Он представил ее, и полицейские опять назвали свои имена — комиссар Делони и… — второе имя Том не разобрал.
— Теперь уже ведутся розыски не только мсье Мёрчисона, но и художника Дерватта. Английский следователь Уэбстер, который сегодня тоже пытался дозвониться до вас, хотел узнать, не получали ли вы в эти дни каких-либо вестей от того или другого.
Том улыбнулся — это действительно было немного смешно.
— Я никогда не встречался с Дерваттом, и он ничего не знает обо мне. — Как раз в этот момент в гостиную вошел Бернард. — И, к сожалению, от мсье Мёрчисона тоже ничего не было. Позвольте представить вам Бернарда Тафтса, моего знакомого из Англии. Бернард, эти джентльмены из полиции.
Бернард неразборчиво пробормотал какое-то приветствие.
Том отметил, что имя Бернарда ничего не говорило французским полицейским.
— Даже владельцы галереи, где сейчас проходит выставка Дерватта, ничего не знают о его местонахождении, — сказал Делони. — Это удивительно.
Это и впрямь выглядело странно, но тут уж Том ничем не мог им помочь.
— Вы, случайно, не знаете этого американца, мсье Мёрчисона? — спросил Делони Бернарда.
— Нет, — ответил Бернард.
— А вы, мадам?
— Нет, — ответила Элоиза.
Том объяснил, что его жена только что приехала из Греции, но он рассказал ей о визите Мёрчисона и его исчезновении.
У полицейских был такой вид, будто они не знали, что делать дальше. Наконец Делони произнес: — Обстоятельства складываются таким образом, мсье Рипли, что инспектор Уэбстер попросил нас осмотреть ваш дом. Чистая формальность, как вы понимаете, но это необходимо сделать. Может быть, нам удастся найти какой-нибудь ключ к загадке. Я имею в виду, к исчезновению мсье Мёрчисона. Мы должны сделать для наших английских confreres все, что можем.
— Ну, разумеется! Вы хотите начать прямо сейчас?
Было уже слишком темно, чтобы вести поиски на улице, и полицейские сказали, что начнут сегодня с дома, а завтра продолжат. Оба вышли на каменную террасу и с вожделением, как чувствовал Том, смотрели на темную зелень сада и леса за ним.
Том провел их по всему дому. Прежде всего они осмотрели спальню, в которой ночевал Мёрчисон, а после него Крис. В корзине для мусора не было ничего, мадам Аннет уже все выбросила. Полицейские выдвинули ящики комода — они также были пусты, кроме двух верхних, где лежали простыни и одеяла. Ни Мёрчисон, ни Крис не оставили никаких следов. Заглянули они и в спальню Элоизы. Сама Элоиза сидела в гостиной и, как знал Том, с трудом сдерживала ярость. В мастерской Тома их заинтересовала одна из ножовок. Затем настала очередь чердака. Свет не горел, и Том сбегал вниз за лампочкой и фонариком. На чердаке все было покрыто пылью, стояли стулья в матерчатых чехлах и старый диван, оставшийся от прежних хозяев дома. Полицейские исследовали все углы с помощью собственных фонариков. Они явно искали нечто более крупное, чем ключ к разгадке, подумал Том. Нелепая идея! Неужели он оставил бы труп валяться за диваном?
Наконец, погреб. Том продемонстрировал его полицейским с той же непринужденностью, стоя на пятне и светя фонариком во все стороны, хотя освещение и без того было достаточное. Том тревожился, не осталось ли пятен крови за бочкой, где лежал Мёрчисон, — он не проверил этого заранее. Но если там и была какая-то кровь, полицейские ее при беглом осмотре не заметили. Однако это ничего не значит, подумал Том. Они могли осмотреть все более придирчиво утром.
Делони сказал, что они вернутся в восемь утра, если это не слишком рано для Тома. Том ответил, что восемь утра — вполне подходящее время.
— Прошу прощения, — сказал Том Элоизе и Бернарду, закрыв за полицейскими дверь. Он подозревал, что все это время они просидели в гостиной за кофе в полном молчании.
— Почему им понадобилось обыскивать дом? — спросила Элоиза.
— Потому что этот американец, Мёрчисон, все еще не нашелся.
Элоиза встала.
— Том, ты можешь подняться со мной? Мне надо с тобой поговорить.
