– Илья попытался улыбнуться. – И все же, верите или нет, это факт: за свою жизнь я ни у кого не взял и копейки без спроса… До того, как стал открывать ячейки, – он избегал слова «воровать», – вам это подтвердит каждый…
– Что же произошло?
– Я предвидел вопрос. Ничего не произошло… Постоянно воровать я не собирался, – наконец он произнес слово, которое ему никак не давалось, – разрешил себе стать нечестным на время. Какое-то затмение нашло…
Слушая, Денисов просматривал прибывшие из Юрюзани материалы, некоторые подтверждали показания задержанного:
«Маевский Илья Александрович жил неподалеку и в любой момент дня и ночи был готов помочь школе. Нравственно устойчив, хороший семьянин, общественник. Несколько раз ограждал учителей в вечернее время от приставания хулиганов. По просьбе администрации школы ремонтировал забор, вставлял разбитые стекла в окнах, много времени проводил с детьми в зооуголке…»
Встречалось, правда, и другое:
«Средняя школа № 3. Отстранен от преподавания черчения в связи с грубым нарушением трудовой дисциплины…»
«Дорогой радиослушатель! Благодарим Вас за Ваше письмо, которое Вы передали жюри конкурса. Как только будут известны результаты конкурса, мы сообщим о них в наших передачах.
С совершенным почтением русский отдел Би-би-си».
– Как-то на вокзале в Риге я увидел слепую девушку – ее никто не встречал. У нее оказался тяжелый, набитый продуктами и вещами чемодан… Я взял такси и отвез ее домой, в записной книжке есть адрес. Можно допросить. Родители не знали, как меня отблагодарить.
Преступника легче распознать, подумал Денисов, если он кровожаден, подл, обладает одними патологическими извращениями, жестокими инстинктами, труднее представить себе подлеца, который помогает слабым, любит животных, не представляет себе близости с женщиной без любви…
Денисов прибег к приему, который называл для себя испытание потерпевшим : человек с совестью, опустившийся под влиянием обстоятельств, глубоко страдал, когда следователь напоминал о его жертвах.
– А потерпевшие? Сыграли ли они какую-нибудь роль в вашем падении?
Маевский не дал договорить.
– Если бы они действовали по инструкции о правилах эксплуатации! – Он снова поправил воротничок. – Ротозеи!
Денисова всегда удивляла эта злоба на пострадавших, желание возложить вину за преступление на свои жертвы.
Денисов еще задал несколько вопросов Маевскому: испытание соучастником, испытание корыстью …
Только о семье решил не спрашивать – чего уж тут спрашивать?!
Маевский отвечал охотно – чувствовалось, что он рад всеми силами отсрочить возвращение в камеру:
– Настоящего имени Капитана я не знаю, фамилии тоже. Что можно о нем сказать? Личность ничтожная. – Соучастника Илья не собирался выгораживать. За деньги же был намерен бороться. – Я и сам не знаю, как они разошлись: часть прокутил, часть у меня в автобусе украли. – Денисов почувствовал фальшь, но промолчал. – Но я выплачу всю сумму, не беспокойтесь, займу, буду работать – рассчитаюсь!
– Как, по-вашему, где сейчас Капитан?
– Сейчас, должно быть, уже в Одессе… Вы не поверите: во мне ничего не изменилось после этих проклятых краж! Я сам не перестаю этому удивляться!
Встреться они в других условиях, прочитай лежащие на столе бумаги, Денисов, пожалуй, мог и в самом деле принять Илью за сбившегося с пути «бессребреника». Недаром в меморандуме из Юрюзани цитировались слова молодой учительницы, работавшей вместе с Маевским:
«Мне кажется, люди, подобные Илье Александровичу, редки. Нам, прибывшим на работу в Юрюзань, он оказывал чисто товарищеское бескорыстное внимание».
Весьма любопытным оказалось свидетельство бывшего преподавателя Института иностранных языков:
«…Если верно то, в чем подозревается Маевский, – это свидетельствует о неудаче процесса социализации, то есть включения человека в общество. Цель наказания в данном случае должна способствовать восстановлению связей Ильи с коллективом».
