Сегодня утром ему было так больно, что он упросил своего зубного врача открыть кабинет и вырвать зуб. Несмотря на болеутоляющие таблетки, место было еще чувствительным и швы саднили, когда он до них дотрагивался. Поэтому Лоррейн и готовила пюре. Пюре с подливкой и морковный суп-пюре – таков будет его ужин в День благодарения. Плюс начинка тыквенного пирога. Похоже, он получит массу удовольствия за эту неделю вегетарианской диеты. Или станет либералом.
– Как твоя грудь? – Возясь с миксером, она стояла к нему спиной.
– Ужасно.
На левой стороне груди, там, куда ударили пули, красовался огромный желто-багровый синяк, но сокрушающей боли уже не было. Вчера вечером в больнице ему сделали ЭКГ, и врач сказал, что беспокоиться не о чем. Сердечного приступа нет. Просто мышечные спазмы, вызванные травмой от удара пуль, после того как прекратилось действие болеутоляющих лекарств и спиртного. Он ничего не сказал Лоррейн о боли в груди и ЭКГ. Ни к чему ее беспокоить.
Лоррейн выключила миксер:
– Прости меня.
– За что?
Лоррейн обернулась. Ее лицо покраснело.
– Прости, что я не плакала. – Она шмыгнула носом и вытерла уголки глаз тыльной стороной ладони. – Когда тебя подстрелили вчера и ты лежал на полу в универмаге. Я не плакала. Слез не было. Я просто смотрела на тебя и смирилась с этим... с тем, что ты умер. А плакать не могла. Прости.
Гиббонс сглотнул. Внутри у него все упало от ужаса, который он всегда ощущал, когда Лоррейн заводила с ним душещипательные беседы, выражала свои чувства и от него ждала того же. Каждый раз он чувствовал себя так, будто его загнали в угол. Да, люди должны быть честны друг с другом, но такие откровенные признания не всякому по нутру. Господи, да если все начнут признаваться в своих истинных чувствах друг к другу, будет гораздо больше бытовых происшествий, чем сейчас. Недаром Господь наградил людей сдержанностью.
Беззвучные слезы появились в глазах Лоррейн, она стояла, вытирая вымазанные в пюре руки о кухонное полотенце.
Теперь Гиббонс точно почувствовал себя загнанным в угол. Черт!
Он встал и подошел к ней, хотел было обнять ее, что всегда помогало в таких ситуациях. Обнять ее, дать ей выплакаться в надежде, что это быстро пройдет. Но когда он хотел положить свою руку ей на плечо, она оттолкнула его, и он замер, испугавшись, что она заденет синяк на его груди.
– Что такое? – спросил он.
– Я не хочу, чтобы меня утешали. Я хочу сказать тебе, что я чувствую.
Гиббонс вздохнул. Выхода нет.
– То, что случилось вчера, по-настоящему открыло мне глаза на многое. Думаю, самый большой шок – то, что мы стареем.
Гиббонс бросил на нее сердитый взгляд.
– А при чем здесь это? – Он терпеть не мог, когда ему напоминали о его возрасте.
– Я думаю, что не плакала, потому что мы уже не молодые любовники. Не Ромео и Джульетта. Думаю, когда стареешь, в глубине души знаешь, что потеря неизбежна, поэтому и слез нет. Хотя я хотела заплакать. Прости.
Гиббонс молча смотрел на нее. Он был выведен из равновесия. Может, теперь его очередь что-то сказать или она просто сделала паузу?
– А ты заметил, что я не плакала? Или тебе было слишком больно?
Он облизнул губы.
– Ну, честно говоря, я об этом не думал. Я беспокоился только о тебе. Боялся, что с тобой может что-нибудь случиться, когда вокруг все эти чокнутые подонки.
Она кивнула, глядя на линолеум. Он думал, что она будет счастлива, или тронута, или что-нибудь в этом роде. Ведь он честно все сказал; именно это он и чувствовал, когда вокруг творилась вся эта чертовщина. Но сейчас у него было такое ощущение, что он сказал что-то не то.
Она подняла глаза и глубоко вздохнула.
