– Зря вы меня разбудили, – меланхолично сказала она. – Я так хорошо спала.
Впервые за последние дни.
Девица в колпаке посмотрела на Кондратьеву с испугом. «Наверно, очень отца любила, – подумала девица. – Вот теперь и заговаривается…»
– Вы хотели в морг спуститься, – напомнила медсестра. – Пожалуйста, пройдите вот сюда по коридору, сверните направо, потом первый поворот налевр и в конце перехода упретесь в металлическую дверь.
– Спасибо, – все так же меланхолично произнесла Катя.
И отправилась прямо, направо, налево и по переходу. Девица в падающем колпаке подозрительно проводила ее статную фигуру. «Может, беременная?» – подумала регистрационная сестра, и ее мысли приняли привычный оборот. Страстно хотелось замуж. Если повезет, можно будет не работать.
49
Кофи вытряхнул из чужого портфеля патологоанатома все содержимое, а взамен сунул туда свою окровавленную одежду. Он уже собрался покинуть кабинет со свежепрепарированным трупом и успел приоткрыть дверь, когда услышал на лестнице чьи-то шаги. Молодой вождь застыл, вглядываясь в узенькую щелку.
Мимо него по коридору прошла Катя Кондратьева. Он не видел ее всего лишь одни сутки, но она изменилась до неузнаваемости. Впалые щеки, лицо землистого оттенка…
Она шла медленно, как замороженная.
Кофи покрылся жарким потом, хотя в кабинете было едва выше нуля градусов. Он услышал, как Катя открывает дверь морга. «Ну что ж, – сказал вождь сам себе. – Значит, Солнечному богу угодно, чтобы все завершилось».
Он заозирался в поисках чего-нибудь подходящего и вдруг увидел на крюке огнетушитель. Сорвал его правой рукой, левой подхватил чужой портфель. Бросил взгляд на часы «Роллекс». Обеденное время – вот почему здесь так безлюдно.
Кофи бесшумно выскользнул в коридорчик, прыгнул к двери, за которой только что скрылась его девушка, и заглянул внутрь.
Катя делала неуверенные шаги, как человек, который учится ходить. Каталки лежали вперемешку с голыми мертвецами. Тут и там виднелись комки свалившихся простыней. Картину заливал яркий свет ртутных ламп. Низко стелился формалиновый туман, как пороховой дым над полем брани. Такого разгрома больничный морг не знал за все время существования, начиная с 1913 года.
Вождь двинулся следом. Наконец глаза девушки наткнулись на бездыханного, окровавленного брата. Она коротко вскрикнула и поднесла руки к вискам.
Вождь приподнял огнетушитель, примериваясь.
Катя обернулась, мечтая грохнуться в этом мертвом царстве в такой обморок, чтобы уже никогда не возвращаться в царство живых. Полные ужаса глаза полезли из орбит.
В эту секунду точеные ножки вернули наконец в морг фельдшерицу, туго затянутую в белый халат. Она прижимала к груди кипу принесенных бумаг. Внезапно женщина увидела картину, от которой сердце на миг остановилось, а потом запустилось в работу опять, но в ускоренном ритме. Огромный негр в низко надвинутой на глаза шляпе вздымал в дрожащем ртутном свете тяжелый красный огнетушитель.
– А-а-а-а-а-а!!! – испустила нечеловеческий вопль фельдшерица, роняя важные бумаги. – А-а-а-а-а-а!!!
– А-а-а-а-а-а!!! – дико завизжала Катя Кондратьева.
От этого сдвоенного жуткого крика задребезжали стекла в окнах. В переходе послышался топот спешащих на помощь ног. «Проклятье! – подумал Кофи. – Меня затопчут вместе с амулетом!»
Вождь кинулся к ближайшему окну.
Оно было забрано решеткой. Кофи размахнулся и что было силы всадил в окно днище огнетушителя. Давно проржавевшая решетка вылетела вместе с фонтаном стеклянных брызг. Она звонко брякнулась об асфальт, а сверху глухо шмякнулся огнетушитель.
Мощные ноги вождя спружинили, и сильным тропическим животным он бросился в оконный проем.
50
«Рафик» опергруппы угрозыска затормозил возле дома Кондратьевых под хлесткими струями дождя. «16 сентября – природа работает точно по календарю», – подумал капитан Ананьев, помогая Кате выбраться из машины.
