– Рядом с коронером – Палья, – объяснил Одесса.
– Я уже догадалась.
Второй мужчина, словно услышав наши слова, обернулся и посмотрел на нас. Извинившись перед собеседниками, он подошел к нам.
– Мисс Миллоун? – спросил он, протягивая мне руку. – Я Джим Палья.
Голос у него был низкий и спокойный. На вид – лет пятьдесят, голова бритая, лоб изрезан морщинами. На нем были овальные очки в тонкой металлической оправе.
Мы пожали друг другу руки и обменялись соответствующими любезностями.
– Мы теперь ваши должники. Как вам удалось обнаружить «мерседес»?
Одесса тронул меня за рукав:
– Вы тут пока побеседуйте. Я скоро вернусь.
Он спустился на берег, к водолазу. Я обернулась к детективу Палья, который не сводил с меня глаз.
– Даже не знаю, с чего начать. Я была в доме Ллойда. Это бывший муж Кристал.
– Знаю. Отчим Лейлы.
– Ну да. Утром она без разрешения ушла из школы, и Кристал решила, что она отправилась к нему. Я пообещала Кристал попробовать найти девочку и поехала на Литл-Пони-роуд. Лейла, должно быть, хотела поймать машину: я увидела ее на обочине. И уговорила поехать со мной к Ллойду. Его дома не было, но она знала, где ключ. Его дом вон тот, с высокой крышей, – показала я на тот берег озера. – Лейла села смотреть телевизор, а я поднялась на антресоли. Там я увидела телескоп и из любопытства в него посмотрела. И с удивлением обнаружила, что эта часть Грамерси-лейн расположена как раз напротив дома Фионы. А еще я заметила в телескоп собаку – немецкую овчарку Труди. Я ее уже встречала, когда приезжала к Фионе. Так вот, собака стояла на берегу и лаяла как сумасшедшая. Я догадалась, что она чем-то встревожена, но чем – понять не могла. А еще я разглядела выбоины на валуне у берега, примятые кусты, поломанные деревца. Сначала я подумала, что кто-то спускал на воду лодку, но потом увидела на столбе объявление и вспомнила, что купаться и кататься на лодках в этом пруду запрещено.
Палья задумчиво смотрел на меня:
– Я все-таки не понимаю, как вы все это связали воедино.
– Мне вдруг все стало ясно. Доктора Перселла последний раз видели в клинике. Мне говорили, что он собирался вечером заехать к Фионе, и я…
– Кто говорил?
– Друг Перселла, некий Джейкоб Тригг. Дау ему сказал, что договорился вечером с ней увидеться.
– А с Фионой вы об этом беседовали?
– Ну да, я ее спросила. Что естественно – я же на нее работаю. Она сама должна была все рассказать, когда меня нанимала.
– И что она ответила?
– Утверждает, что он так и не появился. Я решила, что он не захотел с ней видеться, а ей гордость не позволяет это признать.
– Жаль, Фиона нам про это не сказала. Мы бы опросили соседей – вдруг кто-то слышал, как подъехала машина.
И тут я услышала гул мотора и скрежет – трос, на котором тянули «мерседес», наматывался на барабан. Машина шла носом вниз, три из четырех окон были открыты. Из каждого отверстия, из каждой щели лилась вода. Со стороны водителя окно было закрыто, нижняя часть стекла в трещинах, верхняя отсутствовала. На переднем сиденье я разглядела бесформенную человеческую фигуру, страшную, распухшую. Лицо было повернуто к окну – словно человек смотрел наружу. Тело столько недель пролежало под водой, что кожа стала совершенно белой. Я невольно вскрикнула. Рот мертвеца был открыт, губы вытянуты – как будто он кричал, то ли удивляясь чему-то, то ли негодуя.
– Я буду в машине, – сказала я.
Палья меня уже не слышал – он шел к «мерседесу». Неподалеку стояли санитары. Краем глаз я увидела вспышку – полицейский фотограф приступил к работе. У меня не было сил за этим наблюдать. Обычно мне удается преодолеть отвращение и работать на месте преступления с нужной долей отстраненности. Но сейчас я ничего не могла с собой поделать: слишком уж мрачно все выглядело. Перселл – если тело действительно его – либо покончил с собой, либо был убит. Не мог он случайно съехать с холма в пруд.
