Но если вы хотите выписать большой чек, купите пару шератоновских кресел; они хорошо вписываются в любой интерьер. Я только недавно видел рекламу. – Оксби бросил в кофе несколько кусочков сахара и помешал. Он внимательно смотрел на Астрид. – Что вы думаете об этом стиле?
Она слабо улыбнулась:
– Шератоновские кресла. Это мило, спасибо. – Она повернулась, собираясь встать.– Мне нужно идти, я собираюсь к Ван Хефтону.
– А зачем вам к Джонни Ван Хефтону? – спросил Оксби.
Она ответила не сразу:
– Стол. Там я присмотрела стол. В светлых тонах.
Оксби попробовал кофе.
– Вы посещали дизайнерскую школу?
– Да, в Осло, – ответила она осторожно. – Высшую школу искусства и ремесел.
– Вы отсюда прямо в Нью-Йорк?
Астрид перевела взгляд на Ллуэллина.
– Я еще не решила. Это зависит от того, насколько быстро я найду мебель. – Она встала. – Мне правда надо идти. Извините, пожалуйста.
Оксби тоже поднялся:
– Удачи вам в ваших приобретениях, мисс Харальдсен. Если вам потребуется помощь, обращайтесь ко мне. Антиквариат – это наше дело, и мы знаем всех преступников.
Ллуэллин проводил Астрид в холл.
– Ты, кажется, нервничала. Все в порядке?
– Я не думала, что инспектор так заинтересуется моими покупками, и не смогла ответить на все его вопросы.
– Он просто человек сведущий и хотел помочь. – Ллуэллин взял ее за руку. – Давай встретимся в отеле «Браун» в четыре, попьем чаю.
– Он будет с тобой?
– Инспектор Оксби? Надеюсь, да. Я хочу пригласить его.
Она вздохнула, повернулась и вышла на площадь. Какое-то время Ллуэллин смотрел ей вслед, потом вернулся в ресторан.
– Красивая подруга, – заметил Оксби. – Надеюсь, ей не подсунут подделку при первой же покупке. Ходить по некоторым магазинам – это все равно что вступать на территорию врага.
– Да, это верно, – согласился Ллуэллин.
– В целом лондонские антиквары честны, но и среди них есть исключения, некоторые обманывают как только могут.
Они непринужденно беседовали, задавая друг другу вопросы; каждый пытался понять, что представляет собой собеседник.
– Какие у вас планы на сегодня? – поинтересовался Оксби.
– Я ничего не планировал, – ответил Ллуэллин. – Алекс Тобиас сказал, что вам нужно поговорить со мной, и для меня нет ничего более важного, чем помочь найти того сукина сына, который сжигает Сезанна и убил хранителя Алана Пинкстера.
– Отлично. Любите ходить пешком?
– Не особенно, – ответил Ллуэллин. – Зачем?
– Это было бы неплохо, – сказал Оксби. – Мы сможем говорить о чем угодно, не беспокоясь о том, что нас могут подслушать. Кроме того, англичане хорошие ходоки.
– Хорошо, давайте пройдемся.
Когда они вошли в холл, Ллуэллин спросил:
– Мы договорились с Астрид встретиться в «Брауне» за чаем. Вы не присоединитесь к нам?
Оксби улыбнулся:
– У меня неанглийское отвращение к чаю, но большая любовь к «Брауну». С удовольствием.
Они прошли по площади Сент-Джеймс к аллее, которая петляла по саду с розами и самшитом и вела к сети дорожек Грин-парка.
– Когда все это началось, я не особенно любил Сезанна, – признался Оксби. – Если честно, я не изучал его творчество, а из картин знал только купальщиц да несколько пейзажей. Но после того как четыре автопортрета Сезанна были уничтожены за двадцать четыре дня, я спешно заинтересовался им.
– Как вы думаете, кто за этим стоит?
– Не имею ни малейшего представления, но, как ни странно, важно именно то, что портреты уничтожают без угроз, предупреждений или каких-либо посланий.
Ллуэллин остановился и повернулся к Оксби:
– Объясните.
