Его заботило двойное убийство, а они попросту все изгадят. Пусть порезвятся позже.
И тут вернулся дуэт и снова взялся за инструменты. Тоцци надеялся, что гитарист подтянет струны, но он и не подумал этого сделать. Он просто перебросил ремень через плечо и ухмыльнулся в микрофон, пока его напарник настраивал синтезатор и задавал ритм.
Аккордеон внезапно взревел, как торнадо, наполнив зал вступлением к «Чужим в ночи». Бутылки из-под кьянти задребезжали. Тощий гитарист запел. Тоцци поглядел Роксане в глаза. Роксана поглядела в глаза Тоцци. Глаза у нее были, как тающий шоколад. Влажные губы полуоткрыты. Переплетенные пальцы лежат на столе. Оба вдруг начали отчаянно смеяться. Все как в кино. Тоцци был на седьмом небе. Роксана была великолепна.
– Роксана, можно я спрошу у тебя кое-что?
– Ну спроси у меня кое-что. – Она казалась ветреной и озорной.
– Ты бы не могла зайти ко мне, когда я перееду, – посоветовать насчет обстановки?
Она взглянула на Тоцци поверх бокала.
– Создать «атмосферу»? – Глаза у нее по-настоящему смеялись.
– Нет, в самом деле, чтобы обставить квартиру, нужен женский глаз. – Он тоже не мог сохранять серьезную мину.
– Ну что, перехитрили мы друг друга?
О да, еще как.
Аккордеон рычал что есть мочи. Бутылки дребезжали. Роксана была просто чудо. Тоцци никогда ещё не было так хорошо.
Глава 14
Тоцци чувствовал себя полным идиотом. Все тело болело, и в голове было пусто. Костяшки пальцев были ободраны, спина ныла, и никак не удавалось сосредоточить внимание на том, как Нил Чейни показывает приемы айкидо. Стоило классу разбиться на пары и начать практиковаться, как Тоцци снова и снова убеждался в своем полном идиотизме. И то, что Нил называл каждый прием по-японски, отнюдь не помогало – наоборот, запутывало вконец. И уж вовсе не помогало то, что каждый в классе беспрестанно его поправлял. Тоцци знал, это они не со зла, но ему вовсе не улыбалось выслушивать, что он и стоит не так, и сидит не так, и не так делает захват, и не так падает, и не так нападает, даже кулаками машет не так. Сколько раз в жизни приходилось ему вступать в рукопашный бой – даже сосчитать-то трудно, – и вот теперь он должен выслушивать от девчонки восемнадцати лет, что он не так сжимает кулак. Умом он понимал, что девчонка права, что в айкидо все делается по-особому, что он начинающий и должен учиться. Понимать-то он понимал, а все же чувствовал себя весьма паскудно.
Хорошо бы ему иметь такое терпение, как у Гиббонса. Гиббонс знает, как вести расследование, как дать фактам вызреть, как возвращаться на одно и то же место снова и снова, пока не обнаружится все, что там скрыто. Тоцци же – как малое дитя Ему нужно немедленно вознаграждение. Нащупываешь путеводную нить, следуешь за ней, обнаруживаешь неопровержимую улику, и – бац! – дело раскрыто. По здравом размышлении Тоцци понимал, что в реальном мире все по-иному. Но способность мыслить трезво никогда не входила в число его сильных сторон. Он предпочитал висеть между небом и землей, создать сумятицу, торопить события. Во всяком случае, ему самому нравилось так о себе думать.
Нил-сенсей – так все называли учителя, едва ступали на маты, – показывал прием вместе с другим обладателем черного пояса, ширококостным парнем с бледным, одутловатым лицом. Обладатель черного пояса с самым свирепым видом норовил ударить Нила-сенсея кулаком ниже пояса. Нил-сенсей отходил в сторонку, нежно захватывал запястье верзилы, покрывал его руку своей, разжимал ему пальцы и опрокидывал навзничь. Очень просто.