Домой я вернулась в одиннадцатом часу. Криминалисты все еще оставались у пруда, хотя я лично и не понимаю, что им там делать. Я там походила-походила и отправилась домой. Я так и не ужинала. И не обедала. Дважды за вечер меня обуревал голод, но теперь он рассосался, осталась только головная боль, грозившая перейти в мигрень.
Слава богу, хоть дождь кончился, начинало потихоньку теплеть. Улицы словно дымились – испарялась влага. Дороги были еще мокрые, с листвы капала вода. Поднимался туман, и все вокруг казалось зыбким и неясным. Даже соседние дома выглядели странными и незнакомыми. Пространство стало двумерным, и ветви деревьев походили на рисунок тушью. Я вставила ключ в замок. Окошко Генри светилось – это было единственное яркое пятно. Сунув ключ в карман, я зашагала через двор.
Заглянув в окошко на задней двери, я увидела его за столом со стаканом виски.
– Генри! – позвала я и постучала в стекло.
Он открыл дверь. Я стряхнула дождевик и повесила его на спинку стула, а Генри открыл холодильник, достал пригоршню кубиков льда и ссыпал их себе в стакан, залив сверху новой порцией виски.
– Что стряслось? Ты какая-то измученная, – сказал он.
– Угу.
Он протянул мне стакан.
– Спасибо, – кивнула я и отхлебнула виски.
Только теперь я поняла, что устала смертельно. Я вернула стакан Генри и откинулась на спинку стула.
– Так что случилось? – спросил он.
– Мы нашли машину доктора Перселла и тело – предположительно его же.
Я коротко пересказала Генри события дня.
– Понятно. И что теперь?
– Утром доктор Уи будет делать вскрытие. Уж не знаю, что удастся выяснить, тело в таком состоянии…
Генри взял стакан, вымыл его и поставил на сушку.
– Да, кстати, я сегодня видел твоего приятеля.
– Это какого же?
– Томми Хевенера. Он заходил к Рози. Разумеется, искал тебя, но мы с ним славно поболтали. Похоже, милый парень и сражен тобой наповал. Все о тебе расспрашивал.
– Мне бы кого о нем расспросить. Выяснилось, что Томми с братом наняли в Техасе одного подонка, чтобы тот залез в дом их родителей и выкрал оттуда все ценности, включая ювелирные украшения почти на миллион долларов. Тот все сделал, как было велено, а потом поджег дом, чтобы замести следы. Только братья забыли его предупредить, что папа с мамой, связанные и с кляпами во рту, сидят в шкафу. Они умерли от удушья во время пожара.
– Не может такого быть! – изумился Генри.
– Может. Следователь из страховой компании – некая Мерайя Толбот – сегодня утром заявилась ко мне в контору и показала вырезки из «Дейли ньюс газетт», которая издается в Хэтчете.
– Так почему же они не за решеткой?
– Нет доказательств, а поскольку обвинение мальчикам предъявлено не было, они еще и получили деньги по страховке. В сумме набралась пара миллионов баксов. Их тетка и страховая компания собираются подавать гражданский иск, надеются получить назад хотя бы то, что осталось.
– Откуда же им известно, что это не вор убил папу с мамой? Может, он сам их и связал?
– К сожалению, о воре с тех пор ничего не слышно. Есть подозрение, что братья и его порешили.
– Зачем же ты с ними связалась?
– Вот к этому я и веду. Я подписала договор аренды, заплатила вперед за полгода. Теперь ума не приложу, как из этого выпутаться.
– Попроси Лонни разобраться. Он сообразит, что делать.
– Отличная мысль, – сказала я. – Только и это еще не все.
– А что такое?
– Мерайя считает, что драгоценности все еще спрятаны у них в доме. Она хочет, чтобы я нашла сейф – тогда полиция даст ордер на обыск. Она говорит, деньги у Хевенеров на исходе. И думает, что они попытаются продать хотя бы часть драгоценностей. А поскольку они заявили об их пропаже, выглядеть это будет не лучшим образом. Если она поймает их за руку, полиция получит ордер на арест.
– И как она собирается их уговаривать?
– Никак. Она хочет, чтобы это сделала я. – Я вытащила из кармана джинсов листок бумаги. – Она дала мне имя одного перекупщика в Лос-Анджелесе и хочет, чтобы я сообщила его братьям.