– Если бы одна картина была уничтожена без всяких заявлений, я бы решил, что это сделал маньяк или сумасшедший, и с этим было бы покончено. Если бы погибли две картины и также ничего не сообщалось, я бы сказал, что какой-нибудь псих обрызгал первую картину, а другой человек, никак не связанный с первым, обрызгал вторую. У нас были подобные случаи. Это произошло год назад. Одну картину в церкви в Паддингтоне сильно изрезали ножом. Через неделю то же самое произошло в Суиндоне без всяких объяснений. С моей точки зрения, это были разные, хотя и связанные между собой случаи, и сделали это разные люди.
Они пошли дальше. Оксби продолжал:
– Но четыре картины в трех странах, одно убийство, и никаких посланий? – Он мрачно поглядел на Ллуэллина. – Это настоящая загадка.
Они дошли до Молл, перешли широкую улицу и вошли в парк Сент-Джеймс. Оксби ускорил шаг. Рассказывая о каждом случае, он перечислял значимые детали, которые были известны, и озвучивал вопросы, на которые не мог ответить: они касались картины Пинкстера и способа, каким был убит Кларенс Боггс.
– Потом Бостон,– сказал Оксби, дотронувшись до руки Ллуэллина. – Это говорит о другом.
– О чем? – спросил Ллуэллин.
– Я все пытался представить, что это за человек и какие у него могут быть мотивы. Почему Бостон? – Оксби криво улыбнулся и повернул на тропинку, огибавшую озеро в центре парка. – Он, должно быть, знал, что в Америке четыре автопортрета, три из которых находятся в музеях. Он выбрал бостонский потому, может быть, что это менее рискованно, чем уничтожить портрет в Музее современного искусства в Нью-Йорке или в галерее Филипс в Вашингтоне. Но прежде всего интересно не то, почему именно Бостон, а почему выбрана Америка. Пресса ухватилась за это. Особенно «Нью-Йорк таймс».
– СМИ просто наслаждаются, – сказал Ллуэллин.
– Но вернемся к другому вопросу: почему Сезанн и почему его автопортреты? Потому что у Сезанна была борода, или лысина, или потому, что он был зажиточным? – Оксби помолчал. – Или это что-то вроде сексуального отклонения: каждый раз, когда преступник обливал картину, он испытывал ощущения убийцы.
– Убийство хранителя Алана Пинкстера не было сексуальным отклонением, – возразил Ллуэллин. – Я уверен, что Алан тяжело перенес это.
– Вы знаете Пинкстера?
– Не особенно хорошо, но Алан появлялся в Нью-Йорке, и я видел его на нескольких приемах.
– Боггса убили примерно через двенадцать часов после уничтожения картины. Не думаю, что это совпадение. Он был отравлен редким ядом, его убил кто-то, кто хорошо разбирается в химии. К тому же вещество, использованное для уничтожения картин, имеет уникальный состав, и его компоненты найти не так просто. Далее, в день уничтожения портрета в галерее Пинкстера работал профессиональный фотограф, он снимал группу служащих из посольства Дании. Там были два снимка мужчины и женщины, личность которых мы не смогли установить. Мужчина стоит спиной, он высокий – выше шести футов. Это все, что мы о нем знаем.
– А женщина?
– Она попала в кадр, но лицо размыто. Думаем, там были и другие фотографии, и мы пытаемся их найти.
Они вышли из парка Сент-Джеймс.
– Я не психиатр, но у нас есть два первоклассных психиатра. Они уверены, что мы имеем дело с психопатом, и это неудивительно. – Оксби остановился и поглядел на Ллуэллина горящими глазами. – Мне не нравится слово «преступник», потому что оно ассоциируется у меня с карманным воришкой, я дал нашему подозреваемому имя. Это позволяет нам как-то идентифицировать его и создает ощущение, будто мы знаем, кого именно ищем.
– Как вы его назвали?
– Вулкан. Весь мир знает, что каждую картину обрызгали каким-то химикатом, и все они выглядели так, будто их вытащили из огня; я знаю это, потому что видел две из них. Кажется, Вулкан – подходящее имя.
– Вулкан, – повторил Ллуэллин. – Бог огня.
Они пошли по Дартмут-стрит к Бродвею и почти достигли пересечения с Виктория-стрит. Ллуэллин увидел обычное здание, холодное и безликое, оно могло бы быть еще одним обычным правительственным зданием, если бы не большая надпись в треугольнике травы: «Новый Скотланд-Ярд».
