— И что потом?
— Тогда мы отправились к Бакстеру. Он вспомнил этот револьвер, но сказал, что купил его для приятеля.
— И кто же этот приятель?
— Прессман.
— То есть он отдал револьвер Прессману?
— Да. Он говорит, что ему было известно, что Прессман мечтает об оружии именно такого типа, и поэтому он отдал револьвер ему, как только приехал из Монтаны, а потом совершенно позабыл об этом, попросту выбросил этот факт из головы и припомнил только тогда, когда мы его об этом спросили… Похоже, что Бакстер вообще коллекционирует оружие, чего только у него нет: револьверы, ружья, пистолеты, и древние, и современные, и все это развешано по стенам от спальни до библиотеки — фактически весь его дом заполнен оружием.
— А он женат? — спросила Милдред. Дюриэа рассмеялся.
— А какое это имеет отношение к делу?
— Ну, я не знаю. Я просто спросила. Ты упомянул его квартиру.
— Нет, — ответил Дюриэа, — он не женат. Он старый холостяк, увлекается спортом. У него дом, в котором он может предаваться своим хобби, говорит, что это потому, что он терпеть не может, когда ему мешают, и поэтому же и не выносит наемные квартиры.
— А как ты считаешь, это действительно было самоубийство?
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Но ведь это был револьвер Прессмана? Дюриэа улыбнулся.
— Мы уже в самом начале отбросили версию самоубийства.
— Но послушай, если он был застрелен из своего собственного револьвера…
— А это, — подхватил Дюриэа, — подводит нас к очень интересному вопросу. Мы ведь допросили и миссис Прессман. Ей сейчас около тридцати. А ему было уже за пятьдесят. Женаты они были уже лет пять. Вся его жизнь была безраздельно отдана бизнесу. Можешь себе представить, как к этому относилась его жена, которая ко всему,еще была моложе его на добрых двадцать лет.
— Ты говоришь как по писаному, — объявила она: Дюриэа рассмеялся.
— Давай продолжай распространяться на эту тему, — поддразнила его Милдред. — Меня уже больше не волнует ваше расследование. Расскажи мне лучше, что там за проблемы были у Прессманов.
— Боюсь, что больше ничем не смогу порадовать тебя, — сообщил ей Дюриэа. — Мне не известны ни сплетни, ни какие-то интимные детали их семейной жизни — словом, ничего из того, что обычно так интересует женщин.
— А почему?
— Но ведь, чтобы выяснить это, нужно провести точно такую же сухую методичную работу.
— А в чем она заключается?
— Ну, — начал Дюриэа, — сначала для того, чтобы хоть за что-то уцепиться, мы прибегли к помощи дворецкого, который был очень привязан к мистеру Прессману. Мы объяснили ему, что нас интересует, и он тщательно обыскал весь дом.
— А что вы искали?
Газету, из которой были вырезаны некоторые строчки — если точнее, то три фразы — и которые были затем наклеены на бумагу и подброшены, так чтобы все поняли, что это и есть предсмертная записка.
— Ну и как, нашел он газету? Дюриэа мрачно кивнул.
— Она лежала у нее в машине, в отделении для перчаток.
— А что было потом?
— Ну как же?! Возникла еще одна довольно распространенная, хотя и достаточно любопытная, версия. Я попросил миссис Прессман прийти ко мне завтра утром. Шериф и я допросим ее.
— А это будет считаться убийством третьей степени?
— А это уж будет зависеть от нашей такой же кропотливой и скучной работы, — ответил Дюриэа. — Мы должны быть очень терпеливыми и обаятельными. Мы будем снова и снова заставлять ее пересказывать все это снова. И будем искать хоть малейшую неувязку в ее истории. Мы будем спрашивать ее о ее семейной жизни, наши вопросы будут становиться все более и более личными, до тех пор пока она не выйдет из себя… Тот же самый старый трюк. Она будет испугана, несчастна, все ее надежды рассеются как дым. Она запутается, попытавшись скрыть правду в самом невинном вопросе. Потом она попытается тронуть нас слезами, будет ставить на то, что ей задают вопросы все большее количество людей, будет делать все больше ошибок, а затем вдруг попадет в мышеловку и, скорее всего, расколется и все нам расскажет.