Генри взглянул на листок:
– Сирил Ламбру держит ломбард?
– Он ювелир. Мерайя говорит, у него вполне легальный бизнес. Но иногда он занимается и скупкой краденого.
– А почему она сама им о нем не расскажет?
– Потому что они знают, кто она, и на эту удочку ни за что не попадутся.
– Но почему она выбрала тебя?
Тон у Генри стал агрессивным, и я почувствовала, что краснею.
– Потому что я нравлюсь Томми.
– Нет, они обязательно почуют неладное. Ты называешь им имя ювелира. Они закладывают свои побрякушки, а потом их арестовывают и сажают за решетку. Даже не думай соваться.
– Да ладно тебе. Они все поймут только за решеткой.
Генри с тоской уставился на меня:
– Не делай этого! Не вмешивайся. Тебя это совершенно не касается.
– Я и не говорила, что собираюсь вмешиваться.
– Ну как ты будешь искать сейф? Тебе же для этого надо попасть к ним в дом.
– Томми однажды меня туда уже возил. Осталось уговорить его сделать это еще разок.
– Зачем рисковать? Тебе нельзя оставаться наедине ни с одним из братьев.
– Генри, обещаю, я не буду торопиться. Я еще даже не придумала, что сказать… В том случае, если соглашусь.
– Куда ты лезешь? Тебе же не нужны деньги.
– Не в деньгах дело. Ладно, хватит. Ты что-то уж очень забеспокоился.
– А ты совершенно не беспокоишься. И зря!
Большую часть среды я приводила в порядок недоделанные дела. В шесть утра, в перерыве между дождями, я совершила пятикилометровую пробежку, после чего отправилась в спортзал. Потом вернулась домой, приняла душ, позавтракала и в 9.15 явилась в офис, где занималась бумагами, в том числе и счетами, которые я оплатила с особой гордостью.
Из офиса я ушла около трех и направилась в банк. Чек, который я выписала на «Хевенер пропертиз», еще не успели перевести. Я приостановила платеж, вернулась на работу и написала Ричарду письмо, где извинялась за то, что по непредвиденным обстоятельствам не буду снимать у него помещение. Он, конечно, мог обратиться в суд, но я надеялась, что делать этого он не станет. В его положении лучше в мелкие тяжбы не ввязываться. В 17.30 я ушла. По дороге домой заехала на почтамт, опустила письмо в ящик. Через двенадцать минут я уже добралась до дома, и на душе у меня было удивительно легко.
Не заходя к себе, я постучала в окно Генри, но его на месте не оказалось. Из кухни доносились сладостные ароматы тушеного мяса, и я решила, что он где-то поблизости.
Я отперла свою дверь, зашла. Огонек на автоответчике весело мигал. Я включила запись.
Томми Хевенер: «Привет, это я! Все время о тебе думаю. Может, застану попозже. Придешь – позвони».
Я стерла сообщение, и как же мне хотелось сделать то же самое с Томми!
Я отправилась на кухню. В субботу я съела последнюю банку томатного супа, а другой еды в доме не было. Прихватив сумку, я пошла к двери. Ужин у Рози – какое приятное разнообразие.
На улице пахло сыростью. Дождь шел уже шесть дней. Земля была мокрая, повсюду, весело журча, текли ручьи. Если хотя бы несколько дней не будет ясной погоды, эти потоки выйдут из берегов и затопят все низины.
За барной стойкой у Рози собралась целая толпа. И вместо привычного гула – раздраженный рокот: люди устали от плащей, мокрых ботинок и сырости, из-за которой у кого-то начался аллергический насморк, у кого-то – обычная простуда.
Я поставила зонтик у стены, повесила дождевик на вешалку. Зайдя в зал, я сразу увидела Томми Хевенера, сидевшего за ближним ко мне столиком. Так, раздраженно подумала я, меня загоняют в угол. Как же от него избавиться? Он оторвался от своего мартини и посмотрел на меня. И тут я замерла в нерешительности, поскольку заметила Мерайю Толбот, сидевшую в кабинке в уголке. Свои седые локоны она упрятала под черный парик, голубые глаза прикрыла темными очками в оправе со стразами. В широком плаще она казалась вполне упитанной дамочкой. Как только мы с Мерайей обменялись взглядами, она встала и пересела спиной к залу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20