– Вы ведете меня на допрос? – полушутя спросил Ллуэллин.
Оксби дружелюбно покачал головой:
– Вам просто зададут несколько вопросов, и, поскольку я собираюсь сделать вам серьезное предложение, нам нужно найти укромное местечко. И хороший кофе.
Ллуэллин миновал охрану, прикрепил к лацкану пиджака значок посетителя и последовал к лифту за Оксби. Они вышли на пятнадцатом этаже и пересекли помещение, в котором было множество столов, щелкающих факсов, за пультами управления перед мониторами компьютеров сидели операторы; все было охвачено современной какофонией: писк электронных сигналов телефона, коротковолновых передатчиков перекликался со звоном мобильников. Оксби прошел в кабинет без окон и закрыл дверь, оставив снаружи нервирующий шум, в который они только что окунулись. Кабинет был квадратным. У одной стены располагался ряд телемониторов, посредине стоял большой стол, на другом столе подальше было несколько телефонов, провода, напоминавшие черно-красные ленты, валялись на полу. У другой стены была установлена большая доска на кронштейнах.
– В основном этот кабинет служит конференц-залом, а когда мы обсуждаем сложные дела, он становится нашим Залом Особых Случаев.
На столе стояли термос и чашки.
– Я обещал кофе, – сказал Оксби, жестом приглашая Ллуэллина к столу.
У стола стояли четыре кресла, по два с каждой стороны. Оксби сел в одно из кресел, попросив Ллуэллина сесть напротив, затем произнес:
– Сумасшествие, царящее за дверью, – лишь маленькая часть экспертного отдела, к которому мы относимся. Раньше нас называли отделом искусства и древностей, но теперь мы носим другие цвета. Мы имеем дело с международными и организованными преступлениями. Эллиот Хестон, которому мы подчиняемся, присоединится к нам в одиннадцать тридцать, если его, конечно, не похитит наш комиссар. Еще я попросил прийти сержанта Браули, а также Найджела Джоунза. Джоунз один из наших криминалистов и хочет показать нам кое-что интересное.
Ллуэллин налил себе кофе. Он с любопытством смотрел на Оксби и смущенно улыбался.
– Никогда не думал, что окажусь в Скотланд-Ярде.
– Да это просто отдел полиции большого города, который то и дело вмешивается в дела всей страны. Полагаю, вы, американцы, думаете о Скотланд-Ярде так же, как англичане думают о ФБР: сплошные киношные стереотипы.
– Как давно вы знаете Алекса Тобиаса? – спросил Ллуэллин.
– Мы знакомы десять лет или чуть больше. Особенно много мы общаемся последние два года, с тех пор как он занимается тем же, чем и я. Он сказал, что мы с вами сработаемся.
– Думаете, мы сработались?
Оксби кивнул:
– Да.
– Расскажите мне побольше о Вулкане.
– Если мы правы и Вулкан действительно психопат, тогда мы сможем заставить его выдать себя.
– Но каким образом?
– В сфере искусства пристрастия Вулкана очень узки. Даже творчество Сезанна, кажется, особо его не интересует, за исключением автопортретов. Другими словами, я хочу узнать, есть ли кто-то, кто заказывает эти преступления. Есть ли у Вулкана хозяин? Чтобы выяснить это, я попросил наших умников составить психологический портрет Вулкана на основании той информации, которая у нас имеется. А известно нам следующее: химический состав растворителя, который он использовал, города и музеи, которые он выбирал, мы знаем о сгоревшем в лондонской Национальной галерее «дипломате», о фотографиях датской группы в галерее Пинкстера. У нас есть описание человека с кислородным баллоном, который посещал Эрмитаж, и описание мужчины с европейским акцентом, который помог женщине, упавшей в обморок в бостонском Музее изящных искусств.
Мы знаем, каким ядом отравили Кларенса Боггса, способ, которым это убийство было совершено, и, наконец, нам известны даты и время уничтожения картин.
– Звучит так, как будто у вас масса информации, – заметил Ллуэллин.
