А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

У нас случилось несчастье. Только что.
Это был крепко сбитый мужчина лет пятидесяти, выше среднего роста, подтянутый, волосы седым ежиком, одетый в светлые брюки и клетчатый пиджак похож на спортивного телекомментатора или отыгравшего свое спортсмена. Прямой нос, широкие скулы, зарубка на подбородке. Одно ухо, левое, вдавлено в кости черепа и без мочки, - видимо, травма, борьбой занимался в молодости. Митьку тоже слегка покорежила эта самая борьба... Были с ухом сложности. Но теперь не заметно. Невольный вопрос: "Как он, такой бравый, очутился в этом Доме, где столько старости?" Впрочем, довольно бестолковый вопрос в наше время, когда физики-ядерщики вынуждены торговать чайниками и колготками.
На меня он кинул быстрый, небрежный взгляд. И то сказать: стоит какое-то непонятно что - голова замотана в косынку, даже щек почти не видать, черные очки устарелой модели, платьишко безо всяких претензий, кроссовки ношеные-переношенные ни к селу, ни к городу...
Если честно, я и сама толком не поняла, почему оделась, когда пошла "на дело", хуже некуда. Но, видно, чутье побежало впереди разума и, как потом выяснится, оказало мне полезную услугу...
- Несчастье, настоящее несчастье, - повторил он. - Наша сотрудница попала под машину.
Я невольно оглянулась на гардеробную. Давешней тети там не было.
- Такая славная женщина, - продолжал Виктор Петрович. - Такая славная... Из Казахстана приехала, мы ей старались приплачивать... Аккуратная, обходительная. Ждем "скорую".
- Что, насмерть? - спросила Маринка.
- Нет, но, видимо, сотрясение мозга. И что-то с ногами. Вряд ли скоро поправится. Сколько раз я говорил своим сотрудникам - не бегите через дорогу, мало ли, что здесь мало транспорта. Есть лихачи, они из-за угла выскакивают... Говорил? - обратился он к "Быстрицкой", что стояла поблизости на высоких тонких каблуках, в облегающей длинной юбке с разрезом на боку.
Красавица кивнула. Мне показалось, они с директором обменялись слишком продолжительным, не по условиям задачи, заинтересованным взглядом.
В открытую дверь комнаты, что возле гардеробной, было видно женское тело, навзничь лежащее на диване с откинутыми подушками. Бросались в глаза босые ноги пальцами вверх... Молоденькая девушка в белом осторожно вытягивала иголку из руки женщины, сострадательно сморщив пухлые губешки. Использованный шприц завернула в бумажку, понесла выбрасывать.
- Как, Алла? Как она? - спросил её директор. - Не так, чтоб или...
- Состояние тяжелое, но... Что это "скорая" все не едет? Прямо безобразие...
На её курносеньком, глазастеньком, чисто кукольном личике выстроилась из бровок и губешек гримаса обиды.
- Мы опять звонили. Сказали - скоро, - словно повинился перед ней Виктор Петрович, явно расстроенный всем случившимся и оттого крепко сжимающий в кулаке связку ключей.
- Что же мне... нам? - неуверенно обратилась к нему Маринка.
- К сожалению, сегодня не получится, - ответил он. - Видите, что произошло? Я уже позвонил нотариусу, чтоб не приезжала. Перенесем все это дело на завтра. Что изменится? Пломба на двери никуда не денется, можете мне поверить.
На меня он опять посмотрел рассеянно, как на пустое место. Ну ясно, я не в его вкусе. Даже смешно об этом и подумать-то...
Мы с Маринкой выбрались молчком с территории Дома, завернули в сторону леска, чтоб выйти прямо к автобусу-экспрессу, и там почти в лад сообщили друг другу:
- Очень похоже на убийство.
- Но, может, и случайность, - отступила моя мягкотелая подружка. - Мы уж во всем видим одно вранье.
- Может быть, ты и права, - сказала я без нажима.
Мы набегались и устали, молчком доехали до метро, а там разошлись в разные стороны. Впрочем, Маринка успела предупредить:
- Не забудь, опять к двенадцати.
Когда я уже легла - позвонил Алексей:
- У меня потрясающая новость!
- Потрясающая одного тебя или все человечество?
- И так, и так. Рассчитываю, и ты от изумления забудешь ехидничать.
- Алешка, давай завтра, в любое удобное для тебя время, я ужасно устала, ужасно...
