– Окно подыми, пока кто-нибудь тебе гнилым фруктом в голову не запустил.
У самого шлагбаума машины остановились. Майор милиции обежал темно-зеленый УАЗ и бросился к Дорогину.
– Ты куда прешь?! – закричал он.
Темно-зеленым УАЗом уже занялись пограничники.
– Границу переехать надо, – спокойно ответил Сергей.
– Всем надо, – кричал милиционер, показывая на автомобильную очередь.
– Он чем лучше? – спросил Муму, указывая на УАЗ.
– Раз пропускаем вне очереди, значит, у него на это есть право.
Сергей привычно потянулся к карману. Криков и скандалов он не любил. Но в последний момент передумал давать взятку. Принципы есть принципы. Если везешь гуманитарку детям, то почему ты еще должен приплачивать людям в форме? Как всякий человек, отсидевший в тюрьме, Дорогин милицию не любил, хотя и понимал, что среди них тоже попадаются пристойные люди.
– Послушай, майор, – Сергей попытался изобразить подобие улыбки. – У меня стоять в очереди времени нет.
– Это еще почему?!
– Груз у меня такой.
– Скоропортящийся, – усмехнулся майор, предчувствуя, что сейчас получит взятку.
– Подарки везу, ждут их сильно, к сроку успеть надо.
– Полная машина подарков? Бабе, что ли, гостинцы к дню рождения везешь?
– Детям. Дом есть сиротский в Гудауте. Мы с приятелем в нем выросли, теперь детям подарки везем. Не могу я тебе за это платить, лучше я эту двадцатку, – и Дорогин вытащил купюру, захрустев ею, – директору детского дома отдам, пусть он детям еды немного купит.
Майор, давно привыкший к тому, что никто не видит в нем человека, опешил, затем расплылся в улыбке.
– Не врешь?!
– Гадом буду, – и Дорогин потянулся за папкой с документами.
– Верю, такими вещами не шутят, – майор поднес ладонь к козырьку фуражки. – Святое дело, придется пропустить, – милиционер замешкался, порылся в карманах, вытащил мятую зеленую двадцатку. – И от меня детям деньги передай, пусть конфеты или что там еще им директор купит. Скажешь, от майора Зязюли.
– Они вас знают?
– Откуда им знать? Скажи, есть такой майор на границе.
– Зато теперь знать будут, что есть на свете щедрый милицейский майор.
– Эй, долго вы там? – закричал милиционер пограничникам. – И эту машину без очереди пропустить, долго не держать.
Паша Матюхов смотрел на Дорогина, как смотрят на фокусника.
– Чего таращишься?
– Первый раз вижу, чтобы мент деньги не брал, а давал.
– Не умеешь ты с людьми разговаривать.
– Наверное, и этот эпизод я перед смертью вспомню, – рассмеялся Паша Разлука. – Расскажу кому-нибудь – не поверят.
Банковский броневик Дорогин нагнал уже за поворотом. Тот шел довольно лихо.
– Шофер у них хороший, – похвалил Сергей, – я бы на его месте тут так быстро не мчался: яма на ямине, поворот за поворотом. Но я бы его и тут обогнал, – похвастался Дорогин.
– В чем же дело? – оживился Пашка, обрадованный тому, что они смогут утереть местным нос.
– Я же сказал, шофер у них хороший. Он в раж войдет, я заведусь, гонки на шоссе устроим, а это незачем.
– Тогда пропусти человека вперед, чего на хвосте у него висеть? – Пашка взглянул на часы. – Часа три-четыре – и будем в Гудауте. То-то ребята обрадуются. Наше с тобой подаяние – капля в море, – Пашка поднес руку к лицу и стер белое пятнышко, оставшееся от высохшей капли морской воды. – Море.., запах, к которому привык с детства.
* * *
Московские инкассаторы, сидевшие в банковском УАЗе, на время прекратили игру в карты.
– Не нравится мне тот “фольксваген”, на хвост сел и не отстает, – вздохнул ТТТитпло.
Борис Скачков прильнул к стеклу, с минуту разглядывал Дорогина.
– Нет, не бандиты.
– У них это на лбу написано?
– Я по глазам вижу, даже если они в черных очках, – усмехнулся Борис.
– Чего же тогда за нами тащатся, словно на буксире?
– Скучно на пустой дороге, вот и тянет людей друг к другу.
– Скажи водиле, чтобы газ прибавил.