– Совершенно точно. Это так «звучит», но на самом деле этого очень мало, и мы не можем понять, действует ли Вулкан самостоятельно или выполняет чьи-то приказания. – Оксби отодвинул кресло от стола и встал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Она слабо улыбнулась:
– Шератоновские кресла. Это мило, спасибо. – Она повернулась, собираясь встать.– Мне нужно идти, я собираюсь к Ван Хефтону.
– А зачем вам к Джонни Ван Хефтону? – спросил Оксби.
Она ответила не сразу:
– Стол. Там я присмотрела стол. В светлых тонах.
Оксби попробовал кофе.
– Вы посещали дизайнерскую школу?
– Да, в Осло, – ответила она осторожно. – Высшую школу искусства и ремесел.
– Вы отсюда прямо в Нью-Йорк?
Астрид перевела взгляд на Ллуэллина.
– Я еще не решила. Это зависит от того, насколько быстро я найду мебель. – Она встала. – Мне правда надо идти. Извините, пожалуйста.
Оксби тоже поднялся:
– Удачи вам в ваших приобретениях, мисс Харальдсен. Если вам потребуется помощь, обращайтесь ко мне. Антиквариат – это наше дело, и мы знаем всех преступников.
Ллуэллин проводил Астрид в холл.
– Ты, кажется, нервничала. Все в порядке?
– Я не думала, что инспектор так заинтересуется моими покупками, и не смогла ответить на все его вопросы.
– Он просто человек сведущий и хотел помочь. – Ллуэллин взял ее за руку. – Давай встретимся в отеле «Браун» в четыре, попьем чаю.
– Он будет с тобой?
– Инспектор Оксби? Надеюсь, да. Я хочу пригласить его.
Она вздохнула, повернулась и вышла на площадь. Какое-то время Ллуэллин смотрел ей вслед, потом вернулся в ресторан.
– Красивая подруга, – заметил Оксби. – Надеюсь, ей не подсунут подделку при первой же покупке. Ходить по некоторым магазинам – это все равно что вступать на территорию врага.
– Да, это верно, – согласился Ллуэллин.
– В целом лондонские антиквары честны, но и среди них есть исключения, некоторые обманывают как только могут.
Они непринужденно беседовали, задавая друг другу вопросы; каждый пытался понять, что представляет собой собеседник.
– Какие у вас планы на сегодня? – поинтересовался Оксби.
– Я ничего не планировал, – ответил Ллуэллин. – Алекс Тобиас сказал, что вам нужно поговорить со мной, и для меня нет ничего более важного, чем помочь найти того сукина сына, который сжигает Сезанна и убил хранителя Алана Пинкстера.
– Отлично. Любите ходить пешком?
– Не особенно, – ответил Ллуэллин. – Зачем?
– Это было бы неплохо, – сказал Оксби. – Мы сможем говорить о чем угодно, не беспокоясь о том, что нас могут подслушать. Кроме того, англичане хорошие ходоки.
– Хорошо, давайте пройдемся.
Когда они вошли в холл, Ллуэллин спросил:
– Мы договорились с Астрид встретиться в «Брауне» за чаем. Вы не присоединитесь к нам?
Оксби улыбнулся:
– У меня неанглийское отвращение к чаю, но большая любовь к «Брауну». С удовольствием.
Они прошли по площади Сент-Джеймс к аллее, которая петляла по саду с розами и самшитом и вела к сети дорожек Грин-парка.
– Когда все это началось, я не особенно любил Сезанна, – признался Оксби. – Если честно, я не изучал его творчество, а из картин знал только купальщиц да несколько пейзажей. Но после того как четыре автопортрета Сезанна были уничтожены за двадцать четыре дня, я спешно заинтересовался им.
– Как вы думаете, кто за этим стоит?
– Не имею ни малейшего представления, но, как ни странно, важно именно то, что портреты уничтожают без угроз, предупреждений или каких-либо посланий.
Ллуэллин остановился и повернулся к Оксби:
– Объясните.