Ха! Тоцци уже знал: в айкидо никогда ничего не бывает просто. Ты не только должен правильно выполнять движения, правильно перемещаться – ты при этом должен держать в уме четыре главных принципа айкидо. Плакат на стене напоминал вам о них в случае, если подвела память: «Держись одной точки», «Совершенно расслабься», «Перенеси Вес на нижнюю часть тела», «Распространяй ки». Сегодня вечером Тоцци узнал, что «одна точка» находится где-то под пупком и, если ты ее ощущаешь, это делает тебя сильным и уравновешенным и заставляет твою энергию изливаться потоком. То, что вес нужно перенести на нижнюю часть тела, казалось разумным – тяжесть, конечно, должна быть в ногах, а не в голове. Совершенное расслабление тоже вроде бы мысль неплохая, но Тоцци было как-то трудно расслабиться, когда ему метили кулаком поддых. (Нил-сенсей твердил, что напряжение его проистекает из того факта, что он не держится «одной точки», во всяком случае, учителю так казалось, а Тоцци казалось, что это-то как раз он выполняет. Какой-то замкнутый круг.) Что же касается ки, то лучшее объяснение, которого он до сих пор добился, исходило от упитанного аспиранта из Технологического института Стивенса; тот поведал Тоцци, что км – «это когда ты вздымаешь свой дух, свои чувства, свою ауру, вроде того как твой папа воздел свою плоть».
Вот так. Улыбнись мне, Скотти.
Как же, черт его дери, возможно держать все это в голове, да еще правильно выполнять движения и усваивать проклятые приемы? И как, будь оно все неладно, можно хоть что-нибудь усвоить, сидя на корточках в позе «сэйдзи»? Все остальные ученики могли так восседать до бесконечности – им, казалось, ничто не мешало. Тоцци же постоянно ерзал, пытаясь ослабить боль, стараясь не думать о том, что ляжки и лодыжки вот-вот схватит судорога. Дьявол.
А он-то надеялся, что занятия помогут ему ослабить напряжение – не усилят его, во всяком случае. Ломота в ногах и ощущение того, что ты безнадежный неумеха, – вовсе не это требовалось сейчас Тоцци, который весь день провел у дома Д'Урсо, взрыхляя поганые клумбы, которым не видно было конца, и сгребая все до последнего листочка из-под паршивых кустов. Во всем виновата Роксана. Быстро сработала – сообщила адрес Д'Урсо рано поутру. Тоцци надеялся провести день с нею – может быть, съездить куда-нибудь, – но долг превыше всего. Черт бы его побрал.
Тоцци в самом деле хотел ее видеть. Но вместо того он отправился прямо к дому Д'Урсо, куда и прибыл как раз в тот момент, когда фургончик садовника отъезжал от большого особняка в псевдосредневековом стиле. Имя садовника красовалось на дверцах: Ник Паризи, подрядчик садово-парковых работ. Это натолкнуло Тоцци на мысль. Одет он был довольно небрежно – в джинсы, футболку, джинсовую куртку, – и вот он быстренько сгонял в питомник Фримена в Милберне, взял там трезубую тяпку и плоскую лопату, затем вернулся в Шорт-Хиллс и припарковал машину за углом, не доезжая квартала до дома Д'Урсо. Вытащил инструменты из багажника и пешком пошел к особняку.
Тоцци отправился прямо на задний двор, окруженный черной восьмифутовой чугунной решеткой. Словно в цирке, в клетке у льва. Посреди лужайки, рядом с бассейном в форме боба, виднелись деревянные качели и беседка; качели несколько успокоили Тоцци. Возможно, крутые парни не поднимают стрельбы, когда их собственная ребятня играет где-то неподалеку. К тому же, если прикинуться помощником садовника, опасности никакой не будет. Разве что вернется Ник.
Тоцци принялся за клумбу: выдернул сорняки, вскопал, разрыхлил лопатой, аккуратно зачистил края. Он глаз не спускал с дома, надеясь сразу увидеть нечто подозрительное – скажем, толпу японочек, слоняющихся неподалеку, – что-нибудь для Иверса, чтобы тот разрешил формальную электронную слежку. Поганый Иверс и чертовы ежедневные рапорты. Здорово было бы в понедельник утром положить ему на стол всем рапортам рапорт, нечто стоящее, чем Иверс утерся бы наконец. Думая об этом, Тоцци злорадно ухмылялся; но вот стеклянная дверца во внутренний двор скользнула в сторону, и показался парень в фиолетовом свитере и мешковатых штанах, серых в клеточку.