В целом преподаватель высоко оценивал Маевского, и, когда ночью его поднял звонок Сабодаша, первое, что он сказал, было:
– Я пророчил ему аспирантуру…
– Суд решит, – отвечал ему Антон Сабодаш, которому предстояло обзвонить многих, чьи телефоны были записаны в блокноте задержанного.
Об этом Антон рассказывал позже, в справке же он записал:
«Бывший преподаватель иняза готов дать личное поручительство».
– «Если Жюльен только тростник колеблющийся, пусть погибает, а если человек мужественный, пусть пробивается сам», – процитировал Илья.
«Куда важнее не то, что мы можем сделать, а то, чего сделать не в состоянии. Человек не может сознательно, на время, разрешить себе совершать подлости, какими бы соображениями он при этом ни руководствовался».
Жюльен Сорель, которого цитировал задержанный, и Илья Маевский жили в иных эпохах, ставили перед собой неодинаковые задачи и добивались их разрешения непохожими средствами.
Появился ладный сержант из конвойного взвода.
Денисову осталось задать последний, чисто профессиональный вопрос:
– Вы воровали в основном на Астраханском вокзале. Почему?
– Больше ячеек первого выпуска. Я тоже хочу спросить. Разрешите?
Денисов понял, о чем пойдет речь.
– Вы ведь и сейчас не можете догадаться, как вскрывались ячейки? – Маевский поднялся. – Пассажир набрал шифр, никого рядом не было, полная гарантия – и вдруг! Удивительно?
Денисов не ответил.
– Если мне вернут свободу, я немедленно открою секрет.
Когда Маевского увели, Денисов привел в порядок бумаги на столе, подошел к окну, выходившему в зал.
Внизу, на диванах, еще спали. По-прежнему в отдалении стояли оставленные еще с вечера чемоданы. Разметав руки по сторонам, спала девушка в ватнике – круглолицая, с короткими тяжелыми ногами, похожая на официантку третьего буфета. Старик художник делал эскизы, далеко отставляя острый локоть. Денисову был хорошо виден высокий свод черепа художника, крупный нос, глубоко запавшие глазницы. «До чего совершенной может быть голова человека», – подумал Денисов, который незадолго до этого прочитал «Родена».
3 января, 5 часов 12 минут
На этот раз Сабодаш лучше подготовился к приезду заместителя начальника управления, и полковник Холодилин, прошедший напрямую, через зал, не застал дежурного врасплох.
– …На участке обслуживания происшествий не зарегистрировано, объявленный в розыск преступник задержан, находится в ИВС. – Антон подождал. – С личным составом все в порядке.
Холодилин не прервал короткого доклада, был он в гражданской одежде, нешумный, покладистый. В семь утра ему предстояло доложить выводы «дела Маевского – Филина» начальнику управления, в девять – заместителю министра.
Он за руку поздоровался с дежурным.
– …Задержанный передал, товарищ полковник, что хочет сделать заявление, представляющее интерес для органов транспортной милиции. Я дал команду вывести Маевского из камеры. С ним разговаривал младший лейтенант Денисов.
«Снова Денисов, – подумал Холодилин. – Начальник штаба говорил, что ищет к себе в аппарат человека…»
– …Так, я решил, будет лучше для общего дела. Уот!
– В чем суть заявления?
– Маевский готов открыть способ, каким угадывал шифр… В обмен на личную свободу.
Холодилин помолчал.
– Инспектор поставил его в известность о том, что способ этот мы знаем?
– Нет, товарищ полковник. Он написал здесь подробный рапорт с обоснованием, почему так сделал. Этот вопрос он увязывает с возмещением материального ущерба.
Кончалась ночь. Первые утренние электропоезда оставляли одну за другой промерзшие за ночь платформы, они отправлялись полупустые – до начала работы метро. Зато все приходившие электрички были переполнены.
Холодилин прочитал рапорт о беседе с Маевским – необходимость срочного разговора с задержанным отпала, в жестком распорядке дня Холодилина неожиданно возник резерв свободного времени.
Постепенно к дежурному возвращалась уверенность, не покидавшая его в отсутствие высокого начальства. Казалось, преследовавший Антона злой рок отступил.
