– Здесь, где скреплено дерево, видите кружок размером с монетку? Под ним устройство и батарея.
– Как сильно нужно двинуть картину, чтобы устройство включилось?
– Можно подвинуть картину, и ничего не произойдет, но если ее переместить на несколько дюймов или снять с крюков, сигнализация включится.
Он потрогал деревянный кружок.
– Устройство остановит новичка, но ничто не остановит профессионала.
– Я согласна, – вздохнула Маргарита, – но я переживаю только за четыре.
– Когда вы продадите остальные?
Она покачала головой:
– Согласно завещанию Гастона, я могу продавать их только на аукционе. Хотя это означает большие деньги, меня больше волнует, кто купит картины, а не сколько за них заплатят. Но для Фредди важны именно деньги, поскольку он получает комиссионные с каждой проданной картины. – Она дотронулась до рамы автопортрета Сезанна. – Это полотно находилось в частной коллекции слишком долго; его следует отправить в музей Гране в Экс-ан-Провансе.
– Вейзборд позволит продать картину музею?
– Он настаивает на неукоснительном следовании завещанию. – Маргарита прищурилась. – Он же его сам и написал.
– Может быть, стоит отправить картину в музей на время?
Маргарита опять покачала головой:
– Он и об этом подумал. Он хочет, чтобы картины продали по самой высокой цене.
– Я могу вам помочь.
Глаза Маргариты заблестели.
– А что вы можете сделать?
Аукруст снял картину с крюков и держал ее на вытянутых руках.
– Попросите меня заменить порванную бумагу, вот здесь. – Он перевернул картину и показал. – Я могу также проверить полотно на наличие плесени или грибка, сменить проволоку. – Он ухмыльнулся. – Да здесь работы на несколько месяцев.
– Конечно. Старые картины и рамы нуждаются в починке, – задумалась она. – Я обещала директору Гране, что они смогут вывесить ее во время выставки Сезанна в январе. Вы могли бы отвезти ее туда. – Она засмеялась.– Фредди будет взбешен. Он твердит, что автопортрет уйдет за рекордную цену.
– Это же Сезанн, так что вполне возможно, – согласился Аукруст.
– Музей Гране предлагает семьдесят пять миллионов франков, этого более чем достаточно.
– На аукционе в Нью-Йорке она принесет вдвое больше.
Маргарита скрестила руки на груди, посмотрела на автопортрет, потом перевела взгляд на пейзаж. Она вдруг поняла, насколько ценно то, что находится перед ней. Ни она, ни Гастон не продавали и не покупали в течение семи лет, они только обменивались, уменьшая коллекцию с тридцати до одиннадцати картин.
Она приняла решение и твердо произнесла:
– Я поговорю с Фредди о завещании. За картины платила я, и я не собираюсь позволять эгоистичному старому дураку говорить мне, как, когда и кому я должна их продавать. А сейчас я оставлю все как есть. – Она улыбнулась. – Теперь о более важном. Я должна заплатить вам за новую раму.
Глава 12
Компания «Лансет Венчурз» занимала тридцать первый этаж Нешнл-Вестминстер-Тауэр, самого высокого здания в Сити, хотя уже не самого высокого в Большом Лондоне, потому что это звание теперь принадлежало Уан-Кэнада-Сквер в районе новой застройки, возникшему из ниоткуда посреди Темзы. Кабинеты «Лансет» были обставлены весьма элегантно и, по мнению некоторых, неоправданно дорого. Громадный конференц-зал выходил южными окнами на Темзу, а западными – на собор Святого Павла. Под огромной люстрой стоял инкрустированный стол из тика, по бокам которого размещались два десятка кресел с высокими спинками, обитые шелком с рисунком в виде орлов, львов и пурпурно-красных роз. На стене висели две замечательные картины – Джексона Поллока и Эндрю Уайета, а по бокам от них были менее известные полотна современных британских художников. Одна – «А без названия», этюд с красными геометрическими фигурами, принадлежала кисти Маргарет О'Рурк, другая, «Номер 3-1954» Джеремайи Тобина, представляла собой обширный голубой холст с пурпурными и зелеными мазками, нанесенными веником по влажной краске.