– Эй! Что ты тут делаешь? – Парень держал голову набок, чтобы патлы не лезли в глаза, решил Тоцци. Парень был определенно крутой, хотя на первый взгляд и не скажешь. Без сомнения, из команды Д'Урсо. – Я тебя спрашиваю: что ты делаешь тут? – повторил парень по слогам. Подумал, видно, что Тоцци иммигрант.
– Клумбы вскапываю, – ответил Тоцци.
– Этот тип, садовник, как его там, уже давно отвалил. Ты-то чего тут торчишь?
– Ник оставил меня перекопать клумбы. Давно пора. Поглядите сами. – Тоцци показал на клумбы. – Корни должны дышать. Надо взрыхлить землю, чтобы воздух проходил.
Тоцци был прав: все лето к клумбам никто не притрагивался. Ник – дерьмовый садовник. Панк кивнул, присмотревшись получше.
– Ты еще долго?
Тоцци пожал плечами.
– Как получится. Дел здесь полно. Взгляните на кустарники – они все переплелись. Надо и подстричь. Работа большая. За сегодня, пожалуй, и не управлюсь. Никак не выйдет. – Тоцци подумал, что недурно бы подготовить почву, если придется прийти еще раз.
– Угу, смотрится паршиво. – Панк кивнул и поддернул рукава фиолетового свитера. – Сделай все как следует, ладно?
– Ну еще бы. Конечно. Уж это-то я умею.
Тоцци все улыбался, пока панк не вернулся в дом. Теперь, черт возьми, придется вкалывать. Тоцци терпеть не мог копать клумбы. Это еще хуже, чем подстригать газон в августовский зной. После того лета, когда он служил у садовника, между последним классом школы и первым курсом колледжа, Тоцци поклялся себе, что никогда больше не возьмется за такую работу. Кто бы мог подумать, что через восемнадцать лет он снова будет ковыряться в земле? Правильно говорят – не зарекайся.
Он работал с половины одиннадцатого почти до трех и за все это время не увидел ни черта. Никто не входил и не выходил – только панк около полудня уехал на черном «мерседесе» Д'Урсо. Ни вереницы нелегальных иммигрантов, ни хихикающих гейш, никаких следов Джона Д'Урсо или его жены. Только маленькая девчушка уставилась на него сквозь стеклянные двери, ведущие на веранду. И какая-то японка увела ее прочь. Насколько Тоцци успел рассмотреть, эта японка казалась старше убитой девушки: возможно, ей лет двадцать пять – двадцать семь. Красотка. Тоцци представлял себе этих нянечек довольно невзрачными. Впрочем, он ведь ожидал, что Академией Истлейк руководит старая перечница, а там оказалась Роксана. Вкалывая, Тоцци надеялся, что японка выйдет с девочкой погулять во двор и можно будет поговорить, но этого не случилось. Тогда Тоцци подумал, что если он войдет в дом, то, может быть, где-нибудь на нее наткнется. Когда панк уехал, Тоцци позвонил и попросился в сортир. Горничная-латиноамериканка открыла ему и провела в туалет на первом этаже. И подождала за дверью, чтобы с честью проводить назад. Черт. Он напрягал воображение, стараясь изобрести еще какую-нибудь уловку, чтобы добраться до няни, но в конце концов единственное, что ему оставалось делать, это работать, наблюдать и ждать благоприятного случая. К концу дня стало очевидно, что в понедельник ему придется вернуться к кустарникам. Черт. В четверть четвертого он взял инструменты и побрел к машине.
Направляясь в Уихавкен, в свои меблированные комнаты, Тоцци все думал о японке, которую видел в доме Д'Урсо. Почему член мафии позволил жене впутаться в это дело с нянечками? И почему эти нянечки – японки? Может, хотел занять жену чем-то, чтобы не слишком надоедала? Вероятно. Но пусть даже это и законный бизнес – зачем позволять ей работать вне дома? Эти ребята не любят привлекать к себе внимание, их дома – их крепость в самом прямом смысле слова. Разве не приходило ему в голову, что такой вот семейный бизнес мог бы заинтересовать ИРС или Службу иммиграции? И почему именно японки? Концы с концами никак не сходились. В пятницу Гиббонс рассказал ему, как нашел в «хонде» шланг для подачи воздуха. Предположим, Д'Урсо нелегально ввозит в страну японских рабочих, но зачем ему эти заморочки? На мексиканской границе можно грузовиками набирать нелегальных иммигрантов из Центральной Америки. И они сами пробираются в Штаты всеми правдами и неправдами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
И тут вернулся дуэт и снова взялся за инструменты. Тоцци надеялся, что гитарист подтянет струны, но он и не подумал этого сделать. Он просто перебросил ремень через плечо и ухмыльнулся в микрофон, пока его напарник настраивал синтезатор и задавал ритм.