– Думаю, ты до сих пор считаешь меня девицей, нуждающейся в защите. А в моем представлении ты стал престарелым монархом. Вернее, мы оба. Старые король и королева. – Она снова уставилась на линолеум.
– Лоррейн. – Он откашлялся. – Лоррейн, это уж как-то слишком похоже на средневековье. Я хочу сказать, я знаю, что средние века – это твой предмет, и все такое, но я думаю, ты – понимаешь? – слишком все драматизируешь.
Она подняла бровь:
– Драматизирую? Что ты имеешь в виду?
– Видишь ли... – Ему не хотелось обижать ее, но нужно было быть честным. – Эти твои слова о старых короле и королеве. Это очень символично, и все такое, но это книжная чушь, тема курсовой работы. В жизни все не так. И мы не такие. Я люблю тебя. Господи, да ведь я женился на тебе. Почему же я не должен беспокоиться, когда эти негодяи могли причинить тебе вред? Хорошо, ты не плакала из-за меня, ну и что? Некоторые люди вообще никогда не плачут. Это не значит, что они ничего не чувствуют. Мне и не надо, чтобы ты плакала. Я знаю, как ты ко мне относишься.
Лоррейн подняла глаза, и по ее щеке скатилась слеза.
– Ты никогда этого не говорил.
– Да, знаю. Но я знаю, что ты знаешь, как я к тебе отношусь. Иначе зачем бы ты стала делать для меня пюре, ведь я знаю, что ты его терпеть не можешь. Для тебя сделать пюре – все равно что проголосовать за республиканцев. Так ведь?
Она попыталась сдержать улыбку, но не смогла. Взяв его за руку, она покачала головой:
– Ты действительно особенный, Гиббонс. На самом деле.
Он обнял ее за талию и привлек к себе.
– Ты тоже особенная. – Он поцеловал ее и, когда она хотела вырваться, сжал ее крепче, не дав пошевелиться. Обнимая ее так крепко, он причинял себе боль в том месте, где был синяк. Ну и что? Это было им необходимо.
– Дай-ка я помешаю суп, – пробормотала она, прижав свои губы к его. – Он сгорит.
Небольшая потеря, подумал он, отпуская ее. Кто когда-нибудь слышал о морковном супе-пюре? Кролики, которые не заботятся о холестерине, вот кто.
Лоррейн стала помешивать суп, а Гиббонс выглянул в гостиную. Тоцци там не было. Наверняка снова пошел в спальню звонить Джине. Когда Лоррейн выходила в туалет. Гиббонс подслушал разговор Тоцци с Джиной по параллельному телефону в кухне.
Он протянул руку и тихо снял трубку висящего на стене телефона. Прикрыв микрофон рукой, он поднес трубку к уху и услышал голос Джины:
– ...Пожалуйста, прекрати спрашивать об этом. По правде говоря, я не знаю, что я имела в виду. Не делай из всего проблему.
– Но, Джина, ты ведь сказала это. Ты сказала, что перезвонишь мне. Ты действительно так и собиралась сделать? Я хочу сказать...
Покачав головой. Гиббонс осторожно повесил трубку. Ну и жалкий же тип этот парень.
Он подошел к стоящей у плиты Лоррейн:
– Так что будем делать с твоим двоюродным братцем? Он похож на собаку, ищущую дерево в пустыне.
– Что ты имеешь в виду? Он ведь настоящий герой, не так ли? Он остался жив, хотя Тони Беллз похитил его и приговорил к смерти. Он спас жизнь Джине Дефреско. Он помог арестовать Беллза и Живчика, и ты сказал мне, что мы никогда больше не увидим этих двоих.
Гиббонс кивнул:
– Живчик получит срок за покушение на убийство. Остаток фальшивых банкнотов нашли у него дома в Байонне, и это доказывает, что именно он стрелял в Петерсена. Ну а Беллз больше никогда не увидит белого света. Он будет осужден за убийство, похищение и все остальные смертные грехи.
– Ну и что же с Майклом? – Лоррейн казалась сильно обеспокоенной тем, что происходит с ее дорогим братом. – Что-нибудь вроде стресса после всего пережитого?
Гиббонс выглянул в гостиную, чтобы убедиться, что Тоцци его не услышит.