Совладельцами «Лансет Венчурз» были «Ферст Бэнк оф Нью-Йорк» и компания «Лондон/Вестминстер Секьюритиз». Офисы в Нью-Йорке были точной копией лондонских и располагались на тридцать третьем этаже Всемирного торгового центра на Манхэттене. «Лансет» занималась инвестициями капитала в новые предприятия, и в последние три года компания слишком часто ошибалась; поэтому от исполнительных директоров последовало указание «прекратить это безобразие».
Старший управляющий партнер из Нью-Йорка приехал в Лондон, чтобы встретиться с английским коллегой по поводу тревожных событий: самая крупная сделка «Лансета», когда-то многообещающее вложение в сферу изящных искусств, похоже, не оправдывала их надежд. На кону были займы на более чем сто миллионов. Также под угрозой оказалась прибыль партнеров и около трех миллионов долларов, размещенных в государственных ценных бумагах.
Гарольд Самюэльсон по кличке Бад имел тонкие губы и настороженный, проницательный взгляд. Он был невысоким и загорелым, так как регулярно посещал солярий Нью-Йоркского атлетического клуба. Разговаривая, он нервно размахивал руками. Ему было сорок два года, он окончил Университет Миссури и Гарвардскую школу делопроизводства и имел репутацию расчетливого дельца.
Лондонским филиалом управлял Теранс Слоун. Терри Слоуну было сорок пять лет, своего поста он достиг упорным трудом и блестящей работой за границей. Он не принадлежал к старой школе, и у него не было обширных связей, но он добился успеха благодаря силе своего делового ума и старомодному здравому смыслу, кроме того, он имел склонность работать по двадцать четыре часа в сутки.
В течение всего полета на «Конкорде» Самюэльсон готовился к встрече с человеком, которому доверили огромную сумму денег для приобретения коллекции великих полотен и который не смог получить желанной прибыли. Самюэльсон накрутил себя, и лицо его выражало решимость. Он сразу дал выход своему гневу.
– Этот негодяй опять собирается потчевать нас какой-то байкой и требовать еще денег. Вы слышите, Терри? Он захватит инициативу, черт его подери, и выдвинет свои требования!
– Возможно, он все объяснит, Бад. Не забывайте, что он понес большие убытки, а тут еще убийство хранителя коллекции.
– Я сожалею по поводу Барнса, или как его там, и о картине. Я не знал, что у него есть что-то подобное.
– Хранителя звали Боггс, – сказал Терри Слоун, – и это «что-то», как вы выражаетесь, первого класса.
– Это было чертовски глупо с нашей стороны – влезть в такое дело. Нам не отсудить у него денег, тем более что его деньги вложены в основном в картины. И наглости у него на троих хватит.
– Мы сами виноваты, надо было разузнать побольше о рынке искусства.
Больше Самюэльсон не желал говорить о своих ошибках или же об ошибках Терри Слоуна.
– Я полагаю, что картина была застрахована, и на кругленькую сумму.
– Думаю, у Ллойда.
– Вы прекрасно знаете, что он потребует отсрочки.
– А вы бы так не сделали?
Самюэльсон порылся в папке.
– Здесь шесть страниц описи его имущества – все, кроме картины. У него есть деньги. Много денег.
– Он занимает деньги и вкладывает их.
На столике под большой голубой картиной с пурпурными и зелеными мазками стояли напитки и лед. Самюэльсон налил содовой в высокий бокал и вернулся к столу. Поскольку приезжие партнеры обычно сидели во главе стола, Терри Слоун сел справа от Самюэльсона, а блокноты, ручки и телефон были от Самюэльсона слева.
– Он опоздает ровно на десять минут, – предупредил Терри Слоун и сухо заметил: – Это одна из составляющих его обаяния.
В этот момент дверь отворилась и в комнату вошла привлекательная женщина.
– Привет, Бад, – сказала она дружелюбно. – Вы не зашли поздороваться.
Самюэльсон встал.
– У вас там за дверью был какой-то жаркий спор.– Он приподнял свой бокал. – Я и не стал заглядывать.
В ответ она закрыла глаза и покачала головой.
– Вы хотите, чтобы я присутствовала или прослушала беседу?