- Где же? Кирпичи таскала, что ли?
- Хуже... Завтра, завтра расскажу... Положим, в семь буду у тебя. Ты уже вернешься из больницы?
- Жду и надеюсь! С половины седьмого!
Но я его обманула. Не пришла. Почему? Все по порядку...
Ночью над Москвой пронесся ураган. Ветер гудел в кронах деревьев со страшной силой и гнул эти самые кроны до земли. В магниевых вспышках молний отчетливо белели обломки стволов, горестно, убого торчащие в небо. Под моим окном березы и тополя лежали навалом, вывороченные с корнями. И лишь один-единственный тоненький, длинный кленок сумел победить стихию, хотя его шарахало о соседние деревья по-всякому. Могучее дыхание смерча враз распахнуло плохо закрытое окно моей комнаты. Стихия ворвалась и словно подняла на дыбы все вокруг: книги, бумаги, газеты, в момент сдернула занавески... С невероятным трудом, со страхом в душе, что меня этот одичавший вихревой ветер оторвет от пола, вытянет наружу и подбросит в небо, я притянула половинки окна друг к другу, зажала шпингалетами. И вдруг почувствовала себя счастливой. Как если бы одолела намеченные десять километров и пробежала их, к своему удивлению, первой. Азарт, не истраченный до конца, горел в моем взгляде, когда я сквозь стекло наблюдала за бушующим ураганом, который лично мне оказался подвластен... Тут и пришло в голову интересное, как показалось, решение завтрашней мизансцены, когда мы с Маринкой и какой-то там вовсе неведомый нам нотариус будем вскрывать обгорелую квартиру Мордвиновой. Мне показалось, что самое время поиграть с огнем: забить свой вчерашний, тусклый, невнятный образ необыкновенной яркостью, экстравагантностью, эпатажностью... потому что... вот именно, возможно, та бесцветная, никакая девица в блеклом платьишке, на которую бросил небрежный взгляд импозантный директор Дома Удодов, может ещё пригодиться... Очень, очень может быть!
Мне не терпелось узнать, что главный предмет для предстоящей авантюры сохранился, лежит на шкафу в Митькиной комнатенке. Не церемонясь, пробралась к нему, подставила стул, полезла за коробкой. Митька спал и проспал шквал, и не услыхал, как я уронила стул. На шум непременно явилась бы мама, но её дома не было - дежурила в консьержной, хранила сны богатеньких жильцов... Я порадовалась тому, какой богатырский сон у моего родного брата и как это правильно - мало ли что ему предстоит, кроме сдачи сессий.
Однако мое братолюбие на этот раз оказалось довольно фальшивым. Я обнаружила в коробке свой старый темно-каштановый паричок. В нем я ещё в школе изображала пажа в "Севильском цирюльнике". Когда же у моей матери на нервной почве вылезли почти все волосы - она носила этот волосяной покров и была похожа на Марину Цветаеву. Потом хотела выбросить, но сама же, умница, раздумала: "Вдруг пригодится... Старые вещи опасно швырять на помойку..."
Так вот, я навертела на бедра большое махровое полотенце, надела алый пиджак, белые брюки, лакированные на высоченной платформе босоножки - подарок Алексея, вывезенный ещё два года назад из Англии как крик последней моды, - а сверху напялила парик, на парик косенько, с намеком на суперэлегантность, приладила черную широкополую шляпу с вуалью - отцовский подарок моей матери году эдак в семнадцатом, - и, покрутившись возле зеркала, такая-сякая разбудила Митьку.
Спросонья он таращил глаза, ничего не понимал, только спрашивал:
- Вы кто? Вы зачем?
- Санэпиднадзор. Травим клопов, тараканов и других животных по умеренным ценам.
- Татьяна! Ты, что ли? - он сел, стукнул пятками об пол.
- Узнал, все-таки, - огорчилась я. - А так? - и нацепила черные очки с огромными "окошками" и широкими, в палец, дужками.
- Кошмар! - честно признал он. - Какое-то исчадие!
- Никто не узнает? Точно?
- Ни за что! Ну даешь! Ну даешь! Что-то опять придумала? Еще один турецко-азербайджанский рынок?
- Круче, юноша, круче.
- Прибить могут?
- Кто его знает... Тебя же вон резанули слегка ни за что.
- За что! - оскорбился Митька. - Я им сигарет не дал, а в морду пожалуйста! Смотри, Танька, нынче народ жуть какой крутой пошел!