– Штангой больше не занимаетесь? – спросил Холодилин вдруг.
– Иногда, товарищ полковник. Так, для себя.
– А тянет?
– Как же! Столько лет…
Сабодаш не успел договорить. Красный огонек вспыхнул на коммутаторе: у входа в центральный зал милиционер подошел к ярко-желтой тумбе, снабженной четкими надписями – «Милиция», «Кратковременно нажмите кнопку» и «Говорите».
– Капитан Сабодаш, слушаю вас, – специально для Холодилина Антон нажал на тумблер громкости, подкрутил регулятор. Голос милиционера вошел в помещение.
– Товарищ капитан! В автоматическую камеру хранения пришла заявительница. Говорит, что из ячейки похищен кассетный магнитофон…
– Ячейка пуста?
– Нет, там чужие вещи.
– Хорошо, сейчас буду.
Глазок на коммутаторе потух, Сабодаш улыбнулся:
– Маевский сидит в ИВС, товарищ полковник, а некоторые потерпевшие еще считают, что их ценности преспокойно лежат в ячейках. Натворил он дел! Вы… – Дерзкая мысль пришла к нему, в первую секунду Антон был сам ошарашен ее дерзостью. – Не хотите взглянуть, товарищ полковник?
Холодилин посмотрел на часы.
– Пожалуй.
Он вышел первым, за ним, без шинели, не чувствуя холода, двинулся Сабодаш. Помощник дежурного занял место за пультом.
– Не понимаю таких, как Маевский. – Антон вспомнил журнал, найденный в электричке. – Ведь есть такие события, после которых вся жизнь может пойти по-другому… Как бы звучат колокола судьбы! Только их слышать надо. Уот!
В автоматической камере хранения людей было немного, заявительница ждала сотрудников милиции в конце отсека, приземистая, с коротко остриженными цвета хны волосами, крупными чертами лица, с сигаретой.
– Никуда не годится, друзья мои! – выговаривала она дежурной по камере хранения, сменившей на этом посту Бориса Порываева, и другой женщине – механику-практикантке. – Факт налицо: был магнитофон, сумка, а теперь… пшик!
Увидев работников милиции, она торопливо заспешила навстречу.
– Уголрозыск, ну наконец-то! Господи, как вы медленно!
– Когда вы положили вещи? – спросил Сабодаш, здороваясь.
– Это сейчас так важно? Мне кажется, теперь важнее что-то предпринять, где-то искать, кого-то проверить… Вы уголрозыск, не мне вас учить, вы лучше знаете… Вещи я клала тридцать первого, если это, конечно, вам надо. Кассетный магнитофон импортный, сумку с вещами. Отдельно лежал лещ копченый, в сетке. Знала б, лучше б в поезде разда-ла…
– Вы приехали из Астрахани?
– Да, я ездила в гости.
– В качестве шифра, надо полагать, набрали год своего рождения?
– Вы догадались или…
– Догадался. Ячейку вскрывали дважды, шифр не меняли.
– Точно.
– Могу одно сказать, – Антон ненадолго задумался, – часть вещей, в том числе лещ, где-то в соседних ячейках, магнитофон, вероятнее всего, придется искать далеко отсюда. А жулик сидит в камере…
– Чудеса какие-то, – рукой с сигареткой она разогнала дым, – не могу выразить, насколько я вам признательна.
– Опишите приметы вещей.
Холодилин прошел лабиринтом стальных отсеков, главная мысль доклада руководству вырисовалась еще раньше, сейчас она снова получила подтверждение. Современный транспорт неотделим от автоматических камер хранения, от электроники, век старозаветных камер хранения ручной клади с квитанциями и жетончиками кончился. Надо предпринять все, чтобы «дело Маевского – Филина» не могло повториться. Возможно ли это? Главный конструктор, звонивший Холодилину на квартиру, рассказал, что документация на усовершенствования, которые предлагала милиция, была разработана, но в свое время ее не приняли во внимание. Теперь, безусловно, этим предложениям будет дана зеленая улица…
– Сейчас дежурная будет открывать соседние ячейки, – Сабодаш уверенно проводил в жизнь методику Денисова, – смотрите внимательно, не пропустите сетку с лещом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Что же произошло?
