Когда мы вышли из этого клуба-казино, было сложно понять - белая ночь ли длится или раннее утро так осветлило майские небеса.
Михаил сказал:
- Классное получилось интервью! Она с себя прямо все шмотки поснимала, голяком бегала... Про аборты, про гонорею... с кем как спала... почему ей член у члена правительства не понравился... Такой наворот! А ты чего киснешь? С таким интервью нашу газету расхватают в момент! Макарыч задушит тебя в своих объятиях!
- Михаил! Как ты можешь шутить! - набросилась я. - Мы же с тобой словно в выгребной яме побывали! В дерьме с ног до головы!
- Молоденькая ещё какая! - посочувствовал он. - Не видала настоящих выгребных ям... Эта-то Марселина-Софочка - шелупень шелупенью. Дешевка. На свете ж есть такие страшненькие субъекты-объекты, такие страхолюдины... Тебе очень тошно?
- Очень.
- Пошли ко мне. Я рядом живу. Выпьем кофе. Или чаю. Провожу до дому.
- Тебе что, так меня жалко стало? А себя? - подкусила, не задумалась.
- Я большой, метр девяносто, чего меня жалеть? К тому же, из автомата полоснуть сумею при необходимости... А ты не умеешь...
- Не умею.
- То-то и оно...
Мимо нас неслись огоньки машин и раструбы света от фар и словно бы все на какой-то праздник. Пахло выхлопными газами. И тем удивительнее было увидеть живую ворону у самого края шоссе. По всем законам она должна была взлететь и исчезнуть, но она сидела, слабо шевеля полураспушенными крыльями.
- Ой! - сказала я. - Ее же задавят!
- Не её, а его, - сказал Михаил. - Это вороненок.
Он шагнул к птице, попытался поймать. Но листва ближнего шатрового тополя неистово раскаркалась, из неё вылетела крупная, как утка, ворона и кинулась к вороненку с таким надрывным, требовательным криком, что в ушах засвербило. Вороненок шарахнулся от Михаила, вскочил на бровку тротуара и вдруг распустил крылья, закричал от отчаяния и неверия в собственные силы и - взлетел и сел на тополиную ветку.
- Вот так совершаются подвиги! - Михаил сверкнул белозубой улыбкой, не без почтения пригладил усы и бороду. - Мы с тобой научили вороненка летать. Теперь его кошка не съест. Ко мне?
- Давай. Ты мне кофе, а я буду орать-ругаться... потому что ненавижу я это поганое занятие - искать сенсации для "Светских сенсаций"! ненавижу! И Макарыча начинаю ненавидеть! И себя!
Михаил жил в коммуналке. Но в центре, поблизости от "Белорусской". В этом районе всегда вкусно пахло ванилью от кондитерской фабрики. В его комнате, просторной, с двумя окнами, все стены были увешаны цветными снимками жуков, пауков, бабочек, птиц. Попадались и фото красивых женщин.
Я знала, что он не женат, что его постигла банальная участь всех излишне доверчивых юнцов - он очень верил, что любимая девушка его дождется после армии, но она не дождалась. Он прошел Афган, долго лежал в госпитале. Все в редакции удивлялись при случае, почему такой здоровый мужик увлекся насекомыми, вот и снимает, вот и снимает всюду, куда его посылают в командировку...
- Почему ты снимаешь бабочек, жуков-пауков? - спросила я, выговорив все проклятия по поводу своей злосчастной обязанности поставлять "светские сенсации".
- А разве они некрасивы?
- Красивы. Красиво снимаешь. А почему не женишься?
- А почему ты замуж не выходишь?
Посмеялись. И вдруг я заметила небольшой, с книжную страницу, снимок. На нем знакомое лицо - Удодов. Но не в нынешнем качестве, а гораздо моложе: волосы длинные, отброшены назад, седоватые только у висков. Выражение глаз странное - они округлились, словно заметили что-то поразительное.
- Кто это? - спросила я.
- А-а, мой хороший знакомый. Любопытный мужичок. Я его выручил как-то.
Не рискнула продолжать этот разговор. Михаил проводил меня до дому. Но ощущение своей униженности, обиды я приволокла с собой почти целиком и, укладываясь спать, думала: "И надо ж мне было только лет учиться, читать умные книги, чтобы ползать чуть ли не на коленях перед всякими потаскушками-певичками, вытягивать из них подробности их идиотского, пакостного существования?!" Про снимок Удодова забыла. Слишком жгла обида, бурлило оскорбленное самолюбие. Чувствовала - нужен реванш, необходимо очищение от скверны, крутой поворот судьбы, - деяние, которое вернет мне самоуважение...
