— У некоторых слишком тяжелая рука, а лошадям это не нравится. Они начинают грызть удила, не слушаются, могут даже и сбросить седока.
— У вас бывали трагические случаи? — спросил я.
— Упаси Боже. Таких лошадей мы не стали бы держать на ранчо, но порой случается, что лошадь вдруг занервничает и покроется пеной. Лошади, они, ведь, тоже живые существа и прекрасно понимают, что к чему. Знают, что, катая туристов, зарабатывают себе на прокорм, хотя нет-нет да и проявят норов, но в общем, как правило, терпеливо сносят все невзгоды. У нас еще ни одна лошадь не сбросила седока на тропе.
— Должно быть, это очень тяжело — обихаживать животных, — сказал я.
— Эй, послушай, чего это мы все говорим о моих трудностях? Давай поговорим о твоих?
— У меня нет никаких трудностей.
Так, весело болтая и осторожно прощупывая почву, мы доехали до аэропорта. Крамер оказался тоже не промах. Едва только я называл имя какого-нибудь постояльца, как он сразу же переводил разговор на другую тему. Не сразу, правда, но постепенно я понял, что он взял себе за правило никогда не обсуждать одних гостей с другими.
Отыскав телефонную будку в самом тихом месте, я позвонил Берте Кул.
— Дональд, — услыхал я в трубке знакомый голос, — ну, как ты там?
— Пока что все в порядке, за исключением того, что наше задание похоже летит ко всем чертям.
— Что ты несешь?
— Этот парень… Бруно, или действительно травмирован, или настолько хитрая бестия, что в такую грубую ловушку, как наша, не попадается.
— Хочешь сказать, что тебе ничего не светит? — с упреком спросила Берта.
— Это не вопрос, светит мне или светит, — сказал я. — Дело обстоит так: увидим ли мы вообще свет. У этого человека может быть настоящая травма. Я собирался звонить Брекинриджу, но на всякий случай решил сначала предупредить тебя.
— Боже ты мой, — послышался вздох на том конце провода, — теперь нельзя пойти на попятный. Мы подрядились на три недели, нам оплачивают все расходы, и мы получаем еще по шестьдесят долларов в день.
— Я не собираюсь брать его за горло, — сказал я. — Просто думаю, что, когда он услышит мой отчет, то захочет изменить тактику и отзовет меня.
— Отзовет! — взвилась Берта. — Мы ударили по рукам, и никто не имеет никакого права нарушать соглашение.
— Нет, конечно, мы не станем давать ему повод думать, будто сидим без работы, — успокоил я ее.
— Давай я переговорю с ним, — вызвалась моя компаньонша. — Мигом вправлю ему мозги.
— Лучше не надо, — осторожно предупредил я ее. — Я сам все ему передам. Просто хотел поставить тебя в известность. Все. Пока. Я еще позвоню.
Я не стал слушать возмущенные крики Берты, повесил трубку и попросил телефонистку соединить меня с Брекинриджем. К счастью, он оказался на месте. Как только секретарша услышала мое имя, она тут же соединила меня с шефом.
— Привет, Лэм, — оживленно произнес он. — Ну как там, в Таксоне?
— Полный ажур.
— Ранчо понравилось?
— Конечно!
— С Долорес никаких проблем?
— Исключено!
— Это хорошо, — сказал он, и, помолчав спросил. — А в чем, собственно, дело?
— А ваш Бруно — крепкий орешек.
— Правда? Почему же это?
— Похоже на то, что он не валяет дурака. Прибыл сегодня днем и говорит всем, что попал сюда благодаря тому, что выиграл конкурс, что серьезно пострадал в автомобильной катастрофе и что собирается вести здесь очень и очень спокойный образ жизни. Передвигается с помощью трости, вдобавок опираясь на руку одного местного ковбоя, который ухаживает за лошадьми.
— Что за чертовщина! — выругался Брекинридж.
— Я говорю правду.
Мой работодатель долго молчал, потом присвистнул и медленно проговорил:
— Хорошо, Дональд. Возвращайся.
— Прямо так и возвращаться? — переспросил я.
— Прямо так и возвращайся, — подтвердил он. — Ничего не попишешь — придется платить.
