Он вспомнил, что ушел, не доработав смены. На его бледном невыразительном лице появилось упрямое выражение: он поступил правильно. Упрямство держало его все эти годы привязанным к своему станку, раз в несколько лет вознаграждая маленьким повышением заработной платы, и это же упрямство заставило его все бросить, как только он услышал такую новость об отце. Упрямство сделало его консерватором, упрямство питало его веру в справедливость; упрямство остановило станок, забило лоток заготовками, переполнило деревом сушильню. Все будет хорошо, думал он, когда я сам им все расскажу. Если бы я остался разбираться, я бы, чего доброго, опоздал на поезд. — Поосторожней там, — сказала женщина, стряхивая с себя крошки прямо ему на колени. Что они все советуют ему быть осторожным? Как сговорились. Он грустно пояснил:
— Я еду по делу.
— Знаем мы ваши дела, — отозвалась женщина, доставая из корзинки бутылку молока, и сказанные просто, душевным тоном «поосторожней» и «ваши дела» повернулись к молодому Андерссону неожиданной стороной, за которую не приходится краснеть — она светлая, простая и беззаботная; сегодня — одно, завтра — что-нибудь другое. Он сказал:
— Времена меняются. Не вечно так…
— А молодым бываешь только раз, — задорно тряхнув седой головой, сказала его спутница.
Было уже около семи, когда поезд прибыл на Центральный вокзал. Молодой Андерссон не знал, до какого часа работают в «Кроге». Он даже не знал, где это. Пришлось спросить у полицейского, и тот долго провожал его подозрительным взглядом, ставя ему в вину рабочий костюм, рубашку без воротника, тяжелые ботинки и решительное выражение лица. Вахтер в «Кроге» был непреклонен. — Да кто ты такой? — допытывался он через прутья ворот. — Даже будь он здесь, он тебя не примет.
— Я работаю на фабрике.
— Ну и что? — возмутился вахтер.
— Мне насчет отца, — сказал молодой Андерссон. — Герр Крог знает моего отца.
— Точнее, твою мать, — заржал вахтер, обхватив длинными обезьяньими пальцами железные прутья. Потом сурово пролаял:
— Нечего тебе тут делать. Сюда таких не пускают. Твое место на фабрике.
— Мне нужно видеть герра Крога.
— Даже премьер-министр приходит к герру Крогу, когда ему назначат.
— Мне тоже назначат.
— А для этого надо попасть к секретарю, — сказал вахтер.
— Пойду к секретарю.
— А секретарь, — хихикнул вахтер, — принимает только тех, кому назначено.
— Мне назначат, — повторил молодой Андерссон. — Зато меня можешь видеть сколько угодно, — разрешил вахтер, — я принимаю в любой час.
— Герр Крог знает обо мне. Отец мне писал. Он писал, что герр Крог спрашивал про меня.
— Брешет твой отец.
Молодой Андерссон опустил голову. Сжав пальцы, он подошел к воротам ближе. Упрямство, решимость еще не покинули его. — Протри глаза, — учил вахтер. — Все это принадлежит герру Крогу. Сам подумай: какие у него могут быть дела с твоим драгоценным папашей? Оглядись, — повторил вахтер, и Андерссон обвел взглядом горевшие в небе инициалы, стеклянные стены, зеленую каменную глыбу, по которой шумно струилась вода.
— Этот фонтан, — показал вахтер, — сделал величайший шведский скульптор. Ты не представляешь, во что все это обошлось. Тут на таких тарелках едят — ты за весь год на одну не заработаешь. Он носит брильянтовые запонки.
— Брильянтовые?
— С каждой сорочкой другие.
Старший Андерссон часто заводил разговор о заработной плате, только сын не прислушивался — старые песни. Но сейчас он почувствовал беспокойство; он посмотрел на свои темные от масла руки, потом на зубоскала вахтера. Он вспомнил рабочего из ночной смены, который сошел с ума и убил жену и себя, потому что та ждала еще одного ребенка. — Какая у вас красивая форма, — сказал молодой Андерссон. — «Дорогая Анна, — написал тот на клочке туалетной бумаги, — прости меня. Я извелся от страха. Ничего не поделаешь. Я был счастлив с тобой. Поблагодари от меня свою сестру за помощь». Убить жену он, видно, надумал позже — чтобы не мучилась без него. Всему этому должно быть какое-то объяснение, думал молодой Андерссон, уводя глаза под самую крышу стеклянного здания.