— В твоих устах все произойдет так обыденно и неромантично, — заявила Милдред.
Ненавижу разговаривать с людьми, когда их жизнь поставлена на карту. Впрочем, о ней это еще рано говорить…
— Почему?
— Женщинам, у которых такая фигура, никогда не вынесут смертный приговор.
— Это все? — спросила Милдред.
— Что ты имеешь в виду?
— Может быть, ты еще о чем-то хотел мне рассказать?
— Да нет, все остальное не заслуживает внимания, — немного смущенно ответил Дюриэа.
— Ну а все-таки, что ты имеешь в виду?
— Было еще несколько непонятных следов.
— Что значить “непонятных следов”?
— Ну, я имею в виду неизвестные нам отношения Прессмана с другими людьми…
— Ты так говоришь, как будто их там было много.
— Иногда мне тоже так кажется… Обрати внимание, стоит только какому-нибудь самолету исчезнуть во время полета — тут же находятся сотни людей, которые приходят и рассказывают, что якобы видели какие-то загадочные огни в горах, слышали, как самолет пролетал прямо над их домом, или, чего доброго, даже слышали грохот взрыва, и крики людей, и зарево на небе.
— Да, — задумчиво согласилась она. — Я раньше и не подозревала, сколько их, подобных субъектов, которые могут убедить себя в чем угодно.
— То же самое случается, когда происходит убийство. Стоит только объявить о том, что был убит человек, каждый дурак на много миль вокруг убедит себя, что именно у него в руках главное вещественное доказательство.
— А в этом случае то же самое? — спросила Милдред.
— Да нет, сейчас я имел в виду только одного человека — Джейн Грейвен, секретаршу Прессмана.
— И что же она?
— Мне позвонил кто-то неизвестный и сообщил, что у нее был роман с Прессманом и что она изо всех сил пыталась настроить его против собственной жены, что, возможно, она попытается сделать так, чтобы именно на жену Прессмана пало подозрение, и что, если так случится, я должен буду вытрясти из нее правду.
— А кто это был — мужчина или женщина?
— Звонил мужчина.
— И ты даже не догадываешься, кто это мог быть?
— Нет. Я даже не смог проследить, откуда был звонок.
— Что-нибудь еще?
— Да. Ты же знаешь, что на крыльце нашли женскую компактную пудру.
— И вы узнали, кому она принадлежит?
— Полагаю, что да.
— Ну и кому же?
— Девушке по имени Ева Реймонд. Она, если так можно выразиться, искательница приключений.
— Профессионалка?
— Да нет. Я бы сказал, талантливая дилетантка с коммерческой жилкой.
— Понятно… А как туда попала ее пудреница?
— Я еще точно не знаю, — сказал Дюриэа. — Она, во всяком случае, отрицает, что это ее пудреница. Вообще-то, мы почти уверены, что она лжет, но у нее алиби до полуночи двадцать четвертого. А ведь из результатов вскрытия известно, что Прессман был убит самое позднее в одиннадцать вечера. Это автоматически исключает ее из числа подозреваемых, но, черт возьми, мне это не по душе!
— Что ты имеешь в виду?
— Да все эти женщины в жизни Прессмана. Что-то тут не так.
— Ну а почему бы и нет?
— Насколько я понял, он не принадлежал к этому типу мужчин.
— Не говори глупости, Френк. Все мужчины принадлежат к “этому типу”, стоит только хорошенькой женщине поманить их пальцем.
— В том-то и дело, — перебил ее Дюриэа. — Его, похоже, не особенно привлекали красивые женщины. Он был хладнокровным, суровым, эгоистичным человеком, и вся его жизнь починялась одной-единственной цели — достижению еще большего имущества.
— Может быть, в его характере были еще какие-то черты, которые были неизвестны даже близким ему людям?
— Очень возможно, — согласился Дюриэа, — но в этом случае выходит, это было что-то, что просыпалось в нем крайне редко и снова исчезало, как только он добивался своей цели.
— Френк, — задумчиво сказала Милдред, — тебе надо бросить это дело.
— Почему?
— Ты постепенно превращаешься в циника. Такое впечатление, что я разговариваю со стариком, а ведь ты совсем еще молодой человек.
Дюриэа рассмеялся.
— О, ну ничего удивительного, такие вещи иногда случаются.