Аккордеон внезапно взревел, как торнадо, наполнив зал вступлением к «Чужим в ночи». Бутылки из-под кьянти задребезжали. Тощий гитарист запел. Тоцци поглядел Роксане в глаза. Роксана поглядела в глаза Тоцци. Глаза у нее были, как тающий шоколад. Влажные губы полуоткрыты. Переплетенные пальцы лежат на столе. Оба вдруг начали отчаянно смеяться. Все как в кино. Тоцци был на седьмом небе. Роксана была великолепна.
– Роксана, можно я спрошу у тебя кое-что?
– Ну спроси у меня кое-что. – Она казалась ветреной и озорной.
– Ты бы не могла зайти ко мне, когда я перееду, – посоветовать насчет обстановки?
Она взглянула на Тоцци поверх бокала.
– Создать «атмосферу»? – Глаза у нее по-настоящему смеялись.
– Нет, в самом деле, чтобы обставить квартиру, нужен женский глаз. – Он тоже не мог сохранять серьезную мину.
– Ну что, перехитрили мы друг друга?
О да, еще как.
Аккордеон рычал что есть мочи. Бутылки дребезжали. Роксана была просто чудо. Тоцци никогда ещё не было так хорошо.
Глава 14
Тоцци чувствовал себя полным идиотом. Все тело болело, и в голове было пусто. Костяшки пальцев были ободраны, спина ныла, и никак не удавалось сосредоточить внимание на том, как Нил Чейни показывает приемы айкидо. Стоило классу разбиться на пары и начать практиковаться, как Тоцци снова и снова убеждался в своем полном идиотизме. И то, что Нил называл каждый прием по-японски, отнюдь не помогало – наоборот, запутывало вконец. И уж вовсе не помогало то, что каждый в классе беспрестанно его поправлял. Тоцци знал, это они не со зла, но ему вовсе не улыбалось выслушивать, что он и стоит не так, и сидит не так, и не так делает захват, и не так падает, и не так нападает, даже кулаками машет не так. Сколько раз в жизни приходилось ему вступать в рукопашный бой – даже сосчитать-то трудно, – и вот теперь он должен выслушивать от девчонки восемнадцати лет, что он не так сжимает кулак. Умом он понимал, что девчонка права, что в айкидо все делается по-особому, что он начинающий и должен учиться. Понимать-то он понимал, а все же чувствовал себя весьма паскудно.
Хорошо бы ему иметь такое терпение, как у Гиббонса. Гиббонс знает, как вести расследование, как дать фактам вызреть, как возвращаться на одно и то же место снова и снова, пока не обнаружится все, что там скрыто. Тоцци же – как малое дитя Ему нужно немедленно вознаграждение. Нащупываешь путеводную нить, следуешь за ней, обнаруживаешь неопровержимую улику, и – бац! – дело раскрыто. По здравом размышлении Тоцци понимал, что в реальном мире все по-иному. Но способность мыслить трезво никогда не входила в число его сильных сторон. Он предпочитал висеть между небом и землей, создать сумятицу, торопить события. Во всяком случае, ему самому нравилось так о себе думать.
Нил-сенсей – так все называли учителя, едва ступали на маты, – показывал прием вместе с другим обладателем черного пояса, ширококостным парнем с бледным, одутловатым лицом. Обладатель черного пояса с самым свирепым видом норовил ударить Нила-сенсея кулаком ниже пояса. Нил-сенсей отходил в сторонку, нежно захватывал запястье верзилы, покрывал его руку своей, разжимал ему пальцы и опрокидывал навзничь. Очень просто.