Том извинился перед Бернардом и последовал за ней.
Элоиза прошла в свою спальню.
— Если ты не выдворишь этого ненормального из дома, я сегодня же уеду.
Это была поистине трудноразрешимая дилемма. Он хотел, чтобы Элоиза осталась, но понимал, что в этом случае дело с Бернардом не сдвинется с мертвой точки. И к тому же он, как и Бернард, не мог связно рассуждать под разгневанным взором Элоизы.
— Попробую поговорить с ним еще раз, — сказал он и поцеловал ее в шею. Она этому не воспротивилась. И на том спасибо.
Том спустился в гостиную.
— Бернард, послушай, Элоиза расстроена. Ты не мог бы вернуться сегодня в Париж? Или в Фонтенбло — я отвез бы тебя туда. Там есть пара неплохих отелей. Если ты хочешь поговорить со мной, я мог бы завтра к тебе приехать, и…
— Нет, — сказал Бернард. Том вздохнул.
— Тогда она уедет. Пойду скажу ей. — Он пошел к Элоизе и сказал ей.
— Да кто он такой? Еще один Дикки Гринлиф? Ты не можешь выгнать его из собственного дома?
— Я никогда… Дикки никогда не был в моем доме… — Том остановился, не находя слов. Элоиза была настолько рассержена, что могла и сама попытаться выгнать Бернарда, но у нее ничего не вышло бы, подумал Том. Бернард достиг той стадии непреклонности, на которой общепринятые правила поведения уже не действуют.
Элоиза сняла с верхней полки шкафа небольшой кожаный чемодан и принялась собираться. Объяснять ей, что он чувствует свою ответственность перед Бернардом, было бы бесполезно. Она спросит, почему.
— Дорогая, я очень сожалею. Ты возьмешь машину или отвезти тебя на станцию?
— Я поеду на “альфе” в Шантильи. Между прочим, с телефоном все в порядке. Я только что проверила у тебя в комнате.
— Вероятно, звонок из полиции сразу помог устранить неисправность.
— Более вероятно, что они солгали. Просто они хотели застать нас врасплох. — Элоиза помолчала, укладывая в чемодан рубашку. — Что ты натворил, Том? Ты что-нибудь сделал с этим Мёрчисоном?
— Нет, ты что?! — воскликнул Том.
— Ты ведь знаешь, отец не потерпит еще одного скандала.
Она намекала на Дикки Гринлифа. Тому удалось тогда полностью оправдаться, но кое-какие подозрения остались. Люди латинской расы любили порой довольно остро пошутить, и, что любопытно, их шутки каким-то образом становились латинскими истинами. Как знать, может быть, Том и убил Дикки. По крайней мере, всем было известно — как ни пытался Том это скрыть, — что после смерти Дикки Тому досталась кругленькая сумма. Элоиза знала, что он получал определенный доход от наследства Дикки, и ее отец тоже знал. И хотя в ходе деловой активности мсье Плиссону не удалось сохранить руки абсолютно чистыми, крови на них не было. Nan olet pecunia, sed sanguis…
— Никаких скандалов больше не будет, — сказал он. — Если бы ты знала, какие усилия я прилагаю к тому, чтобы избежать скандала. Именно к этому я и стремлюсь.
Элоиза закрыла чемодан.
— Я никогда не знаю, что ты делаешь.
Том взял чемодан. Затем поставил его, и они обнялись.
— Я очень хотел бы быть с тобой сегодня ночью.
Элоиза тоже хотела этого, и ей не требовалось слов, чтобы дать это понять. Но сейчас возобладала другая сторона ее натуры, которую можно было назвать fous-moi-le-camp! На этот раз она выразилась в том, что Элоиза пожелала уехать. Француженкам в таких случаях надо было выйти из комнаты, уехать из дома или потребовать, чтобы кто-то другой ушел или уехал, и чем больше неудобств это доставляло другому, тем больше им это нравилось. Правда, эти неудобства не шли ни в какое сравнение с их разъяренными воплями. Том называл это “французским законом перемещения”.
— Ты позвонила родителям?
— Если их не будет дома, будут слуги. Ей придется ехать почти два часа.
— Ты позвонишь мне, когда приедешь?
— Аu revoir, Bernard! — крикнула Элоиза из дверей и уже после этого ответила Тому, вышедшему ее проводить: — Non!