— Это мои самые первые впечатления, — сказал я. — В конце концов он может чем-то выдать себя. Не исключено, что мы застукаем его.
— Я не думаю, что стоит продолжать наблюдение. Я рад, что ты, Дональд, позвонил мне. Никуда не денешься — надо раскошеливаться. Если он ведет себя честно, то такая травма принесет ему большие деньги. Итак, садись на самолет и лети домой.
— Не надо так спешить, — возразил я. — Дайте мне хотя бы один день. Хочу оценить всю ситуацию на месте. Я позвонил, потому что решил ввести вас в курс дела.
— Вот и отлично, Лэм, — оживился он. — Вот и отлично. Я очень рад звонку. А теперь, Лэм, пойми меня правильно: что ты там говоришь, уже не имеет значения. С агентством мы в течение трех недель все утрясем, но я больше не верю, что можно что-то выжать из этого случая, раз травма настоящая. Самое лучшее — откупиться хорошими деньгами.
— Вы дадите мне хотя бы один день?
— Ну, ладно, — нехотя ответил он. — Да, один день куда еще ни шло.
— У меня появилась возможность добраться на машине до города, поэтому я и звоню вам.
— Лэм, я всегда к твоим услугам. Случится что-нибудь важное, немедленно оповести меня. Назови только секретарю свое имя, и она сразу же свяжет тебя со мной. Значит, ты звонишь завтра и докладываешь обстановку?
— Да.
— Обязательно позвони.
— Я обязательно позвоню, — заверил я его и повесил трубку.
Больше я не стал никому звонить и отправился по залам ожидания разыскивать Крамера. Тот околачивался возле стойки с газированной водой, наслаждаясь шоколадным солодом. Затерявшийся багаж прибыл вовремя, и мы отправились обратно на ранчо.
И прибыли как раз ко времени вечернего коктейля. Я заказал себе два, потом пошел пообедал, а после обеда начались танцы.
Я решил немного потанцевать с Долорес.
Она умела танцевать очень виртуозно.., была соблазнительна, но не слишком выставляла на сей раз себя напоказ.
— Бруно еще не повергнут? — спросил я.
— Это не мужчина, а айсберг, — усмехнулась она. — Он по-настоящему травмирован, Дональд. Это уже что-то новенькое. Я никак не предполагала столкнуться с таким случаем. Мне было сказано, что сюда направят стопроцентного симулянта. Не понимаю, как они могли так обмишуриться.
— Возможно, они не обмишурились, — заверил я. — Они рискнули, да не на того напали.
— Ты остаешься пока здесь, Дональд?
— Не знаю, а что?
— Мне страшно не хочется, чтобы ты уезжал. Мы только-только познакомились.
— Ты представляешь все так, словно это я симулянт.
Она посмотрела мне прямо в глаза и сказала:
— Я представляю это так, потому что ты нравишься мне.
В этот момент музыка прекратилась, и Долорес, как бы подчеркивая сказанное, коснулась моего бедра и улыбнулась, заметив, что один из постояльцев направляется к ней, чтобы пригласить на следующий танец.
— Каким образом тебе удается не восстанавливать против себя всех жен? — удивился я.
— Это искусство, — загадочно ответила она и повернулась к приближавшемуся мужчине с заученной улыбкой на губах.
Пока Долорес танцевала, я внимательно следил за ней. Держалась она очень раскованно, время от времени, одаривая партнера улыбкой, затем быстрым взглядом обводила танцующих мужчин и женщин, постоянно следя за тем, чтобы всем было весело.
Любая замужняя женщина, поймавшая этот взгляд, оценила бы его по достоинству. Он говорил о том, что хозяйка выполняет свою работу.
Если отбросить эпизод с Бруно, я с уверенностью мог констатировать одно — Долорес исключительно умная молодая женщина.
На ранчо ночная жизнь затихала быстро. Это делалось для того, чтобы отдыхающие пораньше ложились спать. Танцы устраивались два раза в неделю, да и то ограничивались одним часом, музыка затем выключалась, и все отправлялись на боковую.
Дважды в неделю во внутреннем дворике ранчо разводили большой костер, возле которого вкруг ставились стулья. Мескитовые дрова горели весело и ярко, а ковбои развлекали зрителей, играя на гитарах и исполняя песни Дикого Запада. Обычно исполнителями бывали какие-нибудь профессиональные группы, которые путешествовали от ранчо к ранчо.
