— Почему именно он?
— Смелый парень, фиксы золотые. Он вполне сойдет за уголовника, ну а потом дело знает.
— Вот это главное, — обрадовался Королев. — Он семейный?
— Пока нет.
— Прекрасно.
— Что именно? — удивился Данилов.
— Одинокого легче на такое дело посылать, — пояснил ему Серебровский, — если что, терзаться меньше будешь.
— Это не ответ. Какая разница, если мы посылаем человека на смерть. Значит, вина ложится прежде всего на нас, — сказал Данилов грустно. И подумал о тяжелом бремени власти. О тяжести потерь и ответственности, которая ложится прежде всего на плечи командиров.
— Ну так как, Иван Александрович? — спросил его Королев. — Как тебе наш план?
— План-то хорош. Но основные детали нужно доработать на месте, в Барановичах, а с Алтуниным я поговорю. Он где сидит?
— В «Таганке». В отдельной камере. Вызвать его? — оживился Серебровский.
— Не надо, я с ним прямо там поговорю.
Данилов и Алтунин
Таганскую тюрьму со всех сторон окружали высокие дома, и Данилов подумал, что это не дело. Из окон виден прогулочный двор, совсем неподходящий пейзаж для тех, кто живет в этих домах. Но ничего, скоро наверняка эти тюрьмы разрушат. Незачем в черте города иметь такие страшилища.
Дежурный по КПП внимательно сверил его документы с бланком пропуска и нажал кнопку. Металлическая решетчатая дверь отъехала в сторону, пропуская его, и немедленно захлопнулась. У окошка дежурного он сдал оружие и получил ключ от следственной камеры.
Идя по темному коридору с потеками сырости на стене, Данилов поражался специфическому тюремному запаху: им были пропитаны стены, двери, пол, окна. Он был неистребим и едок. Данилов не любил бывать в тюрьмах. Каждое посещение их вызывало в нем ничем не оправданную, правда, брезгливую жалость к людям, сидящим в душных камерах. Вчера он посылал в тюрьму Белова, чтобы он навел справки об Алтунине. В его карточке было записано: чистоплотен, вежлив, много читает. Данилов распорядился просмотреть его библиотечный формуляр. Куприн, Лесков, лирика Симонова. Кроме того, в карточку было занесено нарушение режима. По вине надзирателя Алтунин попал в баню с двумя урками, те немедленно захотели его раздеть, и их еле откачали в санчасти. В общем, он оставался верен себе, проводя единую линию поведения.
Алтунин вошел в следственную камеру и улыбнулся:
— Иван Александрович! А я уж и не думал встретиться.
— Гора с горой…
— Да, воистину неисповедимы пути господни, но все они ведут в тюрьму…
— Ну зачем же так мрачно, — Данилов расстегнул планшет, достал бумаги, — мне кажется, что сегодня я смогу вас обрадовать.
— Чем же? — Алтунин печально посмотрел на него.
— Вот какое дело, Вадим Гаврилович, в своих показаниях вы пишете, что убили лейтенанта Мирошникова Вячеслава Михайловича. Так его звали?
— То, что Слава, помню, а отчество забыл.
— Далее вы показываете, что застрелили его в районе Стрийского парка. Так?
— Так.
— Ошибаетесь.
— Я был пьян и писал со слов «дружков», — с горечью ответил Алтунин.
— Вот копия сводки Львовского НКВД за 1-2 июня 1941 года. В эти два дня не было зафиксировано ни одного убийства. А теперь прочитайте показания подполковника Мирошникова. Прошу.
Алтунин взял бумаги и начал медленно, словно по складам, читать. Потом поднял на Данилова остановившиеся, полные тоски глаза.
— Значит?..
— Именно. Скрыпнику, кстати, его настоящая фамилия Крук, необходим был пилот, который помог бы ему бежать за границу…
— Значит, Зося…
— Да, все так. Они сначала споили вас, а потом, подавив волю, запугав долгами, сделали из вас, Вадим Гаврилович, преступника. Мы сняли с вашей совести самое тяжкое обвинение — убийство товарища. Но остались еще ограбление магазина, дезертирство, соучастие в грязных спекуляциях Судинского, незаконное ношение орденов и оружия.