Том с горьким чувством смотрел, как красные огни “альфа-ромео” повернули за воротами налево и исчезли.
Бернард сидел в гостиной и курил. Из кухни донеслось слабое звяканье крышки мусорного ведра. Том взял фонарик на столе в передней и прошел в запасной туалет. Спустившись в погреб, он осмотрел то место за бочкой, где был Мёрчисон. К счастью, никаких пятен там не было. Том вернулся в гостиную.
— Знаешь, Бернард, я не против, чтобы ты остался на ночь, но завтра вернутся полицейские, чтобы обыскать дом более тщательно. — И лес тоже, подумал он вдруг. — Возможно, они станут задавать тебе всякие неприятные вопросы. Может быть, тебе лучше уехать до их появления?
— Посмотрим.
Было уже почти десять. Вошла мадам Аннет и поинтересовалась, не хотят ли они кофе. Оба отказались.
— Мадам Элоиза уехала? — спросила мадам Аннет.
— Она решила навестить родителей, — ответил Том.
— В такой поздний час? Ох уж эта мадам Элоиза! — Она собрала грязные кофейные чашки. Том чувствовал, что Бернард ей не нравится и она не доверяет ему — точно так же, как Элоиза. “Очень жаль, подумал Том, — что Бернард не умеет проявить свой истинный характер и отталкивает от себя большинство людей”. Том понимал, что Бернард не может понравиться ни Элоизе, ни мадам Аннет, так как они ничего не знают о нем, о его преданности Дерватту. Они, возможно, увидели бы во всем этом лишь стремление использовать имя Дерватта в личных целях. А главное, ни Элоиза, ни мадам Аннет, при всей разнице в их социальном положении, никогда не смогли бы оценить по достоинству путь, пройденный Бернардом от рабочего паренька (как говорили Джефф и Эд) до почти гениального художника — хотя и подписывавшего свои работы чужим именем. Бернарда абсолютно не заботила материальная сторона дела, и это опять же было непостижимо для мадам Аннет и Элоизы. Мадам Аннет приняла недовольный вид — насколько она могла позволить себе это — и постаралась покинуть гостиную побыстрее.
— Я хочу рассказать тебе кое-что, — произнес Бернард. — В ночь после того, как Дерватт умер, — а узнали мы об этом только через сутки — я… у меня было видение… — я увидел Дерватта, стоящего в моей спальне. В окно светила луна. Накануне вечером я отказался от свидания с Цинтией, так как мне хотелось побыть одному. Я не только видел Дерватта у себя в комнате, но и чувствовал его присутствие. Он даже улыбался. “Не волнуйся, Бернард, — сказал он, — Мне не так уж плохо. Я не чувствую боли”. Трудно поверить, что мне привиделось нечто столь пророческое, а между тем, я действительно видел его.
Том воспринял этот рассказ с полным доверием. Бернард, несомненно, слышал внутренний голос.
— С минуту я сидел в постели, наблюдая за Дерваттом. Он как бы плавал у меня в комнате — там, где я сплю и иногда пишу свои картины. — Бернард имел в виду картины Тафтса, не Дерватта.
— Он сказал: “Продолжай, Бернард. Я ни о чем не сожалею”. Очевидно, он имел в виду, что не сожалеет о самоубийстве, а мне пожелал просто жить дальше. То есть, — Бернард впервые с тех пор, как начал свой рассказ, взглянул на Тома, — он хотел сказать “живи, пока живется, пока судьба позволяет тебе жить”. Иначе говоря, это не в моей власти.
— У Дерватта… — Том поколебался. — У Дерватта было развито чувство юмора. Джефф говорит, что Дерватту могло бы понравиться, что ты подделываешь его с таким успехом. — Это замечание, к счастью, не вызвало у Бернарда протеста.
— До определенного предела. Да, он мог бы отнестись к подделкам как к профессиональной шутке. Чего он не принял бы — так это извлечения материальной выгоды из этого. Деньги могли точно так же побудить его к самоубийству, как и их отсутствие.
Том почувствовал, что мысли Бернарда приняли прежнее направление, враждебное ему, Тому.
Может быть, распрощаться на этом и пожелать Бернарду спокойной ночи? Или он воспримет это как оскорбление?