– Лучше прослушайте, Мэрибет, – сказал Терри Слоун, поднимаясь и подходя к ней. – Алан любит играть на публику, и с ним проще обращаться, если у него нет аудитории.
Мэрибет была адвокатом, притом хорошим. Ее выбрали из пятидесяти двух юристов материнского банка. Сама американка, она была замужем за англичанином и имела двоих маленьких детей. Казалось, Мэрибет была воплощением успеха, но в то же время она оставалась обычным человеком, без всяких отклонений. И это было замечательно.
– Мне жаль этого хранителя; ужасная новость. Я скажу Алану об этом, если будет возможность. – Она помедлила. – Я хочу сообщить вам, что встреча записывается на пленку. Знаю, что вы этого не любите, но так надо.
Мужчины переглянулись, и Самюэльсон сказал:
– Мы объясним ему, что записываем, что это не просто так, дерьмовый треп.
Мэрибет улыбнулась:
– Вы, как всегда, следите за своей речью, Бад.
В комнату вошла секретарь Терри Слоуна и объявила, что мистер Пинкстер прибыл.
Было ровно десять минут седьмого.
Алан Пинкстер и Бад Самюэльсон впервые встретились в Японии в середине восьмидесятых. Пинкстер сотрудничал с одним энергичным нью-йоркским брокерским домом, который расширял свой международный отдел. Самюэльсон был заместителем директора филиала своего банка в Токио. Терри Слоун и Пинкстер познакомились через своих жен, которые когда-то вместе учились. После развода жена Пинкстера продолжала дружить с женой Слоуна; от нее они узнавали подробности знаменитой гонки Пинкстера за богатством.
В зал вошел Пинкстер. Он был заметно возбужден и излучал такую самоуверенность, словно председатель совета директоров, собравший своих подчиненных, чтобы объявить о том, что он собирается разгромить главного конкурента. Его безупречная внешность сейчас была подпорчена сыпью на лбу и щеках, с которой он ничего не мог поделать. Своим отрывистым приветствием он дал понять, что хочет, чтобы обсуждение поскорее началось и поскорее закончилось и он смог бы заняться более важными делами. Он положил свой тонкий «дипломат» рядом с телефоном, отодвинул от стола кресло и сел. Самюэльсон и Терри Слоун стояли, ожидая, пока Пинкстер выпустит пар.
– Давно не виделись, – произнес Самюэльсон и добавил: – Я сожалею по поводу Боггса. Какой кошмар.
Пинкстера передернуло.
– Я потерял двух хороших друзей.
– Боггс – это действительно трагедия. Потеря картины ужасна, но это всего лишь картина, ее можно заменить.
Пинкстер холодно посмотрел на Самюэльсона:
– Только не эту картину. Она незаменима.
– Эти слова характеризуют вас должным образом, -сказал Терри Слоун.
Пинкстер проигнорировал его слова и, глядя на Самюэльсона, спросил:
– Как в этом году дела у «Кардиналов»?
– Тебе действительно интересно?
– Для вас, американцев, бейсбол – только цифры и статистика, – сказал Терри Слоун. – В этом, что ли, весь смысл?
– В Нью-Йорке Алан был фанатом «Янки», – ответил Самюэльсон. – Правда?
Пинкстер кивнул и перевел взгляд на блокнот. Он взял ручку и написал дату на листе вверху.
– Начнем?
Терри Слоун ответил:
– Перед тем как начать, Алан, я хочу предупредить, что наш разговор записывается. Вы получите копию записи. Понимаете?
Пинкстер кивнул.
Заговорил Самюэльсон:
– Для записи, пожалуйста, подтверди, что ты знаешь, что наш разговор записывается.
Пинкстер раздраженно сказал:
– Я знаю, что этот разговор записывается на чертову пленку.
Самюэльсон поправил папки и листки, лежавшие на столе, и посмотрел Пинкстеру в глаза.
– На кону сейчас приличная сумма, и я уверен, что ты, так же как и мы, хочешь, чтобы все решилось по справедливости. Полтора года назад мы вложили в твое предприятие «Пасифик Боул» сорок миллионов долларов. Через полгода – еще двадцать пять и еще сорок в марте этого года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47