— У меня, видишь ли, ответственная работа, — пояснил вахтер. — Я должен знать, что говорить посетителям. Мне каждые полгода выдают новую пару обуви. В «Кроге» нужно иметь приличный вид.
— Дома у меня есть новый костюм, — сказал молодой Андерссон. — Только я спешил. Мне нужно сказать герру Крогу об отце. — Тогда тебе нужно отправляться в Салтшебаден, — сказал вахтер. — Они все укатили туда ужинать. — Вахтер, видно, решил разделаться с молодым Андерссоном, как с кровным врагом. — Тебе нужен смокинг. — Это далеко?
— Километров двадцать.
— Тогда я пошел, — сказал молодой Андерссон. — Не спеши, — сказал вахтер. — Вполне успеешь переодеться. Поезда идут каждые полчаса.
— У меня нет денег на поезд, — сказал молодой Андерссон. — Я пойду пешком.
— Тогда ты явишься только к полуночи.
— Попрошу кого-нибудь подвезти, — пробормотал он, отходя. Он слышал, как за воротами веселится вахтер, и вера в мужское товарищество заколебалась в нем.
***
Они не взяли шофера, за руль сел Энтони. Ему и принадлежала эти идея. По шоферу, сказал он, машину сразу опознают. Крог не возражал. Он вообще вел себя образцово во время всей поездки. Когда Энтони останавливал машину около ресторана, Крог пил наравне с ним. Кейт с тревогой следила за ним. Крог с важным видом сидел перед своим стаканом и не произносил ни единого слова.
В третьем ресторане Крог разбил стакан. Энтони только что сказал:
— Завтра мы с Эриком отправимся по магазинам, Надо его одеть. В конце концов, мы теперь почти братья.
До этого она не задумывалась, что Крог уже много выпил. Ведь он ничего не ел днем, все утро ушло на междугородные разговоры. — Походим по магазинам, Эрик? — не отставал Энтони. В ответ Крог высказал пожелание, чтобы их вечер удался. Он благодарен Энтони за вчерашнее. — Еще по одной? — спросил Энтони. Но Крог не кончил свою мысль. — Все утро, — продолжал он, — я работал с удивительно ясной головой, потому что не тревожился за вечер. Порвал билеты на концерт. Я думал: сегодня нам будет так же хорошо, как вчера в Тиволи. — Он вскинул руку: «Skal!» — стакан выскользнул, рука упала на осколки. — Я думал: пошлем все к черту. — Едем дальше, — скомандовал Энтони, и все трое вернулись в автомобиль. Было уже совсем темно, но сильные фары струили перед собой бледно-зеленый рассвет. Получалась зримая картина времени: день и по обе стороны от него — ночь. В день выскочил из ночи кролик и опять вернулся в ночь, метнувшись вверх по склону холма. И сами они, выходя из ресторана, после навеса с яркими гирляндами лампочек окунулись в ночь и пустились вдогонку за днем по ровной голубой дороге, отливавшей металлическим блеском. — Ты порезался, — сказала Кейт, но Крог спал, кровь сочилась на сиденье между ним и Энтони.
— Слава богу, — воскликнул Энтони, — хоть раз в жизни повезло вести приличную машину! — Он нажал педаль газа. Чувства скорости у него не было, и автомобиль стремительно разминулся с каменным забором, скользнул мимо освещенного домика, на мгновение залив его зеленым подводным светом, и удивительно было это тускло-призрачное видение, а свет фар уже сунулся под занавески, обшарил сад.
— Эрик порезался.
— Пустяки, — отозвался Энтони. — Кровь уже не идет. Зачем ты его будишь, Кейт? Так мы будто одни. — Стрелка спидометра дрожала на 170. Энтони напевал:
— Я с тобой, и ты со мной, — они были одни в огромном сером автомобиле.
— Может, оставим его у кого-нибудь? — сказал Энтони. — Пусть наконец проведет интересную ночку. — Он насвистывал меланхолический мотив; из автомобильного чрева тонкий звук струился на дорогу, словно шелковая паучья нить.
