Однако у нас в области было уже не все равно, кто этот груз получит. Ну, представляешь себе ситуацию? Заплатил за груз, допустим, господин А, а получил товар господин Б. Конечно, нюансы, я думаю, тебе без разницы, но для прояснения обстановки кое-что сказать надо.
— Если на Ванькину судьбу это не влияет — не рассказывай, — произнес Соловьев, — я лишних подробностей в голову не беру. У меня дела теперь почти чистые, загружаться здешними проблемами не с руки. Мне главное знать, как Ванюшку отсюда выдернуть.
— Вот я и пытаюсь тебе втолковать самые общие обстоятельства. Короче, слушай необходимый минимум, просвещайся. Итак, Тоша, жил да был один мудрый товарищ в соседней области, который закрутил большие и денежные дела по разным направлениям. Голова! У нас тут тоже такие были, но без фантазии, плоские какие-то. Этих самых, без фантазии, тот самый умный товарищ немного прижал, а те, у которых совсем ума не было или чувство понта превышало разумные размеры, как-то закончились. Но потом, как говорится, на мудрого человека злые менты насели, и все прошло-промчалось, словно с яблонь белый дым. Но дело его не пропало! Появилась, условно говоря, контора «А и Б сидели на трубе». А считал, будто он самый главный, потому что с тем мудрым товарищем одну и ту же пыль глотал в энском районе земного шара, а Б думал так же, но по другой причине, ибо имел честь с мудрым товарищем одну парашу насиживать. Неувязка получилась. Могли, конечно, эти несговорчивые господа друг друга замочить. Жизнь сурова и диктует грубости. Но вмешалась третья сторона, которая объявила, что ребята должны жить дружно и писать каждый в свой горшок, а не в штаны товарищу. А потому если кто кого попишет без спросу, то создаст себе непреодолимые трудности для дальнейшей жизни. За последние месяцы почти все спорные проблемы были улажены, окромя сущей ерунды. Кто будет перевалку держать? То есть оплачивать и получать тот приятно-дорогой товар и проталкивать его дальше, наваривая со следующего покупателя в районе десяти-пятнадцати процентов. В прежнее, можно сказать, мирное время перевалку держал, условно говоря, господин Б под контролем своего любимого и мудрого вождя-руководителя. А товарищ А до этого дела никаких прикосновений не имел. Но очень хотелось. И этот самый А добрался до тех, кто этот груз отправлял, и до тех, кто получал. Добрался и предложил им свой маршрут транзита, причем отправителю пообещал на пять процентов набросить, а получателю — на пять процентов скинуть.
— Бескорыстный какой, — подивился Соловьев, — там же весь навар был десять процентов…
— Положим, пятнадцать по максимуму, но в целом замечание верное. Секрет простой: этот мужик удешевил проводку ровно наполовину, так что за счет снижения себестоимости стал наваривать куда больше, чем раньше. Зато подрезал своего коллегу, господина Б, прямо-таки под корень. Нехорошо получилось, неэтично.
— Бизнес диктует: зарабатывай как можешь, — пожал плечами Антон Борисович.
— Справедливо, но паскудно. Короче, господин Б тоже решил немного умыть господина А. Доказать ему на практическом примере, что дешевка — она и есть дешевка. В том смысле, что надежностью та система проводки, которую он, видишь ли, сварганил, не отличается. Опять же опущу ненужные подробности, но только господину Б удалось закупить на корню кое-кого из сотрудников своего коллеги. После этого оставалось только встретить их груз и увезти его к себе.
— А в вагоне, значит, оказались пацаны… — пробормотал Соловьев.
— Если б дело было только в этом… — вздохнул Тихонов. — Пацаны-то ведь были с автоматами. И должно быть, уже догадывались, что там за товар. А поскольку молодое поколение быстро соображает, они догадались, насколько их появлению будут рады встречающие. И приняли, выражаясь дипломатическим языком, «превентивные меры». То есть начали шмалять без разговора и разбора. Шесть жмуров в натуре. Приятный сюрприз для господина Б? Просто обалдеть!
— И мой стрелял? — побледнел Антон Борисович.