Под козырьком подъезда кучковались Ганя, Фоня и Пуня. Остальные пенсионерки в дождь сидели на кухнях с любопытными носами в окнах, но три их предводительницы позволяли себе роскошь уходить в дом лишь с наступлением темноты, независимо от погоды.
Ни на кого не глядя, Катя вошла в подъезд. Следом – следователь. Зазвучали в гулком сыром мраке шаги. Старушки – были вознаграждены за выдержку. Не всякий день такие гости подкатывают.
Первой открыла рот Фоня:
– А ти правда сказывають, Ленка с Васькой-то Кондратьевым числются без вести пропавшими?
– Ленку, так ту точно с субботы не видать, – подтвердила Пуня. – А Васька – помните, девочки? – вчера вечером как вышел белее смерти, так боле и не возвращался. Мимо нас-то в подъезд не попадешь…
Припомнилось и Гане:
– А ночью-то, а ночью? Я под утро на шум в форточку выглядывала. Клянусь, девочки, вот эта самая машина Катьку привозила. И вот этот самый в плаще ей ручку подавал и в подъезд провожал…
А вот Ваську, убей Бог, не видала!
– Тем более яле понимаю, – призналась Фоня. – Люди без вести пропадают, а войны нет. Может, они по путевке отдыхают где?
На это резонно возразила Пуня:
– И поэтому дети, Борька с Катькой, ходят горем убитые? Нет, тут что-то не так…
Ганя хлопнула себя по лбу и воскликнула:
– Так ведь и Васькины-то старики в деревне без вести пропали! Помните, Ленка сама на позатой неделе сказывала?
– А и верно, Ганечка, – пробормотала Фоня. – Эти-то по путевке никак уехать не могли. Деревня – она уже и есть путевка, на всю жизнь…
Пуня обняла подружек за плечи, притянула их укутанные платками головы и горячо зашептала:
– Я думаю, девочки, не иначе как тут в негре дело. Была семья как семья. А повадился этот черный ходить, и стали люди пропадать… И куда только милиция смотрит!
Из «рафика», прикрывая голову от дождя газетой «Комсомольская правда», выбрался оперативник в штатском и побежал в подъезд. Он неуклюже протиснулся между старушками:
– Виноват, бабушки, виноват…
Слева, под пиджаком, топорщилась кобура. Справа – мужским голосом бормотала радиостанция. Пенсионерки разобрали дюжину слов:
– …Задержано еще двадцать шесть африканских граждан. Из Бенина никого… Все с извинениями отпущены…
Четырьмя этажами выше Ананьев успокаивал Катю:
– Вы лучше прилягте, Екатерина Васильевна. Ничего не бойтесь, мы вас ни на минуту одну не оставим. До тех пор, пока маньяк не будет задержан.
– Где же вы раньше были, – повторяла Катя с закрытыми глазами, – где же вы были раньше…
– Екатерина Васильевна, – следователь взял Катину ладонь, – я вас очень прошу: прилягте. Конечно, родных не вернешь, но вы-то в безопасности. Вам ведь большое дело предстоит: семью возрождать.
Казалось, Катя не слышит Ананьева и вообще не ощущает его присутствия. Она в трансе декламировала, словно детскую считалку:
– Папу просила спасти – Туровский не спас, брата просила спасти – Ананьев не спас…
51
Кофи проснулся от холода и громко выругался. Эхо с удивлением разнесло слова незнакомого языка в воздухе полуразрушенной церкви на окраине СанктПетербурга. Болела израненная голова.
Вождь поискал шляпу, взял в руку плащ.
Вскочил на ноги. Он дрожал. В провалы стен влетал осенний ветер. Вчера весь вечер хлестал дождь, и теперь пол церкви тут и там покрывали большие лужи.
Было еще совсем темно. Кофи не разглядел даже стрелок на своем «Роллексе».
Он достал из кармана лучшее средство от голода, холода, страха и ран. Стрелок на часах было не разобрать, но черные полосы светились, как атомная бомба.
Кофи поднес амулет к носу. И словно вдохнул чистого кислорода. Тепло сразу обволокло черную кожу. Аромат тлена согревал, кормил, поил и оживлял.
На глаза навернулись слезы. «Спасибо тебе, Каплу, – с благодарностью подумал вождь. – Я не подведу тебя». Плача и смеясь, он судорожно отряхнулся и двинулся к выходу.