— Тогда ты не получишь своих комиссионных.
— Верно.
Некоторое время они ехали рядом с железнодорожным полотном; навстречу бесшумно вылетела электричка, вильнула в сторону, полыхнув по рельсам голубой молнией; впереди помигивал красный свет фонаря. За возвышением светлело небо, хотя для их фар это было далеко, и действительно: когда дорога свернула, они увидели два подъемных крана по обе стороны полотна и огромную ферму трехпролетного моста через пути. Рабочую площадку освещали дуговые лампы; на перекрытиях, свесив ноги, сидели рабочие и затягивали гайки. В тридцати футах под ними на земле валялись ломы, винты, ржавые кронштейны. Энтони притормозил, и Крог проснулся. — Остановитесь, — сказал он. — Это новый мост. Хочу посмотреть.
Среди наваленного железа осторожно пробирался коренастый человек в потрепанном коричневом костюме и с перебитым носом. — Кронштейны 145, 141 и 137, — крикнул он; рабочий бросил сверху конец веревки и, перебирая руками, спустился вниз.
Подъемный кран качнулся, в клубах пара повис захват, и рабочий стал грузить заржавленные металлические прямоугольники. Раскачиваясь, связка повисла над автомобилем Крога.
— Они еще пользуются английскими кронштейнами, — сказал Крог. — Видите марку? Чепстоу.
Люди работали спокойно, без спешки, тихо переговариваясь. Их связывали веревки, стальные перекладины, общая задача; за шеренгой дуговых прожекторов тускло светились фары серого автомобиля. Энтони выключил двигатель, и в машине сразу похолодало. Их не замечали, их присутствие никому не мешало. — Подойди на минутку, Эрик, — позвал мастер; рабочий в рваных штанах шагнул с ним в темноту за прожекторами, и, перебирая болты, они принялись что-то разыскивать в железной свалке. — Какие, ты сказал, кронштейны? — крикнул рабочий с дальней перекладины. — 145, 141 и 137, — ответил мастер. — Подними зад, там же написано, — и все добродушно рассмеялись, празднуя свою сплоченность против холода, темноты и смерти, которая таилась в упавшем болте, в ржавом металле, в перетершейся веревке.
— Я когда-то сам работал на мосту, — сказал Крог и открыл дверцу. — Хочу поговорить с мастером. — И неуклюже застыл у автомобиля — в вечернем костюме, с меховым пальто на руке. — Мой мост был побольше этого, — обронил он.
— Помоги мне тут, Эрик, — проходя перед машиной, сказал мастер; карманы его жилета распухли от бумаг. Он сдвинул назад мягкую шляпу, открыв запачканный лоб, и высморкался. — Куда ты девал пятьдесят седьмые болты? — Не пятьдесят седьмые. Сорок третьи, ты хочешь сказать, — возразил рабочий.
Мастер вынул из нагрудного кармана бумажку.
— Ошибаешься. Как раз пятьдесят седьмые.
— Так эти там.
Шагая по шпалам, мастер направился в сторону Крога. Во рту у него была сигарета. Он шарил глазами по сторонам и в ярком свете ламп казался маленьким и щуплым. За ним неотступно следовал рабочий в рваных серых штанах, а с фермы подсказывали, что болты не там, а подальше, еще немного пройти.
— Дай спичку, друг. — Крог переложил пальто на другую руку и ощупал карманы белого жилета. — Простите, — сказал он, — кажется, я… — Возьми, — сказал задний рабочий. — Лови. — Мастер поймал коробку, зажег спичку, оберегая огонь в сложенных ладонях. В ночной темноте яркие прожекторы крупным планом выхватили его руки: тупые, искривленные ревматизмом пальцы, на левой руке одного недостает. К таким рукам полагалось иметь не моложавую замызганную физиономию с перебитым носом, а что-нибудь жестче, старше и суше.
— Добрый вечер, — сказал Крог.
— Добрый вечер, — обронил мастер, продолжая с напарником искать пятьдесят седьмые болты.