– Если бы одна картина была уничтожена без всяких заявлений, я бы решил, что это сделал маньяк или сумасшедший, и с этим было бы покончено. Если бы погибли две картины и также ничего не сообщалось, я бы сказал, что какой-нибудь псих обрызгал первую картину, а другой человек, никак не связанный с первым, обрызгал вторую. У нас были подобные случаи. Это произошло год назад. Одну картину в церкви в Паддингтоне сильно изрезали ножом. Через неделю то же самое произошло в Суиндоне без всяких объяснений. С моей точки зрения, это были разные, хотя и связанные между собой случаи, и сделали это разные люди.
Они пошли дальше. Оксби продолжал:
– Но четыре картины в трех странах, одно убийство, и никаких посланий? – Он мрачно поглядел на Ллуэллина. – Это настоящая загадка.
Они дошли до Молл, перешли широкую улицу и вошли в парк Сент-Джеймс. Оксби ускорил шаг. Рассказывая о каждом случае, он перечислял значимые детали, которые были известны, и озвучивал вопросы, на которые не мог ответить: они касались картины Пинкстера и способа, каким был убит Кларенс Боггс.
– Потом Бостон,– сказал Оксби, дотронувшись до руки Ллуэллина. – Это говорит о другом.
– О чем? – спросил Ллуэллин.
– Я все пытался представить, что это за человек и какие у него могут быть мотивы. Почему Бостон? – Оксби криво улыбнулся и повернул на тропинку, огибавшую озеро в центре парка. – Он, должно быть, знал, что в Америке четыре автопортрета, три из которых находятся в музеях. Он выбрал бостонский потому, может быть, что это менее рискованно, чем уничтожить портрет в Музее современного искусства в Нью-Йорке или в галерее Филипс в Вашингтоне. Но прежде всего интересно не то, почему именно Бостон, а почему выбрана Америка. Пресса ухватилась за это. Особенно «Нью-Йорк таймс».
– СМИ просто наслаждаются, – сказал Ллуэллин.
– Но вернемся к другому вопросу: почему Сезанн и почему его автопортреты? Потому что у Сезанна была борода, или лысина, или потому, что он был зажиточным? – Оксби помолчал. – Или это что-то вроде сексуального отклонения: каждый раз, когда преступник обливал картину, он испытывал ощущения убийцы.
– Убийство хранителя Алана Пинкстера не было сексуальным отклонением, – возразил Ллуэллин. – Я уверен, что Алан тяжело перенес это.
– Вы знаете Пинкстера?
– Не особенно хорошо, но Алан появлялся в Нью-Йорке, и я видел его на нескольких приемах.
– Боггса убили примерно через двенадцать часов после уничтожения картины. Не думаю, что это совпадение. Он был отравлен редким ядом, его убил кто-то, кто хорошо разбирается в химии. К тому же вещество, использованное для уничтожения картин, имеет уникальный состав, и его компоненты найти не так просто. Далее, в день уничтожения портрета в галерее Пинкстера работал профессиональный фотограф, он снимал группу служащих из посольства Дании. Там были два снимка мужчины и женщины, личность которых мы не смогли установить. Мужчина стоит спиной, он высокий – выше шести футов. Это все, что мы о нем знаем.
– А женщина?
– Она попала в кадр, но лицо размыто. Думаем, там были и другие фотографии, и мы пытаемся их найти.
Они вышли из парка Сент-Джеймс.
– Я не психиатр, но у нас есть два первоклассных психиатра. Они уверены, что мы имеем дело с психопатом, и это неудивительно. – Оксби остановился и поглядел на Ллуэллина горящими глазами. – Мне не нравится слово «преступник», потому что оно ассоциируется у меня с карманным воришкой, я дал нашему подозреваемому имя. Это позволяет нам как-то идентифицировать его и создает ощущение, будто мы знаем, кого именно ищем.
– Как вы его назвали?
– Вулкан. Весь мир знает, что каждую картину обрызгали каким-то химикатом, и все они выглядели так, будто их вытащили из огня; я знаю это, потому что видел две из них. Кажется, Вулкан – подходящее имя.
– Вулкан, – повторил Ллуэллин. – Бог огня.
Они пошли по Дартмут-стрит к Бродвею и почти достигли пересечения с Виктория-стрит. Ллуэллин увидел обычное здание, холодное и безликое, оно могло бы быть еще одним обычным правительственным зданием, если бы не большая надпись в треугольнике травы: «Новый Скотланд-Ярд».