— Эти чертовы ищейки прибудут ни свет ни заря, — сказал он. — Наверное, пора ложиться спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Теперь уже ведутся розыски не только мсье Мёрчисона, но и художника Дерватта. Английский следователь Уэбстер, который сегодня тоже пытался дозвониться до вас, хотел узнать, не получали ли вы в эти дни каких-либо вестей от того или другого.
Том улыбнулся — это действительно было немного смешно.
— Я никогда не встречался с Дерваттом, и он ничего не знает обо мне. — Как раз в этот момент в гостиную вошел Бернард. — И, к сожалению, от мсье Мёрчисона тоже ничего не было. Позвольте представить вам Бернарда Тафтса, моего знакомого из Англии. Бернард, эти джентльмены из полиции.
Бернард неразборчиво пробормотал какое-то приветствие.
Том отметил, что имя Бернарда ничего не говорило французским полицейским.
— Даже владельцы галереи, где сейчас проходит выставка Дерватта, ничего не знают о его местонахождении, — сказал Делони. — Это удивительно.
Это и впрямь выглядело странно, но тут уж Том ничем не мог им помочь.
— Вы, случайно, не знаете этого американца, мсье Мёрчисона? — спросил Делони Бернарда.
— Нет, — ответил Бернард.
— А вы, мадам?
— Нет, — ответила Элоиза.
Том объяснил, что его жена только что приехала из Греции, но он рассказал ей о визите Мёрчисона и его исчезновении.
У полицейских был такой вид, будто они не знали, что делать дальше. Наконец Делони произнес: — Обстоятельства складываются таким образом, мсье Рипли, что инспектор Уэбстер попросил нас осмотреть ваш дом. Чистая формальность, как вы понимаете, но это необходимо сделать. Может быть, нам удастся найти какой-нибудь ключ к загадке. Я имею в виду, к исчезновению мсье Мёрчисона. Мы должны сделать для наших английских confreres все, что можем.
— Ну, разумеется! Вы хотите начать прямо сейчас?
Было уже слишком темно, чтобы вести поиски на улице, и полицейские сказали, что начнут сегодня с дома, а завтра продолжат. Оба вышли на каменную террасу и с вожделением, как чувствовал Том, смотрели на темную зелень сада и леса за ним.
Том провел их по всему дому. Прежде всего они осмотрели спальню, в которой ночевал Мёрчисон, а после него Крис. В корзине для мусора не было ничего, мадам Аннет уже все выбросила. Полицейские выдвинули ящики комода — они также были пусты, кроме двух верхних, где лежали простыни и одеяла. Ни Мёрчисон, ни Крис не оставили никаких следов. Заглянули они и в спальню Элоизы. Сама Элоиза сидела в гостиной и, как знал Том, с трудом сдерживала ярость. В мастерской Тома их заинтересовала одна из ножовок. Затем настала очередь чердака. Свет не горел, и Том сбегал вниз за лампочкой и фонариком. На чердаке все было покрыто пылью, стояли стулья в матерчатых чехлах и старый диван, оставшийся от прежних хозяев дома. Полицейские исследовали все углы с помощью собственных фонариков. Они явно искали нечто более крупное, чем ключ к разгадке, подумал Том. Нелепая идея! Неужели он оставил бы труп валяться за диваном?
Наконец, погреб. Том продемонстрировал его полицейским с той же непринужденностью, стоя на пятне и светя фонариком во все стороны, хотя освещение и без того было достаточное. Том тревожился, не осталось ли пятен крови за бочкой, где лежал Мёрчисон, — он не проверил этого заранее. Но если там и была какая-то кровь, полицейские ее при беглом осмотре не заметили. Однако это ничего не значит, подумал Том. Они могли осмотреть все более придирчиво утром.
Делони сказал, что они вернутся в восемь утра, если это не слишком рано для Тома. Том ответил, что восемь утра — вполне подходящее время.
— Прошу прощения, — сказал Том Элоизе и Бернарду, закрыв за полицейскими дверь. Он подозревал, что все это время они просидели в гостиной за кофе в полном молчании.
— Почему им понадобилось обыскивать дом? — спросила Элоиза.
— Потому что этот американец, Мёрчисон, все еще не нашелся.
Элоиза встала.
— Том, ты можешь подняться со мной? Мне надо с тобой поговорить.
Том извинился перед Бернардом и последовал за ней.
