Борька Белоусов, пока друзья соревновались в поэтических переводах, делал – наброски. И когда Сашка закончил чтение фрагмента поэмы Пабло Хименеса в его переводе, показал, друзьям, что получилось…
Смеялись тоже каждый по-своему; Сашка басом, солидно, Гера лишь усмехался в модную короткую бородку, больше напоминавшую трехдневную щетину беглого каторжника, но недавно вошедшую в моду в московском «бомонде» и носимую под смокинг, и под «джинсу». Сам Борька хохотал дробным мелким хохотком, признавая созданный им, рисунок маленьким шедевром. И только Владка Петров криво улыбался и не мог выжать из себя смеха. Потому что, если честно, Владька не мог оценить красоты ни японской графики, ни испанской поэзии, и даже шутливый рисунок Борьки, на котором вся их компания была запечатлена на горе Фудзияме, прямо под её знаменитой белой шапкой снега, в шортах, с ледорубами, в виде одноразовых шприцев на шеях вместо амулетов.
Да, вся эта высокоинтеллектуальная компания молодых и пока не признанных гениев кололась.
Первым «ширнулся» Борька, – он долго ухаживал за одной стильной однокурсницей, Машей Воропаевой, и когда она, поддавшись его красивым ухаживаниям и магнетизму его рисунков, решила отдаться ему – в богатой квартире министерского начальника департамента, в отсутствие родителей, на чистой белоснежной, надушенной заранее Борькой постели, Борька оказался несостоятелен. Развилась так называемая психогенная импотенция. То есть он был здоров, но каждый раз, когда ему нужно было проявить себя в мужском качестве, у него ничего не получалось.
Борька «ширнулся», чтоб забыться. И втянулся.
А Сашка Сирнов сломал руку. Он был очень и очень подающим надежды боксером во втором среднем, выступал по юношам за сборную города, получил легкий нокдаун, поскользнулся (у него всегда были слабые ноги, – торс могучий, а ноги тонкие и слабые, у него было время накачать ноги для боксерской «танцующей походки» на ринге, но, увы, не успел) и упал, да так неудачно, на правую руку… Знаменитая Миронова в ЦИТО руку спасла, но было множество мелких переломов, срастались они плохо, боли после четырех операций, когда руку ломали и снова сращивали, были неимоверные, и Саша, пользуясь своим обаянием и влиянием на средний медперсонал, втянулся… В начале обезболивающие уколы, потом таблетки морфина, потом он стал морфинистом, и обратного пути не было, потому, что не было силы воли отказаться от «кайфа».
Гера ширялся сознательно. Он, прочитав ещё в юности гигантское множество книг, пришел к убеждению (конечно же, вздорному, но когда, тебе 18-19 и ты сам приходишь к какому-то убеждению, сдвинуть тебя с него практически невозможно), что высокий интеллектуал, представитель «элиты» должен отличаться от толпы склонностью к запретному… Наркотики запрещены?? Не слышу ответа…
Ах, запрещены… Ах, вы пытаетесь диктовать мне, что мне можно, а чего нельзя. Да пошли бы вы все…
Он попробовал курить марихуану… Ничего особенного. Приятный кайф, не более.
Попробовал настои маковой соломки… Потом чистый опий… Потом героин…
А вот у Владьки все было хорошо и по-простому. Он трахал девчонок без проблем, не умничал, а если что и ломал, так голову на экзаменах. Проблемы как раз появились, когда он стал «ширяться». Вначале стало получаться даже лучше. И с женщинами и в учебе. А потом вообще перестало получаться. И тогда оставалось только увеличивать дозы, чтобы забыться.
Владька не писал и не переводил стихов, не рисовал, и к наукам, в отличие от товарищей, у него особой склонности, а равно и способностей не было.
У каждого, однако, есть своя слабость.
Друзья его были из интеллигентных семей, отцы всех троих имели ученые степени, сами друзья проявляли себя в науке и в творчестве. Владька же родился в семье зав. общим отделом райкома партии, у которого за спиной была лишь ВПШ, дававшая официальное образование, но не прибавлявшая эрудиции. И главное, не было у Владьки ничего такого, что, в отсутствии возможности для совокуплений, давало бы ему хоть какой-то смысл жизни. Он шел за, друзьями. И вот – пришел.