Однако, оказывается, мне требовалось получить ещё пощечину от Алексея, чтобы, презрев всякий страх перед последствиями, всякие советы благоразумия, решиться окончательно на авантюру под кодовым названием "Журналистка Татьяна Игнатьева меняет профессию и превращается... в уборщицу Дома ветеранов работников искусств".
Он улетал в Швейцарию. Я его провожала. До аэропорта его взялся подвезти приятель на собственной "вольво" цвета "мокрый асфальт". Мы обнялись, поцеловались под тополем, чудесно пахнущим после ночного теплого дождя. Я спросила его:
- Рад?
- Очень! Альпы! Женевское озеро! Эдельвейсы!
Он спросил меня:
- Не разлюбишь? Не скучай без меня. И не влезай ни в какие истории, вроде торговли на рынке!
- А если влезу?
- Еще одна аллергия обеспечена.
- А если влезу куда похуже? Где и убить могут?
- Совсем глупо. Совсем не советую.
Из машины ему крикнули:
- Алексей, можем опоздать! Пробки!
- Сейчас, сейчас! - отозвался он и ко мне: - Очень, очень прошу, будь благоразумной!
- Скажи, - я не отрывала от его синих глаз своего растерянного, но привередливого взгляда. - Если бы тебе пришлось выбирать - любовь, любимая девушка или скальпель... ты бы что... как?..
Он с силой встряхнул меня за плечи, прижал к себе так, что у меня заскрипели ребра, выдохнул:
- Я люблю тебя! Я очень-очень... Но если выбор... Если честно... Ты же предпочитаешь только честно... Любовь или скальпель? Я - мужчина, смею думать - настоящий мужчина, а это значит состою не из одного путь и очень крепкого, драгоценного корешка, но и из честолюбия. Я хочу добиться кое-чего в своей профессии. Мне противна сама мысль, что придется довольствоваться малым, прозябать на задворках хирургии. Скальпель... так ощущаю - продолжение моей руки, моей души, моей сущности. Вряд ли бы ты любила меня непритязательного, кое-какого.
- Алексей! Сколько можно! - крикнули из машины.
- Так что... вилла из белого мрамора обеспечена? - спросила я, хотя уже знала ответ - Алексей способен добиться желаемого. Раз он забыл, что я ему сказала про "могут и убить"...
Но я улыбалась, все улыбалась и улыбалась, уже стоя одна-одинешенька в чистом поле, на семи ветрах, хотя Алексей ещё только садился в машину, потом закидывал на колено полу своего светлого плаща, махал мне правой рукой с часами какой-то дорогой марки, о которых он в свое время мечтал... Я улыбалась, и когда машина скрылась в потоке других машин, а расплакалась только в телефонной будке, куда зашла, чтобы иметь возможность расплакаться. Хотя, конечно, понимала, что зря, ни к чему, глупо, наконец. Мало ли что тебе хочется безоглядной, сумасшедшей, неистовой любви как в романах прошлого столетия... Мало ли что ты ждала от Алексея отчаянной мольбы: "Татьяна! Не смей лезть в черную историю! Не смей рисковать собственной жизнью! Если что-то с тобой случится - я не переживу!.." Не достался тебе такой. Разобрали с утречка! А может, их, таких, уже давно и нет? И ещё под занавес: а может, это все и есть любовь? Ну не классическая, а все-таки...
Куда в таком состоянии идет молодая и... брошенная? Разумеется, в ближайший платный туалет, где умывается, красится по-новой...
Спустя время я сидела в кабинете редактора, а он уже просматривал мое интервью с красоткой-хабалкой Марселиной и одобрительно хмыкал:
- Ну молодец! Ну обработала! - высказался, наконец. - Блеск! Полный блеск!
- Значит, имею право просить выполнить мое единственное желание?
- Проси. Только не в денежном выражении. Вот найдем спонсора...
- Больше от меня никаких светских сплетен не дождетесь. Кончено! За меня их насобирает славная девочка-стажерка Светочка. Я же меняю профессию. Подробности не раскрою. Если получится все, как задумала, - материал прогремит если не на всю Россию, то на половину уж точно. Если, конечно, меня там не вычислят и не прикончат...