– Тише едешь – целее будешь, – напомнил Скачков.
После поворота Дорогин сбросил скорость и дал УАЗу уйти вперед. Он чувствовал, что водитель машины нервничает, правда, не знал почему. Банковский броневик выглядел самым обыкновенным автомобилем. И вскоре Паша уже мог созерцать УАЗ, проплывающий у них чуть ли не над самой головой по второму витку серпантина.
– У меня скоро голова закружится, – Пашка боязливо посматривал в окно, за которым простиралась пропасть. – Улетишь туда, и хрен тебя кто поднимет.
– И даже не увидит, – напомнил Дорогин. На дне пропасти несколько раз блеснула небольшая речка.
– Засветло вряд ли приедем. Поворот за поворотом, машина, натужно ревя двигателем, взбиралась в гору.
– Ты веришь в жизнь после смерти? – неожиданно спросил Пашка.
– Почему я должен в нее верить?
– Не должен, но все-таки…
– Иногда хочется думать, будто там что-то такое есть, – сквозь зубы проговорил Дорогин. – Я в коме лежал, отключенный, можно сказать, трупом был, и кое-что мне мерещилось…
– Свет в конце тоннеля? – поинтересовался Пашка.
– И это тоже, но самое странное, когда находишься на грани смерти, легкость приходит, ничего у тебя не болит, ничего тебе не надо, ни голода, ни холода, ни жажды не чувствуешь.
– Даже курить не хочется?
– Вот этого не помню, – признался Дорогин, – выпить мне точно не хотелось.
– Значит, ты еще больший кайф испытывал. Мне тоже, когда очень хорошо, ни пить не хочется, ни курить. Даже женщина тогда – лишнее. Почти не тянет.
– Совсем-совсем?
– Тянет, конечно, но, как бы это выразиться, не обязательно мне.
– Понимаю, – согласился Дорогин. – Мне тогда тоже не до женщины было, я не знал, день на дворе или ночь… Зато возвращение оказалось трудным. Из полного кайфа попадаешь в адскую боль. Если до этого мне казалось, что все мне подвластно, все под силу, то потом ноги приходилось руками переставлять. Бог меня миловал, – он на всякий случай сплюнул через левое плечо, – я иногда даже завидую, что у людей легкая смерть случается: инсульт или инфаркт. Здоровый был, ходил, смеялся. Мгновение боли – и ты на том свете. Это как затянувшееся прощание с друзьями. Решил уходить – значит, уходи.
* * *
Тем временем темно-зеленый УАЗ-автобус забрался на два витка выше, чем “фольксваген”, и медленно полз в гору. Двигатель перегрелся, и водитель то и дело бросал взгляд на приборы: не остановиться ли, переждать, пока двигатель остынет. Но инструкция запрещала остановки в пути, они разрешались лишь в крайнем случае: если поломается машина.
"Если хочу засветло добраться, придется ехать”, – решил водитель.
Горная дорога его не пугала, привык ездить по ним каждый день. Он знал здесь каждый поворот, каждый кустик, каждое опасное место, где были камнепады.
"Если бы дождь шел, – подумал водитель, – я бы тут не проехал”, – и взглянул на еле приметную сейчас ложбину между двумя скалами. Во время ливня тут тек бурный поток и обрушивался на дорогу с высоты десяти метров. Вода, смешанная с грязью, несла в себе обломки деревьев, камни, иногда после сильного ливня здесь нельзя было проехать несколько дней. В прежние времена заносы расчищали техникой, теперь водителям самим приходилось прокапывать себе дорогу лопатами.
«Все-таки остановлюсь, – решил водитель, – накроется двигатель – придется ночевать на дороге. Дотяну до площадки.»
Инкассаторы, убаюканные монотонным ревом двигателя, лениво перебрасывались в карты. Даже денежные ставки не спасали от зевоты. Скачков немного оживился. Карта пришла лучше некуда, он старался скрыть это, сморщился и притворно пожаловался коллегам:
– Не везет в картах, значит, повезет в любви.
– Совсем не обязательно, – заметил Шишло. – Один раз я проиграл всю зарплату за один вечер. Друзья, спасибо им, напоили меня на свои, иначе бы с ума сошел. Пришел домой, жена – в истерику. Ушла, вернулась лишь через два месяца.
– Сама вернулась?
– Нет, я на коленях к ней приполз, умолял.
– Я тебе про любовь, а ты мне про жену.