Ха! Тоцци уже знал: в айкидо никогда ничего не бывает просто. Ты не только должен правильно выполнять движения, правильно перемещаться – ты при этом должен держать в уме четыре главных принципа айкидо. Плакат на стене напоминал вам о них в случае, если подвела память: «Держись одной точки», «Совершенно расслабься», «Перенеси Вес на нижнюю часть тела», «Распространяй ки». Сегодня вечером Тоцци узнал, что «одна точка» находится где-то под пупком и, если ты ее ощущаешь, это делает тебя сильным и уравновешенным и заставляет твою энергию изливаться потоком. То, что вес нужно перенести на нижнюю часть тела, казалось разумным – тяжесть, конечно, должна быть в ногах, а не в голове. Совершенное расслабление тоже вроде бы мысль неплохая, но Тоцци было как-то трудно расслабиться, когда ему метили кулаком поддых. (Нил-сенсей твердил, что напряжение его проистекает из того факта, что он не держится «одной точки», во всяком случае, учителю так казалось, а Тоцци казалось, что это-то как раз он выполняет. Какой-то замкнутый круг.) Что же касается ки, то лучшее объяснение, которого он до сих пор добился, исходило от упитанного аспиранта из Технологического института Стивенса; тот поведал Тоцци, что км – «это когда ты вздымаешь свой дух, свои чувства, свою ауру, вроде того как твой папа воздел свою плоть».
Вот так. Улыбнись мне, Скотти.
Как же, черт его дери, возможно держать все это в голове, да еще правильно выполнять движения и усваивать проклятые приемы? И как, будь оно все неладно, можно хоть что-нибудь усвоить, сидя на корточках в позе «сэйдзи»? Все остальные ученики могли так восседать до бесконечности – им, казалось, ничто не мешало. Тоцци же постоянно ерзал, пытаясь ослабить боль, стараясь не думать о том, что ляжки и лодыжки вот-вот схватит судорога. Дьявол.
А он-то надеялся, что занятия помогут ему ослабить напряжение – не усилят его, во всяком случае. Ломота в ногах и ощущение того, что ты безнадежный неумеха, – вовсе не это требовалось сейчас Тоцци, который весь день провел у дома Д'Урсо, взрыхляя поганые клумбы, которым не видно было конца, и сгребая все до последнего листочка из-под паршивых кустов. Во всем виновата Роксана. Быстро сработала – сообщила адрес Д'Урсо рано поутру. Тоцци надеялся провести день с нею – может быть, съездить куда-нибудь, – но долг превыше всего. Черт бы его побрал.
Тоцци в самом деле хотел ее видеть. Но вместо того он отправился прямо к дому Д'Урсо, куда и прибыл как раз в тот момент, когда фургончик садовника отъезжал от большого особняка в псевдосредневековом стиле. Имя садовника красовалось на дверцах: Ник Паризи, подрядчик садово-парковых работ. Это натолкнуло Тоцци на мысль. Одет он был довольно небрежно – в джинсы, футболку, джинсовую куртку, – и вот он быстренько сгонял в питомник Фримена в Милберне, взял там трезубую тяпку и плоскую лопату, затем вернулся в Шорт-Хиллс и припарковал машину за углом, не доезжая квартала до дома Д'Урсо. Вытащил инструменты из багажника и пешком пошел к особняку.
Тоцци отправился прямо на задний двор, окруженный черной восьмифутовой чугунной решеткой. Словно в цирке, в клетке у льва. Посреди лужайки, рядом с бассейном в форме боба, виднелись деревянные качели и беседка; качели несколько успокоили Тоцци. Возможно, крутые парни не поднимают стрельбы, когда их собственная ребятня играет где-то неподалеку. К тому же, если прикинуться помощником садовника, опасности никакой не будет. Разве что вернется Ник.
Тоцци принялся за клумбу: выдернул сорняки, вскопал, разрыхлил лопатой, аккуратно зачистил края. Он глаз не спускал с дома, надеясь сразу увидеть нечто подозрительное – скажем, толпу японочек, слоняющихся неподалеку, – что-нибудь для Иверса, чтобы тот разрешил формальную электронную слежку. Поганый Иверс и чертовы ежедневные рапорты. Здорово было бы в понедельник утром положить ему на стол всем рапортам рапорт, нечто стоящее, чем Иверс утерся бы наконец. Думая об этом, Тоцци злорадно ухмылялся; но вот стеклянная дверца во внутренний двор скользнула в сторону, и показался парень в фиолетовом свитере и мешковатых штанах, серых в клеточку.
– Эй! Что ты тут делаешь? – Парень держал голову набок, чтобы патлы не лезли в глаза, решил Тоцци. Парень был определенно крутой, хотя на первый взгляд и не скажешь. Без сомнения, из команды Д'Урсо. – Я тебя спрашиваю: что ты делаешь тут? – повторил парень по слогам. Подумал, видно, что Тоцци иммигрант.