— Как в тире. Правда, чуть похуже подельника, но минимум двоих завалил на месте.
— А сам? — в ужасе пробормотал Соловьев.
— Я ж тебе сказал: жив, здоров, цел. Таких бы бойцов в Чечню, так там война бы за месяц кончилась…
— Ты мне про Чечню не поминай! — буквально взвыл папаша. — Слышать не могу!
— Прости великодушно. В общем, постреляли они, нашли в теплушке связанного дурака, который им рассказал столько, что дальше некуда, а потом погрузили товар в чужую машину и поехали вместе с тем дураком к условному господину А, который их встретил как гостей дорогих, кормит-поит и развлекает, чем может.
— Да-а… — протянул Антон Борисович. — Вот это влип… В голове его, несмотря на хмелек, завертелись очень трезвые мысли. Конечно, могли и наболтать помаленьку, и вообще кинуть, но все пока сходилось… О самом страшном — о том, что, может, Ваньки и в живых-то нет, — тоже подумалось. Не верилось, чтоб два сопляка могли перестрелять шестерых волчар.
— Мне надо его увидеть. Живьем, — сказал Соловьев, стиснув себя в кулак. — Только после этого будем говорить.
— Это понятно. Насчет того, чтоб живьем встречу организовать, — проблема сложная, нужно будет подумать как следует и обсудить со всеми сторонами. Ты ведь учти, что он у тебя не только с крутыми в неопределенных отношениях. Он сейчас под статьями ходит, и здесь, в области, у тебя друзей немного. Пожалуй, никого надежней меня нету. Но чтоб ты поменьше сомневался, ребята этого господина А прислали тебе видеозапись, свеженькую, сегодняшнюю. Сразу можешь догадаться, как ему живется и чем он занимается.
Тихонов поднялся, открыл «дипломат», лежавший на стуле в углу предбанника, достал видеокассету и включил маленький моноблок, располагавшийся на холодильнике в другом углу. За те несколько секунд, что по экрану метались серые полосы, пульс у Соловьева-старшего увеличился до 120 ударов в минуту.
Но вот экран ожил, и Антон Борисович увидел Ваню. Светившиеся в углу цифирьки вроде бы подтверждали, что запись сделана еще сегодня. На часах в предбаннике светилось 22.23, а сменяющиеся цифры начали свой бег с 14.10 или что-то около того. То есть если им поверить, то видеосъемку вели в то время, когда Соловьев-старший уже находился в дороге.
Ваня появился на экране не один, а вместе с Валеркой Русаковым. Одеты они были по-военному, но не в серо-зеленое хебе, какое носили в части, а в пятнистые камуфляжки десантного образца, типа тех, что носят охранники. Оба беглеца сидели за столиком и обедали. Точнее, только приступили к обеду. При виде того, чем был накрыт стол, у родителя поначалу создалось впечатление, что все это выставлено специально для съемки. Да и вообще, еще до того, как на экране появилось изображение, Антон Борисович настраивал себя на просмотр некой инсценировки. Однако чем дальше крутился фильм, тем больше Соловьев-старший убеждался в отсутствии какой-либо режиссуры.
Ребята ни разу не повернули лица в сторону камеры. То есть они, конечно, изредка поворачивались, но ненадолго — явно не потому, что видели, как их снимают. Специального освещения в помещении не было, стол и лица солдат освещались только дневным светом из окна. То, что за окном светило солнце, лишний раз подтверждало: съемка сегодняшняя. Вчера и позавчера было в основном пасмурно. Правда, вчера и позавчера Антон Борисович находился в пятистах километрах отсюда, но сегодня, приехав на дачу, во время обмена приветствиями с хозяином услышал, что, мол, сегодня погодка установилась, «мороз и солнце, день чудесный», а то все облака были. Вряд ли Эдуард Сергеевич это специально сказал, имея в виду, что Соловьев видеопленку смотреть будет.