– Разве жену нельзя любить? Скачков задумался.
– Это другая любовь.
– Так мы и не искупались, – вздохнул Высоцкий, понимая, что этот кон ему не выиграть.
* * *
Шпит со своего места первым заметил внизу на дороге банковский УАЗик, поднял руку, давая знак Садко и Лебедю, чтобы те приготовились. На Давида он особенно не рассчитывал. Тому могло взбрести в голову что угодно. С собой Шпит его взял лишь затем, чтобы повязать кровью, чтобы потом не было охоты болтать, откуда взялись деньги.
Лебедь кивнул и положил автомат на железобетонный бордюр, закурил. Затягивался жадно, глубоко, словно курил последний раз в жизни. Шпит погрозил ему кулаком. Лебедь показал на циферблат часов, мол, успею. Садко, отличавшийся флегматизмом, сидел, почесывая грудь через рубашку. Он даже что-то тихонько напевал себе под нос, успокаивая нервы. Наконец и Давид расслышал шум двигателя, выглянул из укрытия. Встретился взглядом со Шпитом, тот кивнул, мол, готовься, и ткнул пальцем себя в грудь.
– Я стреляю первым. Когда машина остановится, придет ваша очередь.
Давид нервно сглотнул слюну, внезапно наполнившую рот.
УАЗ выполз из-за поворота совсем медленно, на последнем издыхании. Шпит увидел напряженное лицо водителя, нервно сжатые губы, приподнял автомат, задержал дыхание, про себя сосчитал “раз, два, три”, плавно нажал на спуск, и из подствольника с шумом вылетела граната. Шпит качнулся и обмер, почувствовав отдачу в грудь. Еще немного, и его сбросило бы со скалы.
Шпиту казалось, что граната летит медленно-медленно, как бывает в кино. Мир словно застыл в эти мгновения. Не шелохнутся деревья, не промелькнет птица. Яркий сноп огня вспыхнул между фар УАЗа, посыпалось лобовое стекло, двигатель чихнул и замолк. Водитель упал окровавленным лицом на баранку. Клаксон коротко просигналил. Еще несколько метров машина по инерции шла в гору, затем замерла, качнулась и со скрежетом покатилась вниз. Водитель был мертв.
Такого поворота событий Шпит не предвидел. Автомобиль с деньгами мог снести ограждение и оказаться в пропасти.
– По колесам стреляй, по колесам, – кричал он Лебедю, выскакивая из укрытия.
Лебедь поднялся в полный рост и дал по задним колесам машины длинную очередь, выпустив половину рожка.
Борис Скачков, которого взрывом отбросило на пол машины, сумел подняться, схватил автомат и, выставив ствол в специально прорезанную бойницу, наугад выпустил очередь.
Воздух с шипением вырывался из покрышек, но машина продолжала катиться, задний бампер ударил в бетонный бордюр, УАЗ развернуло, и он замер.
Давид уже бежал по шоссе, абсолютно забыв о том, что вооружен. Садко, Лебедь, Шпит расстреливали УАЗ, пули пробивали жестяную обшивку.
– Выше бери, выше, – кричал Шпит, – не то бензобак зацепишь, взорвется.
Борис Скачков видел, как, обливаясь кровью, упал на сиденье Шишло, так и не успевший сделать ни единого выстрела, как Высоцкий, продолжая стрелять, осел, не выпуская из рук автомата. Борис, сообразив, что бандиты боятся стрелять низко, упал на пол и ждал, когда окончится пальба.
– Хватит, – скомандовал Шпит. Наступила тишина. Давид стоял, направив автомат на дверцу автобуса. Пар валил из развороченного радиатора.
– Надо было ближе его подпустить, – проговорил Садко, глядя на искореженный автобус. Еще немного – и он бы в пропасть свалился.
– Умный ты теперь дело говорить, – Шпит осторожно шагнул к машине и остановился. – Иди, дверцу открой, – бросил он Лебедю.
– Думаю, она изнутри заперта.
– Окна разбиты, до ручки дотянешься. Бандиты переглянулись, никому не хотелось подставлять голову под пули. И тут, на удивление всем, Давид подошел к машине, высоко поднял автомат и сунул его в окно, затем заглянул в салон. Он успел увидеть искаженное злостью лицо Бориса Скачкова и несколько вспышек – пули, пробив жесть, унеслись в небо.
Давид, тяжело дыша, сидел на корточках у заднего колеса и боялся пошевелиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38