Элоиза прошла в свою спальню.
— Если ты не выдворишь этого ненормального из дома, я сегодня же уеду.
Это была поистине трудноразрешимая дилемма. Он хотел, чтобы Элоиза осталась, но понимал, что в этом случае дело с Бернардом не сдвинется с мертвой точки. И к тому же он, как и Бернард, не мог связно рассуждать под разгневанным взором Элоизы.
— Попробую поговорить с ним еще раз, — сказал он и поцеловал ее в шею. Она этому не воспротивилась. И на том спасибо.
Том спустился в гостиную.
— Бернард, послушай, Элоиза расстроена. Ты не мог бы вернуться сегодня в Париж? Или в Фонтенбло — я отвез бы тебя туда. Там есть пара неплохих отелей. Если ты хочешь поговорить со мной, я мог бы завтра к тебе приехать, и…
— Нет, — сказал Бернард. Том вздохнул.
— Тогда она уедет. Пойду скажу ей. — Он пошел к Элоизе и сказал ей.
— Да кто он такой? Еще один Дикки Гринлиф? Ты не можешь выгнать его из собственного дома?
— Я никогда… Дикки никогда не был в моем доме… — Том остановился, не находя слов. Элоиза была настолько рассержена, что могла и сама попытаться выгнать Бернарда, но у нее ничего не вышло бы, подумал Том. Бернард достиг той стадии непреклонности, на которой общепринятые правила поведения уже не действуют.
Элоиза сняла с верхней полки шкафа небольшой кожаный чемодан и принялась собираться. Объяснять ей, что он чувствует свою ответственность перед Бернардом, было бы бесполезно. Она спросит, почему.
— Дорогая, я очень сожалею. Ты возьмешь машину или отвезти тебя на станцию?
— Я поеду на “альфе” в Шантильи. Между прочим, с телефоном все в порядке. Я только что проверила у тебя в комнате.
— Вероятно, звонок из полиции сразу помог устранить неисправность.
— Более вероятно, что они солгали. Просто они хотели застать нас врасплох. — Элоиза помолчала, укладывая в чемодан рубашку. — Что ты натворил, Том? Ты что-нибудь сделал с этим Мёрчисоном?
— Нет, ты что?! — воскликнул Том.
— Ты ведь знаешь, отец не потерпит еще одного скандала.
Она намекала на Дикки Гринлифа. Тому удалось тогда полностью оправдаться, но кое-какие подозрения остались. Люди латинской расы любили порой довольно остро пошутить, и, что любопытно, их шутки каким-то образом становились латинскими истинами. Как знать, может быть, Том и убил Дикки. По крайней мере, всем было известно — как ни пытался Том это скрыть, — что после смерти Дикки Тому досталась кругленькая сумма. Элоиза знала, что он получал определенный доход от наследства Дикки, и ее отец тоже знал. И хотя в ходе деловой активности мсье Плиссону не удалось сохранить руки абсолютно чистыми, крови на них не было. Nan olet pecunia, sed sanguis…
— Никаких скандалов больше не будет, — сказал он. — Если бы ты знала, какие усилия я прилагаю к тому, чтобы избежать скандала. Именно к этому я и стремлюсь.
Элоиза закрыла чемодан.
— Я никогда не знаю, что ты делаешь.
Том взял чемодан. Затем поставил его, и они обнялись.
— Я очень хотел бы быть с тобой сегодня ночью.
Элоиза тоже хотела этого, и ей не требовалось слов, чтобы дать это понять. Но сейчас возобладала другая сторона ее натуры, которую можно было назвать fous-moi-le-camp! На этот раз она выразилась в том, что Элоиза пожелала уехать. Француженкам в таких случаях надо было выйти из комнаты, уехать из дома или потребовать, чтобы кто-то другой ушел или уехал, и чем больше неудобств это доставляло другому, тем больше им это нравилось. Правда, эти неудобства не шли ни в какое сравнение с их разъяренными воплями. Том называл это “французским законом перемещения”.
— Ты позвонила родителям?
— Если их не будет дома, будут слуги. Ей придется ехать почти два часа.
— Ты позвонишь мне, когда приедешь?
— Аu revoir, Bernard! — крикнула Элоиза из дверей и уже после этого ответила Тому, вышедшему ее проводить: — Non!