У самых ворот Кофи легким прыжком преодолел трехметровую лужу и что-то вспомнил. Рывком распахнул дверь каморки привратника.
И чиркнул спичкой. Глазам предстала отрадная картина. А перед мысленным взором замелькали события вечера.
Вождь вспомнил, как трясся в троллейбусах и трамваях, избегая метро и людных перекрестков. Как на одной остановке за Финляндским вокзалом пересел с трамвая на электричку до Приозерска, а на следующей остановке покинул поезд, едва заметил в окне вагона заброшенную церковь.
Кофи вошел сюда, промокший под дождем до нитки. Было еще совсем светло, и Кофи услышал голоса. Хриплые сбивчивые голоса мужчины и женщины. Так говорят шизофреники и алкоголики.
Вождь поднял, поискав глазами, кусок арматурной проволоки и достал амулет.
А после отворил дверь, из-за которой звучали голоса.
В каморке привратника царил полумрак, потому что имелось лишь небольшое оконце. Зато это помещение, видимо, сохранилось лучше прочих. Потому и облюбовали его два существа, которые копошились на куче тряпья.
Сейчас оба бомжа – бомж и бомжиха – лежали в точности так, как вождь оставил их накануне. Удовлетворенно хмыкнув, Кофи прикрыл дверь привратницкой и вышел из церкви. В свидетелях он не нуждался.
Портфель патологоанатома остался одиноко стоять йа сваленных в одном из углов досках. Доски послужили молодому вождю жестким ложем. Портфель с его курткой, джинсами и любимой рубашкой этой ночью заменял подушку.
52
Два обтянутых брюками зада вздымались над линолеумом, как зенитные орудия. Следователь Ананьев и судмедэксперт Амбарцумян из его бригады изучали находку.
За окном еще толком не рассвело, и под потолком горела лампочка без абажура. Ее давно заволокли клубы дыма, извергаемые ббоими любителями сигарет «Прима».
На полу перед сыщиками лежал белый чистый лист бумаги. На листе судмедэксперт рукой в резиновой перчатке перебирал желтые раковинки.
– Вот смотри, Саш, – говорил судмедэксперт, беря одну из раковинок. – Это старушечье.
– Любовь Семеновна! – обрадовался Ананьев.
Глаза у него от усталости были красные, как у кролика.
– Обрати внимание, какой странный срез, – эксперт погер резиновым пальцем. – Это уже не срез, Саш. Это скус.
– Скус? Что за слово? – Ананьев насторожился. – Я, Леня, таких ел овей не проходил.
– Я таких тоже не проходил, – кивнул эксперт и сладко зевнул. – Но это ухо было откушено – вот следы зубов.
Впервые вижу ухо, которое человек отгрыз зубами.
– Я, честно говоря, тоже впервые…
А эти, самые маленькие, чьи?
– А это, Саш, женские. В годах была бабонька.
– Елена Владимировна, – словно сам себе сказал следователь. – Видимо, это все, что от нее осталось.
Общежитие просыпалось. Хлопали двери. Перекрикивались в коридорах и туалетах студенты. Латиноамериканцы здоровались с африканцами.
В Африке распространены английский с французским, а вся Южная Америка пользуется испанским и португальским.
Поэтому студенты говорили друг другу «Доброе утро» по-русски. Без русского – никак.
– А вот, видишь, будто кисточки для бритья торчат?
– Стариковские, – догадался следователь. – Константин Васильевич, семьдесят пять лет.
Эксперт Амбарцумян покосился на него:
– Слушай, Саш, я вот все думаю: у тебя голова или компьютер?
Капитан Ананьев хлопнул соратника по плечу:
– Не отвлекайся. Давай ближе к телу.
– Да куда уж ближе…
– Тогда объясни: почему четыре пары ушей почти не воняют?
Эксперт зевнул и сказал:
– Это был первый вопрос, который я себе задал. Видишь, в пакете из-под ушей крупинки?
– Ну. Дальше.
– Это остатки бальзамирующего порошка. Твой негр приносил сюда очередную пару ушей и натирал порошком.
Ананьев подозрительно посмотрел на эксперта и медленно произнес:
– Во-первых, этот негр такой же твой, как мой. А во-вторых, что-то я не видел, чтобы в питерских хозяйственных магазинах продавался порошок для хранения трупов.
– Не так все просто, Саш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31