Экран полностью показал весь процесс обеда. Сначала ребята слопали по порции салата из курицы, картошки, морковки, соленых огурцов и зеленого горошка с майонезом — блюдо почти ресторанное. Потом разлили из фаянсовой супницы борщ и заправили его густой, явно не разбавленной сметаной. После этого съели по здоровенной, с ладонь, свиной отбивной. резали мясо без усилий — видать, было мягкое. С отбивной в придачу парни навернули жареную картошечку со свежими тепличными огурцами и какой-то зеленью. На сладкое им выдали по полбрикета пломбира с черносмородиновым вареньем, по формочке с лимонным желе и по паре бананов.
Соловьев все присматривался к тому, как сынуля кушает. Ел явно с аппетитом, но не так, как едят после хорошей голодовки. Да и мордаха не выглядела утомленной. Наоборот, румяненькая, свежая. Само собой, никаких сомнений в подлинности этой родной — не открестишься! — физии у отца не возникло. Одно смущало — запись шла без звука. Рты открывали, улыбались, что-то говорили, а что — неясно.
— А почему звука нет? — спросил Антон Борисович.
— Это ты у тех, кто мне кассету передал, справляйся, — ответил Эдуард Сергеевич, — видно, говорили что-то, чего тебе пока знать не надо. Стерли звук, должно быть. В принципе, кое-что можно прочитать. Есть у меня один знакомый глухой, который по губам речь понимает, но сейчас время уже позднее, может, завтра приглашу его.
Когда Ваня доел второй банан, показ сюжета «Обед» завершился. Экран заполнился синевой, и лишь секунд через двадцать возникла новая картинка. Она тоже шла без звука. Действие происходило, по-видимому, в каком-то спортзале, судя по дифрам, отмечавшим время, примерно через час после обеда. Ваня и Валерка занимались на тренажерах, мышцы качали. Кто-то, появлявшийся в кадре только как некая фигура неясных очертаний, составленная из квадратиков, вероятно, тренер или инструктор, похоже, руководил тренировкой, ребята слушали его, улыбались и кивали, а потом продолжали занятия.
Этот сюжетик продолжался всего секунд двадцать, а затем сменился следующим. Показали, как Ваня в компании с Русаковым в бассейне плавает. Там тоже время от времени появлялось нечто составленное из кубиков, чью рожу, очевидно, было нежелательно обнародовать. Бассейн тоже показывали недолго.
Четвертый и последний сюжет шел со звуком. Кроме того, Ваня здесь явно знал о том, что его снимают, но не смотрелся скованно, говорил сам по себе, а не озвучивал придуманный кем-то текст. И даже чуть-чуть кривлялся.
Его запечатлели за столом, на фоне какого-то книжного шкафа. Снимали сюжет около шести вечера, то есть когда Соловьев-старший со своими сопровождающими уже подъезжал к областному центру. Из этого следовало — у Антона Борисовича логическое мышление развито было хорошо, — что кассета приехала к Тихонову почти одновременно с прибытием Соловьева-старшего, а может быть, и чуть позже, например, в то время, пока гость в бане парился.
Звуки родного голоса, конечно, отца растрогали, но вот содержание речи сыночка повергло его в недоумение.
— Здравствуйте, мама и папа! — весело произнес в камеру Ваня без особых признаков волнения или уныния на лице. — Наверно, вы там переживаете, мучаетесь, волнуетесь, а зря. Я — вот он, никуда не девался, живой, здоровый, чего и вам желаю, как говорил товарищ Сухов Екатерине Матвеевне. Не надо меня искать, мне здесь хорошо. А то я вас знаю, вы начнете милицию будоражить, всякие там органы (хихикнул), а это может только все испортить. Они сами меня ищут, но будет лучше, если не найдут. Живу я хорошо, кушаю нормально, занимаюсь спортом. Мне говорят, что это видеописьмо дойдет очень быстро, так что сами увидите, как и что у меня обстоит сегодня. Не знаю, как это письмо к вам попадет, но придет оно через хороших людей, с которыми вам, наверно, нужно подружиться. И еще, не думайте, что я тут заложник или что-то такое. Я сам это выбрал, мне это по жизни надо. В конце концов, мне уже двадцатый год идет, могу я сам для себя образ жизни выбирать или нет? Поэтому еще раз прошу: не вмешивайтесь, не пытайтесь меня найти и забрать отсюда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84