– Я предвидел вопрос. Ничего не произошло… Постоянно воровать я не собирался, – наконец он произнес слово, которое ему никак не давалось, – разрешил себе стать нечестным на время. Какое-то затмение нашло…
Слушая, Денисов просматривал прибывшие из Юрюзани материалы, некоторые подтверждали показания задержанного:
«Маевский Илья Александрович жил неподалеку и в любой момент дня и ночи был готов помочь школе. Нравственно устойчив, хороший семьянин, общественник. Несколько раз ограждал учителей в вечернее время от приставания хулиганов. По просьбе администрации школы ремонтировал забор, вставлял разбитые стекла в окнах, много времени проводил с детьми в зооуголке…»
Встречалось, правда, и другое:
«Средняя школа № 3. Отстранен от преподавания черчения в связи с грубым нарушением трудовой дисциплины…»
«Дорогой радиослушатель! Благодарим Вас за Ваше письмо, которое Вы передали жюри конкурса. Как только будут известны результаты конкурса, мы сообщим о них в наших передачах.
С совершенным почтением русский отдел Би-би-си».
– Как-то на вокзале в Риге я увидел слепую девушку – ее никто не встречал. У нее оказался тяжелый, набитый продуктами и вещами чемодан… Я взял такси и отвез ее домой, в записной книжке есть адрес. Можно допросить. Родители не знали, как меня отблагодарить.
Преступника легче распознать, подумал Денисов, если он кровожаден, подл, обладает одними патологическими извращениями, жестокими инстинктами, труднее представить себе подлеца, который помогает слабым, любит животных, не представляет себе близости с женщиной без любви…
Денисов прибег к приему, который называл для себя испытание потерпевшим : человек с совестью, опустившийся под влиянием обстоятельств, глубоко страдал, когда следователь напоминал о его жертвах.
– А потерпевшие? Сыграли ли они какую-нибудь роль в вашем падении?
Маевский не дал договорить.
– Если бы они действовали по инструкции о правилах эксплуатации! – Он снова поправил воротничок. – Ротозеи!
Денисова всегда удивляла эта злоба на пострадавших, желание возложить вину за преступление на свои жертвы.
Денисов еще задал несколько вопросов Маевскому: испытание соучастником, испытание корыстью …
Только о семье решил не спрашивать – чего уж тут спрашивать?!
Маевский отвечал охотно – чувствовалось, что он рад всеми силами отсрочить возвращение в камеру:
– Настоящего имени Капитана я не знаю, фамилии тоже. Что можно о нем сказать? Личность ничтожная. – Соучастника Илья не собирался выгораживать. За деньги же был намерен бороться. – Я и сам не знаю, как они разошлись: часть прокутил, часть у меня в автобусе украли. – Денисов почувствовал фальшь, но промолчал. – Но я выплачу всю сумму, не беспокойтесь, займу, буду работать – рассчитаюсь!
– Как, по-вашему, где сейчас Капитан?
– Сейчас, должно быть, уже в Одессе… Вы не поверите: во мне ничего не изменилось после этих проклятых краж! Я сам не перестаю этому удивляться!
Встреться они в других условиях, прочитай лежащие на столе бумаги, Денисов, пожалуй, мог и в самом деле принять Илью за сбившегося с пути «бессребреника». Недаром в меморандуме из Юрюзани цитировались слова молодой учительницы, работавшей вместе с Маевским:
«Мне кажется, люди, подобные Илье Александровичу, редки. Нам, прибывшим на работу в Юрюзань, он оказывал чисто товарищеское бескорыстное внимание».
Весьма любопытным оказалось свидетельство бывшего преподавателя Института иностранных языков:
«…Если верно то, в чем подозревается Маевский, – это свидетельствует о неудаче процесса социализации, то есть включения человека в общество. Цель наказания в данном случае должна способствовать восстановлению связей Ильи с коллективом».