Крог вернулся к машине, вошел и сел. — Я содрал руку, — сказал он. — Поедем дальше. Маленький все-таки мост. — Топыря белый галстук, он глубоко уселся рядом с Энтони. — Они работают ночью из-за поездов, — объяснил он. — Кронштейны у них те же, из Чепстоу. Как мало все меняется. — Но сам он переменился, думала Кейт. Ее расстроила эта сцена: и как его захватила работа, и как не оказалось спичек, когда попросили, и как не нашлось слов объясниться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Я еду по делу.
— Знаем мы ваши дела, — отозвалась женщина, доставая из корзинки бутылку молока, и сказанные просто, душевным тоном «поосторожней» и «ваши дела» повернулись к молодому Андерссону неожиданной стороной, за которую не приходится краснеть — она светлая, простая и беззаботная; сегодня — одно, завтра — что-нибудь другое. Он сказал:
— Времена меняются. Не вечно так…
— А молодым бываешь только раз, — задорно тряхнув седой головой, сказала его спутница.
Было уже около семи, когда поезд прибыл на Центральный вокзал. Молодой Андерссон не знал, до какого часа работают в «Кроге». Он даже не знал, где это. Пришлось спросить у полицейского, и тот долго провожал его подозрительным взглядом, ставя ему в вину рабочий костюм, рубашку без воротника, тяжелые ботинки и решительное выражение лица. Вахтер в «Кроге» был непреклонен. — Да кто ты такой? — допытывался он через прутья ворот. — Даже будь он здесь, он тебя не примет.
— Я работаю на фабрике.
— Ну и что? — возмутился вахтер.
— Мне насчет отца, — сказал молодой Андерссон. — Герр Крог знает моего отца.
— Точнее, твою мать, — заржал вахтер, обхватив длинными обезьяньими пальцами железные прутья. Потом сурово пролаял:
— Нечего тебе тут делать. Сюда таких не пускают. Твое место на фабрике.
— Мне нужно видеть герра Крога.
— Даже премьер-министр приходит к герру Крогу, когда ему назначат.
— Мне тоже назначат.
— А для этого надо попасть к секретарю, — сказал вахтер.
— Пойду к секретарю.
— А секретарь, — хихикнул вахтер, — принимает только тех, кому назначено.
— Мне назначат, — повторил молодой Андерссон. — Зато меня можешь видеть сколько угодно, — разрешил вахтер, — я принимаю в любой час.
— Герр Крог знает обо мне. Отец мне писал. Он писал, что герр Крог спрашивал про меня.
— Брешет твой отец.
Молодой Андерссон опустил голову. Сжав пальцы, он подошел к воротам ближе. Упрямство, решимость еще не покинули его. — Протри глаза, — учил вахтер. — Все это принадлежит герру Крогу. Сам подумай: какие у него могут быть дела с твоим драгоценным папашей? Оглядись, — повторил вахтер, и Андерссон обвел взглядом горевшие в небе инициалы, стеклянные стены, зеленую каменную глыбу, по которой шумно струилась вода.
— Этот фонтан, — показал вахтер, — сделал величайший шведский скульптор. Ты не представляешь, во что все это обошлось. Тут на таких тарелках едят — ты за весь год на одну не заработаешь. Он носит брильянтовые запонки.
— Брильянтовые?
— С каждой сорочкой другие.
Старший Андерссон часто заводил разговор о заработной плате, только сын не прислушивался — старые песни. Но сейчас он почувствовал беспокойство; он посмотрел на свои темные от масла руки, потом на зубоскала вахтера. Он вспомнил рабочего из ночной смены, который сошел с ума и убил жену и себя, потому что та ждала еще одного ребенка. — Какая у вас красивая форма, — сказал молодой Андерссон. — «Дорогая Анна, — написал тот на клочке туалетной бумаги, — прости меня. Я извелся от страха. Ничего не поделаешь. Я был счастлив с тобой. Поблагодари от меня свою сестру за помощь». Убить жену он, видно, надумал позже — чтобы не мучилась без него. Всему этому должно быть какое-то объяснение, думал молодой Андерссон, уводя глаза под самую крышу стеклянного здания.
— У меня, видишь ли, ответственная работа, — пояснил вахтер. — Я должен знать, что говорить посетителям. Мне каждые полгода выдают новую пару обуви. В «Кроге» нужно иметь приличный вид.