Его вырвало.
– Перебрал, Владик, – равнодушно констатировал Борька. – Прими кутафин.
– А потом снова ширнись, – добавил Саша. – И как рукой снимет.
Ширяться Владька стал под влиянием друзей, – у них, у каждого были свои причины, свои объяснения и оправдания. А он просто так, за компанию, чтобы не обозвали «чуркой» и «совком», если откажется.
Когда «откачали» Владьку, Гера уже разливал густой черный кофе без сахара по маленьким японским чашечкам.
– Повторяю, берем вещи строго по списку.
– Ну, друг, мы это уже обсудили, – равнодушно процедил Борька, что-то попрежнему набрасывая в своем блокноте…
– Не лишнее и ещё раз напомнить.
– Может, экзамен устроишь?
– Я бы и устроил, но вам надо запомнить не названия работ и имена художников, которые мы берем в музее частных коллекции, а размеры. Это даже Владька способен усвоить.
Владька мучительно покраснел, чувствуя весь трагизм своей никчемности.
– Это же так просто, – сказал Сашка. – Берем те работы, которые по размерам проходят в щели между рамой и решеткой.
– Работаем в трех залах. Мы с Саней, как знатоки эпохи и страны, работаем в музее, снимаем картины, и, не распаковывая, не вынимая из рам, тут же просовываем в щели между рамой и решеткой. Так будет надежнее. Борис и Владька работают во дворе музея, – принимают работы и складывают их у стены.
– Почему не сразу несем в машины?
– Потому что нам надо время, чтобы уйти из музея и успеть подсесть в ваши «тачки». Пока мы шухерим на выходе, создавая большой раскардаш в обозе королевского полка кавалергардов, вы перетаскиваете картинки в багажники, садитесь за «баранки», и, снявшись резко с места, заворачиваете: один влево, мимо института, второй вправо, мимо музея…
– В просвет между Музеем «Пушкинским» и Музеем частных коллекций?
– Да…
– А вы?
– А мы с Саней выходим друг за другом из здания музея и разделяемся, чтобы отвлечь внимание возможных преследователей…
– А что, будут преследователи? – резко побледнев спросил Владька.
– Все может быть. Когда ты выламываешься из толпы обывателей и посредственностей, Владик, нужно быть готовыми к тому, что толпа тебя не поймет…
– Ну да, – растерянно согласился Владька. Но, похоже, мысль о возможном преследовании пришла ему в голову первый раз и как-то мало его обрадовала…
– Итак, мы передаем вам картинки, вы на тачках, на скорости – за углы, там я вскакиваю в машину к Борису, Саня – в тачку Владика, – и мы на скорости уходим.
– Куда, вместе все? Толпой цыганской? – иронично усмехнулся Борис.
– Нет, мы с тобой, Боря, уходим резко направо, по бульвару до генштаба, там дальше, через площадь, по бульвару – к Большой Никитской, там я выскакиваю у театра Розовского, а ты с картинками, идешь в сторону Пушкинской площади, на углу Большой Дмитровки, вернее, не доезжая до угла, резко, сворачиваешь во двор там ставишь тачку, её накрывают «попонкой»…
– Чем?
– Ну, брезентовым покрывалом, чтоб в глаза не бросалась, если будут искать машину с приметами. И дальше не наша забота. Картинки уже другие люди вынут и передадут заказчику, другие люди и будут менять тактико – технические данные машин.
– А что потом будет с ними?
– Да нам то какое дело? Тачки не наши. Не наша и забота.
– А мы с Сеней куда? – спросил, не сумев сдержать дрожь в голосе, Владька.
– А вы уходите по прямой – до кольца Садового, там сворачиваете направо и ставите машину во двор Союза журналистов.
– Ворота там железные…
– Ворота будут открыты…
– Дальше?
– Дальше по «лекалу» – ставите» тачки и уходите, – пешком, на метро, на такси, на ваше усмотрение.
– Ушли. Что дальше?
– Дальше мы встречаемся здесь, на квартире Сани, как наиболее свободной от любопытства предков, в виду их временного отсутствие на исторической родине.