В целом преподаватель высоко оценивал Маевского, и, когда ночью его поднял звонок Сабодаша, первое, что он сказал, было:
– Я пророчил ему аспирантуру…
– Суд решит, – отвечал ему Антон Сабодаш, которому предстояло обзвонить многих, чьи телефоны были записаны в блокноте задержанного.
Об этом Антон рассказывал позже, в справке же он записал:
«Бывший преподаватель иняза готов дать личное поручительство».
– «Если Жюльен только тростник колеблющийся, пусть погибает, а если человек мужественный, пусть пробивается сам», – процитировал Илья.
«Куда важнее не то, что мы можем сделать, а то, чего сделать не в состоянии. Человек не может сознательно, на время, разрешить себе совершать подлости, какими бы соображениями он при этом ни руководствовался».
Жюльен Сорель, которого цитировал задержанный, и Илья Маевский жили в иных эпохах, ставили перед собой неодинаковые задачи и добивались их разрешения непохожими средствами.
Появился ладный сержант из конвойного взвода.
Денисову осталось задать последний, чисто профессиональный вопрос:
– Вы воровали в основном на Астраханском вокзале. Почему?
– Больше ячеек первого выпуска. Я тоже хочу спросить. Разрешите?
Денисов понял, о чем пойдет речь.
– Вы ведь и сейчас не можете догадаться, как вскрывались ячейки? – Маевский поднялся. – Пассажир набрал шифр, никого рядом не было, полная гарантия – и вдруг! Удивительно?
Денисов не ответил.
– Если мне вернут свободу, я немедленно открою секрет.
Когда Маевского увели, Денисов привел в порядок бумаги на столе, подошел к окну, выходившему в зал.
Внизу, на диванах, еще спали. По-прежнему в отдалении стояли оставленные еще с вечера чемоданы. Разметав руки по сторонам, спала девушка в ватнике – круглолицая, с короткими тяжелыми ногами, похожая на официантку третьего буфета. Старик художник делал эскизы, далеко отставляя острый локоть. Денисову был хорошо виден высокий свод черепа художника, крупный нос, глубоко запавшие глазницы. «До чего совершенной может быть голова человека», – подумал Денисов, который незадолго до этого прочитал «Родена».
3 января, 5 часов 12 минут
На этот раз Сабодаш лучше подготовился к приезду заместителя начальника управления, и полковник Холодилин, прошедший напрямую, через зал, не застал дежурного врасплох.
– …На участке обслуживания происшествий не зарегистрировано, объявленный в розыск преступник задержан, находится в ИВС. – Антон подождал. – С личным составом все в порядке.
Холодилин не прервал короткого доклада, был он в гражданской одежде, нешумный, покладистый. В семь утра ему предстояло доложить выводы «дела Маевского – Филина» начальнику управления, в девять – заместителю министра.
Он за руку поздоровался с дежурным.
– …Задержанный передал, товарищ полковник, что хочет сделать заявление, представляющее интерес для органов транспортной милиции. Я дал команду вывести Маевского из камеры. С ним разговаривал младший лейтенант Денисов.
«Снова Денисов, – подумал Холодилин. – Начальник штаба говорил, что ищет к себе в аппарат человека…»
– …Так, я решил, будет лучше для общего дела. Уот!
– В чем суть заявления?
– Маевский готов открыть способ, каким угадывал шифр… В обмен на личную свободу.
Холодилин помолчал.
– Инспектор поставил его в известность о том, что способ этот мы знаем?
– Нет, товарищ полковник. Он написал здесь подробный рапорт с обоснованием, почему так сделал. Этот вопрос он увязывает с возмещением материального ущерба.
Кончалась ночь. Первые утренние электропоезда оставляли одну за другой промерзшие за ночь платформы, они отправлялись полупустые – до начала работы метро. Зато все приходившие электрички были переполнены.
Холодилин прочитал рапорт о беседе с Маевским – необходимость срочного разговора с задержанным отпала, в жестком распорядке дня Холодилина неожиданно возник резерв свободного времени.
Постепенно к дежурному возвращалась уверенность, не покидавшая его в отсутствие высокого начальства. Казалось, преследовавший Антона злой рок отступил.
– Штангой больше не занимаетесь? – спросил Холодилин вдруг.