— Я готов, — спокойно ответил Алтунин и твердо посмотрел в глаза Данилову, — я не знаю, как благодарить вас. Убийство Мирошникова камнем лежало на моей совести…
— Нет, Алтунин, вас мучает другое, — перебил его Данилов, — вы слишком поздно поняли, куда завел вас ваш эгоизм и себялюбие. Вы жили по принципу: лучше пять минут быть трусом, чем всю жизнь покойником. Это мучило вас. Потому что в основе своей вы человек храбрый и честный. Ослабив волю, вы поплыли по течению бездумно, как коряга, сброшенная трактором в реку, не задумываясь, куда прибьет вас вода.
— Зачем вы мне это говорите? — Алтунин взял папиросу, жадно затянулся. — Неужели так приятно топтать лежачего?
— Топтать? Нет. Я хочу, чтобы вы на время абстрагировались от прошлого. Представили себя вновь капитаном Алтуниным, а не зеком из камеры 287.
— Зачем? — Алтунин полоснул по нему глазами, словно очередью из автомата.
— У вас есть шанс. Но для этого вы должны помочь нам.
— Давайте, Иван Александрович, расставим точки над i. Если бы вы не дали мне этого эфемерного шанса, я все равно бы помог вам.
— Вот и прекрасно, — Данилов поймал себя на чувстве радости. Неужели он доволен ответом Алтунина? «Нет, — подумал он, — меня устраивает другое. Алтунин согласился, а это единственный шанс, который поможет ему вновь стать человеком».
Данилов, Королев, Серебровский, Алтунин
Он вошел в кабинет совершенно спокойно, будто не на беседу, от которой во многом зависела его судьба, а в гости пришел он сюда. На нем опять был китель с золотыми погонами, на груди рубиново переливались ордена.
Не доходя шагов десяти до стола, Алтунин по-уставному приставил ногу и вытянулся:
— Здравия желаю, гражданин генерал.
— Ну зачем же так официально, — Королев с нескрываемым любопытством рассматривал его, — давайте проще. Меня зовут Виктор Кузьмич, с Иваном Александровичем вы знакомы, с Сергеем Леонидовичем тоже. Так что присаживайтесь, Вадим Гаврилович.
— Если полицмейстер говорит «садись», то как-то неудобно стоять. — Алтунин сел.
— Ну вот, — добродушно проговорил Королев, — мне кажется, что у Аверченко есть более удачные остроты.
— Приятно услышать, что генерал милиции не чужд изящной словесности, — Алтунин покосился на папиросы, лежащие на столе.
— А вы думали, Вадим Гаврилович, что мы как тот околоточный у Дорошевича: «держать и не пущать»?
Они посмотрели друг на друга и расхохотались.
И сразу почувствовали себя свободно, потому что разговор с первых же минут начался легкий и доверительный.
— Вадим Гаврилович, — комиссар стер с лица улыбку, — нам Иван Александрович доложил, что вы готовы помочь следствию.
— Да, — коротко ответил Алтунин.
— Давая обещание такого рода, — продолжал Королев, — вы тем самым берете на себя целый ряд обязательств.
— Да, — опять коротко, как щелчок курка.
— Но, кроме этого, вы подвергаете свою жизнь опасности.
— Виктор Кузьмич, — в кабинете повисла тишина, все ждали ответа Алтунина, — моей жизни теперь цена пустячная совсем. Если я смогу свести с ними счеты…
— Э… Так не пойдет, — покачал головой комиссар, — счеты, Вадим Гаврилович, в подворотнях сводят. Мы же просим вас помочь торжеству закона.
— Что надо делать?
— Это другой разговор. Вы вместе с товарищем Даниловым едете в Барановичи, идете на явку, там встречаете связного от Крука, внедряетесь в банду…
— Простите, не понял?
— Входите в доверие к главарю и делаете все, чтобы он поверил нашему человеку.
— Он будет со мной?
— Да.
— Я сделаю все, что в моих силах.
— Вадим Гаврилович, — Королев встал, опершись руками о стол, — надо сделать еще больше. Мне трудно говорить, но мы мужчины и солдаты. Вы можете погибнуть в случае неудачи, а в случае удачи я не могу гарантировать вам помилования.
— Я знаю это, — Алтунин говорил, медленно подбирая слова, — я не жду снисхождения. Но в зал суда я хочу прийти чистым перед собой и перед памятью человека, который воспитал меня. Смерти я не боюсь.