— Я хочу, нет, я тебя умоляю, брось ты это дело. Или я дам полную свободу Грэмпсу, спущу его с цепи — и тогда уж тебе ничего другого не останется.
— В таком случае нам придется умереть с голоду — ведь частная практика нас не прокормит.
— Ничего не поделаешь — умрем, так умрем… А пока что тебе, по-моему, просто необходимо выпить.
Дюриэа усмехнулся.
— А у тебя, случайно, не сохранился рецепт того необыкновенного коктейля Грэмпса, с ликером из Мексики.
— Я бы не отказалась от него. Да и тебе бы он не повредил. Ты… О, о!
— Что стряслось? — Дюриэа вскочил на ноги и подбежал к стоявшей у окна жене.
— По-моему, я потихоньку схожу с ума. Хочешь, я сейчас тебе погадаю: на твоем пути скоро появится маленький старичок, который выглядит неожиданно молодо для своих лет, человечек, который предложит тебе отведать крепкий, необыкновенно вкусный коктейль и…
— А что, ты его уже видишь? — спросил Дюриэа.
— Пока я вижу агрегат, больше похожий на мышеловку, чем на автомобиль и самодельный трейлер, который мотается из стороны в сторону так, что, кажется, вот-вот врежется в наш гараж.
— Будь я проклят, если я не рад увидеть этого старого мошенника. Сейчас я бы даже не отказался от коктейля его изготовления, Бог с ним, крепкого или некрепкого.
Они услышали быстрые шаги на крыльце, и вошел Грэмпс, несколько больше озабоченный, чем обычно. Он был похож на маленького мальчика, который чувствует, что в чем-то провинился, и старается скрыть свое смущение за нарочитой деловитостью.
Милдред вопросительно взглянула на деда.
— Что ты задумал? — спросила она.
Глаза Грэмпса были невинны и чисты как вода горного озера.
— Что я задумал? — переспросил он. — Что ты придумываешь? Я всего-то-навсего поездил по окрестностям.
— А мы тут как раз вспоминали ваши коктейли, Грэмпс, — вступил в разговор Дюриэа.
Лицо Грэмпса просветлело.
— Да неужели? — воскликнул он.
— Не позволяй ему уходить от ответа, Френк, — сказала Милдред. — Наверняка он что-то замышляет, голову даю на отсечение.
Грэмпс хихикнул.
— Опыт общения с окружным прокурором испортил тебе чутье, Милдред. Я думаю, что единственное средство, которое может помочь тебе, — это хороший коктейль. Как насчет того, чтобы пообедать со мной, а, ребята?
— Нет уж, ты лучше пообедаешь с нами, — решила Милдред. — Но у тебя еще есть время сходить к себе и приготовить нам по коктейлю.
Он ушел, и Милдред перевела взгляд на мужа.
— Готова держать пари на что угодно, — пробормотала она.
— Ты имеешь в виду, что у него что-то на уме? — спросил Дюриэа.
Она молча кивнула.
— Не пытайся вытянуть это из него, — предложил Дюриэа. — И вообще, будет лучше, если я ничего об этом не буду знать — хорошо бы только знать, где он будет обретаться: в нашем округе или где-нибудь в Лос-Анджелесе. Если у нас, то, боюсь, придется принять какие-то меры. А если он отправится в Лос-Анджелес, то, Бог с ним, пусть делает, что хочет.
Ты не знаешь Грэмпса, — озабоченно сказала она. — При его энергии остановить его может только атомная бомба.
— Не волнуйся, — беспечно сказал Дюриэа. — Если он что-то натворит вне нашего округа и не будет афишировать свои родственные связи со мной, то, я думаю, ничего страшного не случится.
— Он не будет впутывать тебя, я уверена, — ответила Милдред. — Я его знаю, он очень щепетильный человек… Ну а что ты будешь делать, если он действительно влипнет в какую-то историю?
— Где, в Лос-Анджелесе?
— Да.
— Ну, это просто, — ответил Дюриэа. — Пусть его привлекут к суду или вообще поступают с ним, как это делают с любым человеком, который пытается вмешаться в прерогативы суда. Другими словами, я просто умою руки, и пусть его проучат, будет в следующий раз знать, как совать свой нос не в свое дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30