иринархова — действительно Иринархов. Когда он сидел в Лефортово, у него взяли отпечатки пальцев. Они совпали…
— Подумаешь, отпечатки, — не сдавался очкастый в свитере. — Их сегодня можно подделать, с помощью химии…
— Есть и еще одно доказательство, — сказал Баранов, заглядывая в листок. — В тюрьме, оказывается, ему лечили зубы, а заодно сделали слепок нижней челюсти. Это тоже совпало… Кстати, Гитлера в сорок пятом опознали именно по зубам. История повторяется.
В салоне-магазине «Евгений Онегин» стало тихо. Даже очкастый правдолюбец понял наконец серьезность выводов экспертизы.
— Капут, — промолвил он.
Кошмар закончился. В тот вечер и я думал именно так.
Эпилог
Двое людей в «Волге» ждали третьего. Третий запаздывал. Когда-то, возможно, эта «Волга» и была выкрашена в черно-белый цвет, напоминающий гаишный, однако сегодня машина была уже глянцево-черной, и только.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58