— Чтобы наше задание выполнить, нужно любить жизнь, а любовь к жизни предполагает и страх смерти.
— Мы не по делу говорим, генерал, — неожиданно резко отрубил Алтунин, — я сказал, — готов!
— Вот и хорошо, мы сейчас вас познакомим с вашим напарником. Подружитесь с ним, он человек хороший. — Королев нажал кнопку звонка. В дверях кабинета вырос порученец.
— Макаров, пригласи лейтенанта Никитина, только не как в прошлый раз, когда ты Данилова искал.
Через несколько минут появился Никитин.
— Вот, лейтенант, ваш напарник. До отъезда вы будете жить вместе, потом пойдете на задание вместе. Присмотритесь друг к другу, пообвыкнете. Помните, что не в ресторан пойдете.
— В пивную, товарищ комиссар, — блеснув фиксой, криво усмехнулся Никитин. — Тоже дело веселое.
— Ну вот, пойдите пообщайтесь перед веселым делом. Пока погрустите немного. Это полезно. Грусть, она душу очищает.
Когда Никитин и Алтунин вышли, Королев вопросительно поглядел на офицеров:
— Ну, какое впечатление от беседы, товарищи полковники?
— Темна вода во облацех, — первым ответил Серебровский, — не понял я его. Но с самообладанием мужик.
— Он должен сделать, — тихо сказал Данилов, — не может быть, чтобы не сделал.
— Мне бы твою убежденность, Иван Александрович, — вздохнул Королев, — но, как говорили наши не столь отдаленные предки, за неимением гербовой пишем на простой. Теперь все зависит от вас. Детали операции продумайте на месте. А сейчас я хотел бы ознакомить вас с оперативной обстановкой в тех областях, где вам придется работать.
Королев достал из стола бумаги, развернул настольную лампу, чтобы свет падал лучше.
— За годы оккупации фашисты почти целиком опустошили территорию Белоруссии. За эти годы погибло 2,2 миллиона советских граждан, 380 тысяч человек угнано в Германию. В руины превращено 209 городов республики. Районы Суражский, Дубровикский, Пнешеницкий полностью опустошены и выжжены. Разрушено 10 тысяч заводов и фабрик, вывезено все оборудование в Германию. Ко времени освобождения в республике действует всего 2 процента довоенных производственных мощностей. На 74 процента пострадал жилищный фонд городов и сел.
Королев на секунду оторвался от справки.
— Теперь о сельском хозяйстве. Сократились посевные площади, многие земли поросли кустарником. Полностью уничтожены парниково-тепличные хозяйства, ирригационные сооружения. Истреблено и вывезено 2,8 миллиона голов крупного рогатого скота и 5,7 миллиона молодняка. А также отправлено в Германию 600 тракторов, 2433 молотилки и около 600 тысяч другого инвентаря. Это, товарищи, я говорю о том огромном ущербе, который понесло хозяйство республики.
Королев отодвинул бумагу.
— Но, несмотря ни на что, республика живет и трудится. Приближается весна. Сев. Колхозники готовы выйти на поля, посеять и собрать урожай. Вот здесь-то и начинается наша работа. ЦК ВКП(б) поставил перед органами задачу в кратчайший срок уничтожить бандитские формирования на территории республики, дать людям возможность спокойно жить и работать. Не хочу вас дезориентировать, товарищи, оперативная обстановка сложна, в силу объективных причин преступность в Белоруссии высокая. Фашистские пособники, дезертиры и просто уголовники терроризируют население или ушли в подполье. В западных областях действуют буржуазные националисты. Их работу инспектирует немецкая разведка. Вот такие дела.
Королев замолчал, внимательно глядя на собеседников. Первым нарушил молчание Серебровский.
— Виктор Кузьмич, наша группа имеет конкретное задание по ликвидации банды Крука. Какие сроки устанавливает для нас наркомат?
— Сроки, — усмехнулся комиссар, — вчера.
— Это понятно, — вмешался в разговор Данилов, — ну а если конкретно?
— Я говорил с начальником главка и замнаркома. Сошлись на том, что сроки будут обусловлены после вашего доклада. Приедете на место, осмотритесь, доложите. Но помните: каждый день в тылу гибнут советские люди, и кровь их ложится на нас, помните об этом, товарищи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30