– Вы ведете меня на допрос? – полушутя спросил Ллуэллин.
Оксби дружелюбно покачал головой:
– Вам просто зададут несколько вопросов, и, поскольку я собираюсь сделать вам серьезное предложение, нам нужно найти укромное местечко. И хороший кофе.
Ллуэллин миновал охрану, прикрепил к лацкану пиджака значок посетителя и последовал к лифту за Оксби. Они вышли на пятнадцатом этаже и пересекли помещение, в котором было множество столов, щелкающих факсов, за пультами управления перед мониторами компьютеров сидели операторы; все было охвачено современной какофонией: писк электронных сигналов телефона, коротковолновых передатчиков перекликался со звоном мобильников. Оксби прошел в кабинет без окон и закрыл дверь, оставив снаружи нервирующий шум, в который они только что окунулись. Кабинет был квадратным. У одной стены располагался ряд телемониторов, посредине стоял большой стол, на другом столе подальше было несколько телефонов, провода, напоминавшие черно-красные ленты, валялись на полу. У другой стены была установлена большая доска на кронштейнах.
– В основном этот кабинет служит конференц-залом, а когда мы обсуждаем сложные дела, он становится нашим Залом Особых Случаев.
На столе стояли термос и чашки.
– Я обещал кофе, – сказал Оксби, жестом приглашая Ллуэллина к столу.
У стола стояли четыре кресла, по два с каждой стороны. Оксби сел в одно из кресел, попросив Ллуэллина сесть напротив, затем произнес:
– Сумасшествие, царящее за дверью, – лишь маленькая часть экспертного отдела, к которому мы относимся. Раньше нас называли отделом искусства и древностей, но теперь мы носим другие цвета. Мы имеем дело с международными и организованными преступлениями. Эллиот Хестон, которому мы подчиняемся, присоединится к нам в одиннадцать тридцать, если его, конечно, не похитит наш комиссар. Еще я попросил прийти сержанта Браули, а также Найджела Джоунза. Джоунз один из наших криминалистов и хочет показать нам кое-что интересное.
Ллуэллин налил себе кофе. Он с любопытством смотрел на Оксби и смущенно улыбался.
– Никогда не думал, что окажусь в Скотланд-Ярде.
– Да это просто отдел полиции большого города, который то и дело вмешивается в дела всей страны. Полагаю, вы, американцы, думаете о Скотланд-Ярде так же, как англичане думают о ФБР: сплошные киношные стереотипы.
– Как давно вы знаете Алекса Тобиаса? – спросил Ллуэллин.
– Мы знакомы десять лет или чуть больше. Особенно много мы общаемся последние два года, с тех пор как он занимается тем же, чем и я. Он сказал, что мы с вами сработаемся.
– Думаете, мы сработались?
Оксби кивнул:
– Да.
– Расскажите мне побольше о Вулкане.
– Если мы правы и Вулкан действительно психопат, тогда мы сможем заставить его выдать себя.
– Но каким образом?
– В сфере искусства пристрастия Вулкана очень узки. Даже творчество Сезанна, кажется, особо его не интересует, за исключением автопортретов. Другими словами, я хочу узнать, есть ли кто-то, кто заказывает эти преступления. Есть ли у Вулкана хозяин? Чтобы выяснить это, я попросил наших умников составить психологический портрет Вулкана на основании той информации, которая у нас имеется. А известно нам следующее: химический состав растворителя, который он использовал, города и музеи, которые он выбирал, мы знаем о сгоревшем в лондонской Национальной галерее «дипломате», о фотографиях датской группы в галерее Пинкстера. У нас есть описание человека с кислородным баллоном, который посещал Эрмитаж, и описание мужчины с европейским акцентом, который помог женщине, упавшей в обморок в бостонском Музее изящных искусств.
Мы знаем, каким ядом отравили Кларенса Боггса, способ, которым это убийство было совершено, и, наконец, нам известны даты и время уничтожения картин.
– Звучит так, как будто у вас масса информации, – заметил Ллуэллин.
– Совершенно точно. Это так «звучит», но на самом деле этого очень мало, и мы не можем понять, действует ли Вулкан самостоятельно или выполняет чьи-то приказания. – Оксби отодвинул кресло от стола и встал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47