– Иногда, товарищ полковник. Так, для себя.
– А тянет?
– Как же! Столько лет…
Сабодаш не успел договорить. Красный огонек вспыхнул на коммутаторе: у входа в центральный зал милиционер подошел к ярко-желтой тумбе, снабженной четкими надписями – «Милиция», «Кратковременно нажмите кнопку» и «Говорите».
– Капитан Сабодаш, слушаю вас, – специально для Холодилина Антон нажал на тумблер громкости, подкрутил регулятор. Голос милиционера вошел в помещение.
– Товарищ капитан! В автоматическую камеру хранения пришла заявительница. Говорит, что из ячейки похищен кассетный магнитофон…
– Ячейка пуста?
– Нет, там чужие вещи.
– Хорошо, сейчас буду.
Глазок на коммутаторе потух, Сабодаш улыбнулся:
– Маевский сидит в ИВС, товарищ полковник, а некоторые потерпевшие еще считают, что их ценности преспокойно лежат в ячейках. Натворил он дел! Вы… – Дерзкая мысль пришла к нему, в первую секунду Антон был сам ошарашен ее дерзостью. – Не хотите взглянуть, товарищ полковник?
Холодилин посмотрел на часы.
– Пожалуй.
Он вышел первым, за ним, без шинели, не чувствуя холода, двинулся Сабодаш. Помощник дежурного занял место за пультом.
– Не понимаю таких, как Маевский. – Антон вспомнил журнал, найденный в электричке. – Ведь есть такие события, после которых вся жизнь может пойти по-другому… Как бы звучат колокола судьбы! Только их слышать надо. Уот!
В автоматической камере хранения людей было немного, заявительница ждала сотрудников милиции в конце отсека, приземистая, с коротко остриженными цвета хны волосами, крупными чертами лица, с сигаретой.
– Никуда не годится, друзья мои! – выговаривала она дежурной по камере хранения, сменившей на этом посту Бориса Порываева, и другой женщине – механику-практикантке. – Факт налицо: был магнитофон, сумка, а теперь… пшик!
Увидев работников милиции, она торопливо заспешила навстречу.
– Уголрозыск, ну наконец-то! Господи, как вы медленно!
– Когда вы положили вещи? – спросил Сабодаш, здороваясь.
– Это сейчас так важно? Мне кажется, теперь важнее что-то предпринять, где-то искать, кого-то проверить… Вы уголрозыск, не мне вас учить, вы лучше знаете… Вещи я клала тридцать первого, если это, конечно, вам надо. Кассетный магнитофон импортный, сумку с вещами. Отдельно лежал лещ копченый, в сетке. Знала б, лучше б в поезде разда-ла…
– Вы приехали из Астрахани?
– Да, я ездила в гости.
– В качестве шифра, надо полагать, набрали год своего рождения?
– Вы догадались или…
– Догадался. Ячейку вскрывали дважды, шифр не меняли.
– Точно.
– Могу одно сказать, – Антон ненадолго задумался, – часть вещей, в том числе лещ, где-то в соседних ячейках, магнитофон, вероятнее всего, придется искать далеко отсюда. А жулик сидит в камере…
– Чудеса какие-то, – рукой с сигареткой она разогнала дым, – не могу выразить, насколько я вам признательна.
– Опишите приметы вещей.
Холодилин прошел лабиринтом стальных отсеков, главная мысль доклада руководству вырисовалась еще раньше, сейчас она снова получила подтверждение. Современный транспорт неотделим от автоматических камер хранения, от электроники, век старозаветных камер хранения ручной клади с квитанциями и жетончиками кончился. Надо предпринять все, чтобы «дело Маевского – Филина» не могло повториться. Возможно ли это? Главный конструктор, звонивший Холодилину на квартиру, рассказал, что документация на усовершенствования, которые предлагала милиция, была разработана, но в свое время ее не приняли во внимание. Теперь, безусловно, этим предложениям будет дана зеленая улица…
– Сейчас дежурная будет открывать соседние ячейки, – Сабодаш уверенно проводил в жизнь методику Денисова, – смотрите внимательно, не пропустите сетку с лещом!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26