– Лоррейн, ты меня удивляешь. Разве это не очевидно?
– Что? Он и Джина?
– Конечно. Что ты думаешь? Ромео снова в поисках Джульетты. Горбатого могила исправит. Женщины неистощимы на выдумки. Лучше б он стал голубым. Может, тогда ему повезет больше?
Лоррейн снова накрыла кастрюлю крышкой.
– Не знаю. У меня такое ощущение, что на этот раз все может быть по-другому.
– Не обольщайся. У него всегда одно и то же. Он находит новую женщину, влюбляется, любит и потом – бу-ум! - ее уже нет. Каждый раз что-нибудь да не так. Но, если ты заметила, он никогда не бывает виноват. Всегда во всем виноваты они, Вот увидишь. С Джиной будет то же самое. Если дело дойдет до этого.
– Ты так думаешь? Я не уверена. – Лоррейн перешла на шепот. – Когда он с кем-нибудь знакомится, он похож на ребенка, получившего новую игрушку. Всегда полон оптимизма. А в этот раз все не так. Он весь день хандрит.
– Он всегда изображает страдальца, когда не получает того, что хочет.
– Может, и так, но, пожалуй, я никогда не видела его в таком состоянии – таким расстроенным, отрешенным. Мне кажется, Джина его здорово зацепила. Но она не похожа на других. Мне действительно кажется, что на этот раз все по-другому.
– Да, но он Джине на дух не нужен. Поэтому он и дуется.
– Что ж, может, на этот раз ему самому придется предпринять какие-то усилия. Готова спорить, что ради Джины он на это пойдет.
Гиббонс покачал головой:
– Вряд ли. Только не Тоцци. Стоит только Джине погладить его против шерсти, и он тут же удерет искать следующую. Вот увидишь.
– Не думаю. Мне кажется, Джина – это то, что ему нужно. Такое у меня чувство. – На лице Лоррейн была тонкая хитрая улыбка.
– Иди ты. Сама не знаешь, что говоришь.
– Давай поспорим?
– На сколько?
– На сколько хочешь.
– На десять баксов.
– Договорились.
В этот момент в коридоре показался Тоцци. Брови его были нахмурены. Он уставился на окошко духовки, будто это экран телевизора. Вид у него был озадаченный. Может, он ожидал увидеть там продолжение парада? Он прошел в кухню и с тем же нахмуренным видом снял крышку с кастрюли с супом. Остановившись возле миксера с картофельным пюре, он какое-то время смотрел на него.
– Есть скоро будем? – спросил он.
– Еще чуть-чуть, – ответила Лоррейн.
– О... – Он не отрывал взгляда от пюре.
– Ты проголодался?
– Да нет... не очень.
Лоррейн с понимающим видом взглянула на Гиббонса. Тоцци всегда хотел есть.
– Индейка будет готова через полчаса. Выдержишь?
– Хм-м-м... – Казалось, Тоцци ее не слышит.
Гиббонс только покачал головой. Ну и дела.
– Посмотри, может, есть какой-нибудь футбол? – предложила Лоррейн.
– Футбол?
– Да. Должна быть какая-то игра на кубок.
– Да... Кажется...
– Так посмотри.
– Хорошо.
Тоцци еще немного поглядел на картофельное пюре, потом вернулся на диван в гостиной и начал щелкать переключателем.
Гиббонс и Лоррейн переглянулись.
– Не передумал спорить? – спросила Лоррейн.
Гиббонс уставился на затылок Тоцци на фоне зеленого футбольного поля на экране телевизора.
– Не знаю...
Когда он снова обернулся, на лице Лоррейн была та же странная улыбка.
– Хочешь, поспорим на двадцать баксов? – У нее был довольный вид.
Гиббонс потер подбородок. Теперь им овладели сомнения. Может, она и права.
– Не знаю, – сказал он. – Возможно, я передумаю.
– А как насчет сотни?
Гиббонс поморщился, коснувшись больного места. Сукин сын.
Когда он открыл глаза, Лоррейн смотрела на него, скрестив руки.
– Так спорим или нет? – спросила она. На лице у нее была широкая улыбка.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39