— Дома у меня есть новый костюм, — сказал молодой Андерссон. — Только я спешил. Мне нужно сказать герру Крогу об отце. — Тогда тебе нужно отправляться в Салтшебаден, — сказал вахтер. — Они все укатили туда ужинать. — Вахтер, видно, решил разделаться с молодым Андерссоном, как с кровным врагом. — Тебе нужен смокинг. — Это далеко?
— Километров двадцать.
— Тогда я пошел, — сказал молодой Андерссон. — Не спеши, — сказал вахтер. — Вполне успеешь переодеться. Поезда идут каждые полчаса.
— У меня нет денег на поезд, — сказал молодой Андерссон. — Я пойду пешком.
— Тогда ты явишься только к полуночи.
— Попрошу кого-нибудь подвезти, — пробормотал он, отходя. Он слышал, как за воротами веселится вахтер, и вера в мужское товарищество заколебалась в нем.
***
Они не взяли шофера, за руль сел Энтони. Ему и принадлежала эти идея. По шоферу, сказал он, машину сразу опознают. Крог не возражал. Он вообще вел себя образцово во время всей поездки. Когда Энтони останавливал машину около ресторана, Крог пил наравне с ним. Кейт с тревогой следила за ним. Крог с важным видом сидел перед своим стаканом и не произносил ни единого слова.
В третьем ресторане Крог разбил стакан. Энтони только что сказал:
— Завтра мы с Эриком отправимся по магазинам, Надо его одеть. В конце концов, мы теперь почти братья.
До этого она не задумывалась, что Крог уже много выпил. Ведь он ничего не ел днем, все утро ушло на междугородные разговоры. — Походим по магазинам, Эрик? — не отставал Энтони. В ответ Крог высказал пожелание, чтобы их вечер удался. Он благодарен Энтони за вчерашнее. — Еще по одной? — спросил Энтони. Но Крог не кончил свою мысль. — Все утро, — продолжал он, — я работал с удивительно ясной головой, потому что не тревожился за вечер. Порвал билеты на концерт. Я думал: сегодня нам будет так же хорошо, как вчера в Тиволи. — Он вскинул руку: «Skal!» — стакан выскользнул, рука упала на осколки. — Я думал: пошлем все к черту. — Едем дальше, — скомандовал Энтони, и все трое вернулись в автомобиль. Было уже совсем темно, но сильные фары струили перед собой бледно-зеленый рассвет. Получалась зримая картина времени: день и по обе стороны от него — ночь. В день выскочил из ночи кролик и опять вернулся в ночь, метнувшись вверх по склону холма. И сами они, выходя из ресторана, после навеса с яркими гирляндами лампочек окунулись в ночь и пустились вдогонку за днем по ровной голубой дороге, отливавшей металлическим блеском. — Ты порезался, — сказала Кейт, но Крог спал, кровь сочилась на сиденье между ним и Энтони.
— Слава богу, — воскликнул Энтони, — хоть раз в жизни повезло вести приличную машину! — Он нажал педаль газа. Чувства скорости у него не было, и автомобиль стремительно разминулся с каменным забором, скользнул мимо освещенного домика, на мгновение залив его зеленым подводным светом, и удивительно было это тускло-призрачное видение, а свет фар уже сунулся под занавески, обшарил сад.
— Эрик порезался.
— Пустяки, — отозвался Энтони. — Кровь уже не идет. Зачем ты его будишь, Кейт? Так мы будто одни. — Стрелка спидометра дрожала на 170. Энтони напевал:
— Я с тобой, и ты со мной, — они были одни в огромном сером автомобиле.
— Может, оставим его у кого-нибудь? — сказал Энтони. — Пусть наконец проведет интересную ночку. — Он насвистывал меланхолический мотив; из автомобильного чрева тонкий звук струился на дорогу, словно шелковая паучья нить.
— Тогда ты не получишь своих комиссионных.
— Верно.