Время от времени сюда съезжались местные жители, чтобы потанцевать и попеть под аккомпанемент гитар при ярком свете пылающих костров.
Все это делалось для того, чтобы люди, прибывшие на ранчо, могли хорошо отдохнуть, и вместе с тем эти представления никогда не затягивались за полночь.
Я тоже отправился спать рано, потому что Мелита Дун, сославшись на головную боль, довольно скоро ушла в свою хижину, а Хелменн Бруно, спекулируя на своих травмах (настоящих или выдуманных), также решил отдохнуть.
Кто-то раздобыл ему инвалидную коляску, и он, ловко управляя ею, покатил к себе.
Долорес Феррол, явно недовольна таким поворотом событий, изо всех сил старалась скрыть свое раздражение, развив бурную деятельность и следя за тем, чтобы все танцевали и веселились, не разбиваясь на партизанские группки.
Несмотря на то, что Долорес вертелась волчком среди галдящей толпы, я чувствовал, что она ждет-не дождется окончания танцев, чтобы детально обсудить, как же нам быть дальше.
В принципе обсуждать было особенно нечего — во всяком случае, на первых порах, и прежде, чем вплотную заняться Долорес, необходимо определиться с Мелитой Дун. Было в этой девушке нечто такое, что беспокоило меня.
Картинно зевнув, я направился к своей хижине. Долорес была тут как тут.
— Ты уходишь, Дональд?
— День выдался тяжелый.
— Не смеши меня, — улыбнулась она. — Ты из тех жилистых ребят, что выдержат с десяток таких дней.., или все-таки боишься наступившей темноты?
— Что ты думаешь о Мелите Дун? — в свою очередь, спросил я, уходя от вопроса. — Она не из тех, кто ищет романтики и приключений. Такие девушки не сходят с ума от лошадей, и к страстным любительницам отправиться в пустыню ради красивых цветных фотографий я бы ее тоже не причислил. Спрашивается, что ей здесь нужно?
— Почем я знаю, — ответила Долорес. — На ранчо я навидалась всяких девиц, правда, эта ни на кого не похожа. Вообще-то я делю их всех на три категории. К первой отношу тех, кто приехал сюда в поисках любовных приключений, и местным ковбоям можно только позавидовать: эти девушки так и бросаются им на шею. Ковбои уже настолько пресытились ими, что даже если женщина скинет свою одежду, они зевнут, повернутся спиной и пойдут седлать своих лошадей. Ко второй следует причислить девушек и женщин, которые страшно любят конный спорт, и ковбои отлично ладят с ними, если только те не являются большими знатоками, чем они сами. Они действительно любят лошадей и обожают кататься верхом, поэтому мы даем им лучших животных, пускай себе катаются, сколько хотят. Ну, а последняя категория — это, конечно, любительницы пощелкать фотоаппаратом, художники и те, кто предпочитает улицам широкий простор. Для них здесь полное раздолье. Только смотри — не заблудись. Эти, как правило, держатся поодиночке…
— Мелита Дун, кстати, не отличается общительностью, — вставил я.
— Я никак не пойму ее, — покачала головой Долорес. — У нее явно что-то на уме. Знаешь, Дональд, у меня такое чувство, что ее к нам заслали.
— У меня точно такое же чувство, — согласился я.
— Между прочим, она живет рядом с тобой, а ты уже третий раз зеваешь во весь рот за последние десять минут. У меня складывается впечатление.., ну, понимаешь…
И она соблазнительно улыбнулась.
— А у меня сложилось впечатление, что в кофе подсыпали снотворное, — сказал я. — Я валюсь с ног. До завтра, Долорес.
— До завтра? — спросила она.
— Ты прекрасно устроилась, Долорес.
— Этим я обязана только самой себе.
— Ну, а платят хорошо?
— Я делаю так, чтобы сносно платили. Я знаю, чем занимаюсь. И выполняю чертовски тяжелую работу. Благодаря мне люди отдыхают здесь гораздо лучше, чем если бы меня вовсе не было. За свои труды я требую довольно много и получаю немало.
— И никто не догадывается о том, что ты работаешь на страховую компанию?
— Ты это на что намекаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23