- А что? А что? Любопытное предложение. Сколько времени тебе надо?
- Около месяца.
- С чем связано, с какой стороной жизни?
- С самой жизнью и смертью.
- На кладбище, что ли, устроишься?
- Не совсем...
- Согласен. А что? А что? Надо газету вытаскивать из трясины. Про рынок твои изыскания хорошо пошли, с громом! Ну что ж... Ну лады... В случае чего звони. Я всем что скажу? Куда подевалась?
- Уехала... Взяла отпуск без содержания... аллергию залечивать. На Алтай к бабке-травнице... Я слышала, есть такая... Вот к ней.
- Ну что ж... ну что ж... - Макарыч пребывал ещё какое-то время в легкой задумчивости, потом аккуратно переложил свою единственную серую прядку поближе ко лбу и окончательно смирился с необходимостью послать меня на подвиг:
- Иди! С Богом!
Михаила в редакции не было. Я его дождалась. Он немного удивился, что вот я такая усидчивая. Мы вышли с ним на улицу.
- Готов мне помочь?
- Докладывай, автомат с подствольным гранатометом у меня уже в руках.
- Шутишь. Но именно ты мне можешь помочь. Потому что знаешь Удодова и, наверное, знаешь, что он директор Дома ветеранов...
- Знаю. Он звал меня несколько раз, чтобы снимал его знаменитых ветеранов. Он любит, чтобы про его Дом в прессе мелькали хорошие слова и снимки соответствующие. В инстанциях его тоже хвалят.
- А, по-твоему, кто он? Кем он был, когда ты его снимал? Ну тот снимок, на стене в твоей комнате?
- Десять лет назад дело было... Он сеансы давал в клубах, Дворцах. Как экстрасенс. Народу собирал тьму-тьмущую. В Сибири. Бывший спортсмен. Пробовал машины из Японии возить и торговать не поделил что-то с рэкетирами. Избили до полусмерти. Воспрял и - в экстрасенсы. С авантюрными наклонностями мужичок. Как попал в директора этой великосветской богадельни - ума не приложу.
- Он тебе чем-то обязан?
- Есть немного. В том городишке, где он изображал экстрасенса, его зажала в угол местная шпана, чтоб денежки отнять. Не помогли ему "космические связи" ни хрена. Я вломился в ситуацию и выручил бедолагу.
- Очень хорошо. Даже восхитительно, - сказала я. - Значит так. Ты ему позвонишь, спросишь, надо ли чего поснимать, мол, выдался свободный день, а там и закинешь удочку насчет меня.
- Это зачем же тебе? Решила в богадельне жить?
- Именно. Скажешь Удодову, что я - твоя знакомая, что приехала из Воркуты, что зовут меня Наташа, все документы в порядке, работала в детском саду, теперь в Воркуте жуть, поэтому и подалась вместе с матерью в Москву. Мать нанялась работать на даче у одних богатеев, а я, то есть Наташа хочет осмотреться, пристроиться с тихом месте, чтоб потом попробовать в медицинский институт... Такая есть голубая у неё мечта.
- Он может спросить, почему не в торговлю? Уборщицам ведь гроши платят.
- Ответ: не все умеют торговать. Она боится, что её подставят. Она, кроме того, не хочет работать там, где грубость, мат... И не на всю же она жизнь идет в Дом... Попробует, не понравится - подыщет себе место получше. И вообще время нынче такое... ученые вон кастрюлями торгуют, офицеры по ночам вагоны разгружают, а бывший дворник на "мерседесе" по Европам раскатывает.
- В нелегалы собралась, значит... Может, не надо?
- Надо, Миша, надо. В этом богоугодном заведении...
И я рассказала ему про смерть актрисы Мордвиновой-Табидзе, про убийство Павла из-за вазы, а может, из-за дачи, про то, как гардеробщица попала под машину после того, как сказала нам роковые слова: "Старуху убили. Жить здесь страшно". И про свои подозрения - покойниц грабят...
Михаил, естественно, удивился, почему всем этим делом не занимается следствие прокуроры там всякие. Рассказала ему, как мы с Маринкой ходили по кабинетам правоохранителей и что там услышали.
- Чудные вы, все-таки, отдельные женщины, которые в газетах работают, сказал Михаил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52