Я пошла, было, вон, но он успел схватить меня за подол и сурово произнес:
- Мной-то особенно не пренебрегай. Я, между прочим, чемпион института по боксу... если не забыла. В случае чего... мало ли...
- Помню! Всегда помню! Как увижу твой перебитый нос, сплющенное ухо... Нет, чтоб в балет на льду пойти, танцевал бы весь в блестках.
- А тебе бы в библиотекарши. Сидела бы тихо, как в банке с тальком... Ух ты! А зад-то какой себе приделала! Ну Танька!
- И зад одобряешь?
Он показал большой палец
- А ежели таким манером?
Я повертела перед ним объемным своим-не своим задом в стиле, положим, проституток из первых картин итальянского неореализма.
Митька расхохотался:
- Ну даешь! Ну прямо как путанка с Тверской!
- Смотри, Митька, если провалюсь - ты и будешь виноват!
- Перчатки надень, перчатки тут самое оно! - посоветовал со знанием дела. - Черные! Длинные! У матери были, вроде...
- Умница! Кружевные! Самое оно!
Вот такой-рассякой и я вышла в положенный час за дверь своей квартиры. Ну, шлюшка и шлюшка... Или, что тоже могло прийти в голову посторонним наблюдателям, - молодайка с приветом.
Триумф ощутила, когда Маринка засекла мою фигуру удивленным, неузнающим взглядом, когда я подошла к ней вплотную и кокетливо-мяукающим голосом принялась расспрашивать, как лучше всего проехать к Сокольникам и можно ли где-то здесь, поблизости, найти нотариальную контору... Когда же я вдруг спросила её своим натуральным голосом:
- И тебе не стыдно? - она все равно не решилась признать в развязной дамочке, одетой дико, свою вековечную подружку.
- У тебя же стопроцентное зрение! - укорила я её. - Да я это, Татьяна, которую ты знаешь тысячу лет! Но с этой минуты - Ольга. Как в "Евгении Онегине", как мы с тобой в школе еще... Я - Ольга, ты - Татьяна Вспомнила?
- Еще бы! Как нам хлопали! Какой был Алик Филимонов, он же Ленский! В кудрях! Как ему шел цилиндр!
- А Юрчик Пономарев? Стройненький, горделивый... Нам ещё девчонки завидовали, что мы с ними на сцене. И в "Севильском цирюльнике"...
- И в "Горе от ума". Юрчик - Чацкий, это же блеск! "Карету мне, карету!"
- Хватит воспоминаний! - осадила я Маринку. - Главное набраться нахальства, вспомнить, так сказать, молодость.
- Ты набралась! - заявила Маринка ехидно. - Чего только на себя не нацепила! Прямо какая-то сумасшедшая примадонна! И вся в духах! Ах, ах!
- Значит, вызываю абсолютное восхищение?
- Но чуть-чуть и сомнение в качестве своего разума, - ввернула подружка. Но почему б и не поприкалываться? Сыгранем! А то будень, будень серый, длинный и противный. Сыгранем, Ольга! Отколем номерок!
Мы сбежали по каменным ступенькам в глубины метро
На лесной тропинке, в безлюдье, я повторила Маринке:
- Ольга я, Ольга! Говорим друг с другом мало. Мне хочется понаблюдать за всеми, кто войдет в комнату Мордвиновой. Пригодится. Ты же не стесняйся забирай все мало-мальски ценное. Стесняться нечего. Тебе жить на что-то надо, Олежку тянуть заодно с Пабло Пикассо, пока он не выберется из своего "зеленого" периода с помощью Библии.
... Как я и рассчитывала, наша парочка тотчас привлекла внимание всех, кто в этот момент находился на территории Дома. С большим, серьезным интересом уставились на нас интеллигентные старушечки, сидевшие в своих лоджиях и гревшиеся на солнышке. Повернулся к нам лицом и молодой, чернобровый парень, стоявший возле серого пикапчика с синей надписью на боку "ДВРИ", видимо, шофер, засмотрелся, естественно, на меня, даже рот приоткрыл. А новенькая тетя-дежурная, кудрявенькая, пухловатая, приторно любезно спросила на входе:
- Вы к кому же, гражданочки? Будьте добреньки, скажите.
Первое мое предположение сбылось почти сразу, едва мы вошли в кабинет директора. Он глянул на меня и не смог сдержать любопытства, сразу спросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52