– Клумбы вскапываю, – ответил Тоцци.
– Этот тип, садовник, как его там, уже давно отвалил. Ты-то чего тут торчишь?
– Ник оставил меня перекопать клумбы. Давно пора. Поглядите сами. – Тоцци показал на клумбы. – Корни должны дышать. Надо взрыхлить землю, чтобы воздух проходил.
Тоцци был прав: все лето к клумбам никто не притрагивался. Ник – дерьмовый садовник. Панк кивнул, присмотревшись получше.
– Ты еще долго?
Тоцци пожал плечами.
– Как получится. Дел здесь полно. Взгляните на кустарники – они все переплелись. Надо и подстричь. Работа большая. За сегодня, пожалуй, и не управлюсь. Никак не выйдет. – Тоцци подумал, что недурно бы подготовить почву, если придется прийти еще раз.
– Угу, смотрится паршиво. – Панк кивнул и поддернул рукава фиолетового свитера. – Сделай все как следует, ладно?
– Ну еще бы. Конечно. Уж это-то я умею.
Тоцци все улыбался, пока панк не вернулся в дом. Теперь, черт возьми, придется вкалывать. Тоцци терпеть не мог копать клумбы. Это еще хуже, чем подстригать газон в августовский зной. После того лета, когда он служил у садовника, между последним классом школы и первым курсом колледжа, Тоцци поклялся себе, что никогда больше не возьмется за такую работу. Кто бы мог подумать, что через восемнадцать лет он снова будет ковыряться в земле? Правильно говорят – не зарекайся.
Он работал с половины одиннадцатого почти до трех и за все это время не увидел ни черта. Никто не входил и не выходил – только панк около полудня уехал на черном «мерседесе» Д'Урсо. Ни вереницы нелегальных иммигрантов, ни хихикающих гейш, никаких следов Джона Д'Урсо или его жены. Только маленькая девчушка уставилась на него сквозь стеклянные двери, ведущие на веранду. И какая-то японка увела ее прочь. Насколько Тоцци успел рассмотреть, эта японка казалась старше убитой девушки: возможно, ей лет двадцать пять – двадцать семь. Красотка. Тоцци представлял себе этих нянечек довольно невзрачными. Впрочем, он ведь ожидал, что Академией Истлейк руководит старая перечница, а там оказалась Роксана. Вкалывая, Тоцци надеялся, что японка выйдет с девочкой погулять во двор и можно будет поговорить, но этого не случилось. Тогда Тоцци подумал, что если он войдет в дом, то, может быть, где-нибудь на нее наткнется. Когда панк уехал, Тоцци позвонил и попросился в сортир. Горничная-латиноамериканка открыла ему и провела в туалет на первом этаже. И подождала за дверью, чтобы с честью проводить назад. Черт. Он напрягал воображение, стараясь изобрести еще какую-нибудь уловку, чтобы добраться до няни, но в конце концов единственное, что ему оставалось делать, это работать, наблюдать и ждать благоприятного случая. К концу дня стало очевидно, что в понедельник ему придется вернуться к кустарникам. Черт. В четверть четвертого он взял инструменты и побрел к машине.
Направляясь в Уихавкен, в свои меблированные комнаты, Тоцци все думал о японке, которую видел в доме Д'Урсо. Почему член мафии позволил жене впутаться в это дело с нянечками? И почему эти нянечки – японки? Может, хотел занять жену чем-то, чтобы не слишком надоедала? Вероятно. Но пусть даже это и законный бизнес – зачем позволять ей работать вне дома? Эти ребята не любят привлекать к себе внимание, их дома – их крепость в самом прямом смысле слова. Разве не приходило ему в голову, что такой вот семейный бизнес мог бы заинтересовать ИРС или Службу иммиграции? И почему именно японки? Концы с концами никак не сходились. В пятницу Гиббонс рассказал ему, как нашел в «хонде» шланг для подачи воздуха. Предположим, Д'Урсо нелегально ввозит в страну японских рабочих, но зачем ему эти заморочки? На мексиканской границе можно грузовиками набирать нелегальных иммигрантов из Центральной Америки. И они сами пробираются в Штаты всеми правдами и неправдами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41