Некоторое время они ехали рядом с железнодорожным полотном; навстречу бесшумно вылетела электричка, вильнула в сторону, полыхнув по рельсам голубой молнией; впереди помигивал красный свет фонаря. За возвышением светлело небо, хотя для их фар это было далеко, и действительно: когда дорога свернула, они увидели два подъемных крана по обе стороны полотна и огромную ферму трехпролетного моста через пути. Рабочую площадку освещали дуговые лампы; на перекрытиях, свесив ноги, сидели рабочие и затягивали гайки. В тридцати футах под ними на земле валялись ломы, винты, ржавые кронштейны. Энтони притормозил, и Крог проснулся. — Остановитесь, — сказал он. — Это новый мост. Хочу посмотреть.
Среди наваленного железа осторожно пробирался коренастый человек в потрепанном коричневом костюме и с перебитым носом. — Кронштейны 145, 141 и 137, — крикнул он; рабочий бросил сверху конец веревки и, перебирая руками, спустился вниз.
Подъемный кран качнулся, в клубах пара повис захват, и рабочий стал грузить заржавленные металлические прямоугольники. Раскачиваясь, связка повисла над автомобилем Крога.
— Они еще пользуются английскими кронштейнами, — сказал Крог. — Видите марку? Чепстоу.
Люди работали спокойно, без спешки, тихо переговариваясь. Их связывали веревки, стальные перекладины, общая задача; за шеренгой дуговых прожекторов тускло светились фары серого автомобиля. Энтони выключил двигатель, и в машине сразу похолодало. Их не замечали, их присутствие никому не мешало. — Подойди на минутку, Эрик, — позвал мастер; рабочий в рваных штанах шагнул с ним в темноту за прожекторами, и, перебирая болты, они принялись что-то разыскивать в железной свалке. — Какие, ты сказал, кронштейны? — крикнул рабочий с дальней перекладины. — 145, 141 и 137, — ответил мастер. — Подними зад, там же написано, — и все добродушно рассмеялись, празднуя свою сплоченность против холода, темноты и смерти, которая таилась в упавшем болте, в ржавом металле, в перетершейся веревке.
— Я когда-то сам работал на мосту, — сказал Крог и открыл дверцу. — Хочу поговорить с мастером. — И неуклюже застыл у автомобиля — в вечернем костюме, с меховым пальто на руке. — Мой мост был побольше этого, — обронил он.
— Помоги мне тут, Эрик, — проходя перед машиной, сказал мастер; карманы его жилета распухли от бумаг. Он сдвинул назад мягкую шляпу, открыв запачканный лоб, и высморкался. — Куда ты девал пятьдесят седьмые болты? — Не пятьдесят седьмые. Сорок третьи, ты хочешь сказать, — возразил рабочий.
Мастер вынул из нагрудного кармана бумажку.
— Ошибаешься. Как раз пятьдесят седьмые.
— Так эти там.
Шагая по шпалам, мастер направился в сторону Крога. Во рту у него была сигарета. Он шарил глазами по сторонам и в ярком свете ламп казался маленьким и щуплым. За ним неотступно следовал рабочий в рваных серых штанах, а с фермы подсказывали, что болты не там, а подальше, еще немного пройти.
— Дай спичку, друг. — Крог переложил пальто на другую руку и ощупал карманы белого жилета. — Простите, — сказал он, — кажется, я… — Возьми, — сказал задний рабочий. — Лови. — Мастер поймал коробку, зажег спичку, оберегая огонь в сложенных ладонях. В ночной темноте яркие прожекторы крупным планом выхватили его руки: тупые, искривленные ревматизмом пальцы, на левой руке одного недостает. К таким рукам полагалось иметь не моложавую замызганную физиономию с перебитым носом, а что-нибудь жестче, старше и суше.
— Добрый вечер, — сказал Крог.
— Добрый вечер, — обронил мастер, продолжая с напарником искать пятьдесят седьмые болты.
Крог вернулся к машине, вошел и сел. — Я содрал руку, — сказал он. — Поедем дальше. Маленький все-таки мост. — Топыря белый галстук, он глубоко уселся рядом с Энтони. — Они работают ночью из-за поездов, — объяснил он. — Кронштейны у них те же, из Чепстоу. Как мало все меняется. — Но сам он переменился, думала Кейт. Ее расстроила эта сцена: и как его захватила работа, и как не оказалось спичек, когда попросили, и как не нашлось слов объясниться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33