Том с горьким чувством смотрел, как красные огни “альфа-ромео” повернули за воротами налево и исчезли.
Бернард сидел в гостиной и курил. Из кухни донеслось слабое звяканье крышки мусорного ведра. Том взял фонарик на столе в передней и прошел в запасной туалет. Спустившись в погреб, он осмотрел то место за бочкой, где был Мёрчисон. К счастью, никаких пятен там не было. Том вернулся в гостиную.
— Знаешь, Бернард, я не против, чтобы ты остался на ночь, но завтра вернутся полицейские, чтобы обыскать дом более тщательно. — И лес тоже, подумал он вдруг. — Возможно, они станут задавать тебе всякие неприятные вопросы. Может быть, тебе лучше уехать до их появления?
— Посмотрим.
Было уже почти десять. Вошла мадам Аннет и поинтересовалась, не хотят ли они кофе. Оба отказались.
— Мадам Элоиза уехала? — спросила мадам Аннет.
— Она решила навестить родителей, — ответил Том.
— В такой поздний час? Ох уж эта мадам Элоиза! — Она собрала грязные кофейные чашки. Том чувствовал, что Бернард ей не нравится и она не доверяет ему — точно так же, как Элоиза. “Очень жаль, подумал Том, — что Бернард не умеет проявить свой истинный характер и отталкивает от себя большинство людей”. Том понимал, что Бернард не может понравиться ни Элоизе, ни мадам Аннет, так как они ничего не знают о нем, о его преданности Дерватту. Они, возможно, увидели бы во всем этом лишь стремление использовать имя Дерватта в личных целях. А главное, ни Элоиза, ни мадам Аннет, при всей разнице в их социальном положении, никогда не смогли бы оценить по достоинству путь, пройденный Бернардом от рабочего паренька (как говорили Джефф и Эд) до почти гениального художника — хотя и подписывавшего свои работы чужим именем. Бернарда абсолютно не заботила материальная сторона дела, и это опять же было непостижимо для мадам Аннет и Элоизы. Мадам Аннет приняла недовольный вид — насколько она могла позволить себе это — и постаралась покинуть гостиную побыстрее.
— Я хочу рассказать тебе кое-что, — произнес Бернард. — В ночь после того, как Дерватт умер, — а узнали мы об этом только через сутки — я… у меня было видение… — я увидел Дерватта, стоящего в моей спальне. В окно светила луна. Накануне вечером я отказался от свидания с Цинтией, так как мне хотелось побыть одному. Я не только видел Дерватта у себя в комнате, но и чувствовал его присутствие. Он даже улыбался. “Не волнуйся, Бернард, — сказал он, — Мне не так уж плохо. Я не чувствую боли”. Трудно поверить, что мне привиделось нечто столь пророческое, а между тем, я действительно видел его.
Том воспринял этот рассказ с полным доверием. Бернард, несомненно, слышал внутренний голос.
— С минуту я сидел в постели, наблюдая за Дерваттом. Он как бы плавал у меня в комнате — там, где я сплю и иногда пишу свои картины. — Бернард имел в виду картины Тафтса, не Дерватта.
— Он сказал: “Продолжай, Бернард. Я ни о чем не сожалею”. Очевидно, он имел в виду, что не сожалеет о самоубийстве, а мне пожелал просто жить дальше. То есть, — Бернард впервые с тех пор, как начал свой рассказ, взглянул на Тома, — он хотел сказать “живи, пока живется, пока судьба позволяет тебе жить”. Иначе говоря, это не в моей власти.
— У Дерватта… — Том поколебался. — У Дерватта было развито чувство юмора. Джефф говорит, что Дерватту могло бы понравиться, что ты подделываешь его с таким успехом. — Это замечание, к счастью, не вызвало у Бернарда протеста.
— До определенного предела. Да, он мог бы отнестись к подделкам как к профессиональной шутке. Чего он не принял бы — так это извлечения материальной выгоды из этого. Деньги могли точно так же побудить его к самоубийству, как и их отсутствие.
Том почувствовал, что мысли Бернарда приняли прежнее направление, враждебное ему, Тому.
Может быть, распрощаться на этом и пожелать Бернарду спокойной ночи? Или он воспримет это как оскорбление?
— Эти чертовы ищейки прибудут ни свет ни заря, — сказал он. — Наверное, пора ложиться спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46