– И?
– И нам сюда прямо на квартиру, принесут на блюдечке с голубой каемочкой по 5 тысяч баксов на брата.
– Не продешевили?
– Если бы все лежало на нас, то да, конечно, можно было бы взять и побольше. Но не забывайте, – заказ – не от нас, наводка – не наша, мы только рекогносцировку в музее сделали, «тачки» не наши и не наша забота, куда они потому уйдут, как и то, откуда их взяли, сброс добычи не наша проблема, нам не придется, как урки говорят, искать крутого барыгу, чтоб сбагрить товар. Никакого риска…
– А если нас кто запомнит в музее?
– Ну, во-первых – грим. Грим у нас классный. Боря сам нанесет все эти бровки, усики, бакенбарды, припудрит, подгонит парички, он у нас классный художник…
– Но гримером я ещё не работал…
– За пять тысяч баксов поработаешь. Это тебе не вазочки мамкины в комиссионный тайком носить…
– Я бы попросил без личных выпадов, вяло парировал Борька.
– Да ладно джентльмены, сочтемся славой… Все мы в поисках «бабок» мелочевкой промышляем. А тут сразу хороший куш. А получится, дадут новый заказ. Мне обещали. Будем в «дури» купаться…
Надо сказать, что все, что ранее говорил – Гера, было чистой правдой. У него был заказ, ему гарантировалась сброска взятого и фиксированный гонорар в баксах, ему были обещаны «тачки» для дела и даже приготовлены места для их сокрытия.
В одном он соврал.
Ему никто не обещал, что такая работа будет регулярной. Он сам так логически предположил, что если удалось один раз, почему бы не использовать их компанию, – тут он мысленно усмехнулся несоразмерности столь разных величин, – как организованную, сложившуюся преступную группу.
Ему этого никто, однако ж, не обещал. Просто потому, что с крупными заказами стоимостью более миллиона долларов в системе Игуаны не было принято рисковать. И каждый раз группа, работавшая на острие атаки, изымавшая коллекцию и потому неизбежно (грим, инсценировки, это, конечно же, детский лепет для молодых, придурков-романтиков) засвеченная, – какой-нибудь умник наверняка, если менты сядут на след и возьмут по глупости, кого-то, да идентифицирует, – так вот, каждый раз такая группа уничтожалась в течение первых тридцати-сорока минут после забора-коллекции. Но Гера этого не знал.
А потому и не мог сказать об этом своим товарищам.
Так что если он их и обманывал, то самую малость.
В тот вечер ширялись до одурения. После чего разбились на пары и разошлись по разным комнатам. Поскольку эту книгу будут читать разные, в том числе молодые и интеллигентные дамы, я воздержусь от описания происшедшего в большой квартире советника по культуре одного из посольств нашей страны в одной из зарубежных стран.
Утром выглядели помятыми. Есть не хотелось. Пили кофе, курили.
В 7. 30 утра в дверь постучали. Гонец с отвращением глядя, на, помятую физиономию хозяина, передал четыре полных шприца с героином и на словах добавил:
– Обе тачки во дворе, вот ключи. Одна вишневая «Волга» и красный «Жигуль».
– Чего такие заметные?
– А им все равно недолгая жизнь уготована – хохотнул посланник дьявола, и, небрежно скользнув взглядом по бледной роже Геры добавил:
– Жизнь, братан, вообще штука короткая.
– У кого как, – философски возразил Гера.
– Это точно, – согласился посланец.
Каждый при этом думал о своем.
Ширнулись…
После чего сразу впали в кайф, в состояние повышенной любви к окружающей действительности друг к другу, и полной уверенности, что в – жизни этой все гармонично и празднично.
– Уже перед самым выходом из дома Владьку пронесло со страшной силой.
Он долго не выходил из; туалета, мучительно краснея там от того, что задерживал акцию.
Гера нервничал, как старший в группе (он иногда сам себя иронично называл «пахан», хотя и понимал, что не совсем соответствует этому званию, – у Геры не было – наколок и он ни разу не был на зоне).
Наконец, бледный и осунувшийся из туалета появился Владька.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71