А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


Он сидел рядом со Свистуном напротив от испуганного и обливающегося потом Майка Риальто.
– Выхаркнул мне, говорю, в лицо предсмертную кровь.
Свистун и Боско сочувственно поморгали.
– Но и это еще не самое худшее, – сказал Риальто.
– А что же тогда самое худшее?
– Этот несчастный сукин сын умер от СПИДа. Свистун и Боско отпрянули на какой-то дюйм, словно сам звук этого слова напугал их.
– Кто-нибудь из знакомых? – спросил Боско.
– Время от времени фланировал здесь по панели. В последние семь-восемь лет. Да вы его, наверное, помните. Парень по имени Кении Гоч, иногда надевавший платье и называвший себя в таких случаях Гарриэт Ларю.
– Красные платья и сандалии из крокодиловой кожи? – спросил Свистун. – Вот именно.
– Значит, эта курочка была петушком? – Кении Гоч. Родом из Чикаго. – А это важно? – спросил Свистун.
Только в том смысле, что он умер вдали от Родного дома.
Вы с ним дружили? – спросил Боско.
– Впервые встретились, – пояснил Риальто и тут же добавил: – И он сразу заблевал меня кровью.
Казалось, его самого удивляет, какие нелепые и диковинные номера отмачивает с ним судьба.
– Но с тобой все в порядке?
И Боско, задав этот вопрос, вновь наполнил чашку Риальто.
– Мне все растолковала сиделка. Насчет того, что у меня нет ни порезов, ни царапин. И его кровь никак не может вступить в контакт с моей. И миллион шансов против одного, что я останусь целым и невредимым. Правда, потом сказала, чтобы я через шесть месяцев сдал кровь на анализ.
– Это очень сложный анализ, – заметил Боско. – Период формирования, промежутки негативной реакции, и тому подобное. А может случиться и так: анализ ничего не покажет, а ты все равно будешь вич-инфицированным.
– А что это такое? – спросил Риальто таким тоном, как будто Боско только что подписал ему смертный приговор.
– Вирус иммунодефицита. Сперва подцепляешь его, а уж потом заболеваешь СПИДом. Представляющим собой целый комплекс болезней, причем весьма сложный.
– Что-то я не усек, – сказал Свистун.
– Я только что объяснил, что болезнь эта носит комплексный характер, она делает смертельными множество вполне невинных заболеваний.
Риальто смотрел на однорукого буфетчика так, словно тот был внезапно обретшей дар речи Валаамовой ослицей. Даже помня о том, что Боско постоянно что-то читал – и многие из читаемых им книг требовали и предварительной подготовки, и углубленного понимания, – люди, в том числе и хорошо знающие его, часто терялись, когда им доводилось сталкиваться с его разносторонней и разве что не феноменальной эрудицией.
– Напомни мне, чтобы в следующий раз я не обращался к тебе за утешением, – сказал Риальто.
– Я ведь только так, к сведению.
– Ладно, расскажи нам лучше, чего ради ты решил навестить в больнице незнакомого человека, – сказал Свистун, пытаясь отвлечь Риальто от обуявшего его ужаса и, действительно заинтересовавшись тем, что тот совершил столь несвойственный ему альтруистический поступок.
Риальто изложил последовательность событий, приведшую его к постели умирающего как раз в то мгновенье, когда тому приспичило умереть. И тут замешкался, начал неуверенно поглядывать то на одного собеседника, то на другого, а потом подался поближе к ним (а они, в свою очередь, подались навстречу ему), явно собираясь открыть роковую тайну (и они тоже это почувствовали).
– Айзека Канаана тут ведь сейчас нет, верно? – вполголоса пробормотал Риальто.
– А ты что, его видишь? – удивился Свистун.
– Может, отлить пошел или закемарил где-нибудь в глубине зала. А может, возьмет, да и войдет со стороны кухни как раз, пока мы здесь разговариваем. У него нюх-то как у собаки, а слух как у лисы. Кое-кто говорит: мало того, что он никогда не спит, так он еще и чужие мысли читает.
– Только не сходи с ума, Майк. Лучше погляди. – Свистун ткнул пальцем в стекло витрины. -Вот и он.
Боско и Риальто тут же посмотрели в окно.
Айзек Канаан стоял на бульваре, разговаривая с троицей истинных ветеранок панели – с Сучкой Су, с Ди-Ди и с Милашкой из Майями, известными также как три Металлистки. В кожаных юбочках супермини, в отливающих алюминием париках они целовали старого Айзека, сержанта полиции нравов, специализирующегося по сексуальным преступлениям против несовершеннолетних, в обе щеки.
– Значит, новости этого Кении Гоча касаются Айзека? – спросил Боско.
– И самым опасным образом. Это связано с делом, из-за которого он не спит уже столько лет, – по-прежнему вполголоса произнес Риальто; неужели он и впрямь думал, будто Канаан – с такого расстояния и сквозь толстое стекло витрины – расслышит его слова?
Свистун сразу же побледнел, облизал губы, как будто борясь с внезапным приступом тошноты.
– У Кении Гоча информация насчет Сары? – едва слышно спросил он.
– Он сказал своему родственнику – и моему приятелю – Эбу Форстмену, что знает человека, который ее похитил.
– А не сказал ли он, что присутствовал при всем, что предшествовало ее убийству?
– Об этом я ничего не знаю. У меня не было шанса спросить у него. Когда я вошел в палату, он спал. Я поговорил с ним, надеясь, что это его разбудит. Затем решил малость растормошить его, а он перекатился на спину и блеванул мне в рожу.
– Значит, тебе он вообще ничего не сказал? А только твоему приятелю Эбу, не так ли? – Свистун начал раскладывать информацию по полочкам. – Вообще ничего?
Риальто покачал головой.
– Значит, если бы ты и собирался рассказать что-нибудь Айзеку, рассказать тебе было бы все равно нечего?
И вот все трое расслабились, откинувшись на спинки кресел, словно кто-то принял за них важное решение. Если тебе нечего сказать, то и говорить незачем.
И вновь все трое посмотрели в окно. Канаан уже переходил через улицу, поворачиваясь то налево, то направо, заговаривая то с тем, то с другим, хотя сидящим в кафе его слов, разумеется, слышно не было. Он был в рубашке с длинными рукавами и в жилете, куртка, по случаю хорошей погоды, была переброшена через плечо, а шляпа, которую он никогда не снимал и под которой скрывалась еврейская кипа, конечно же, красовалась на голове.
– Рассказать ему то, что сообщил мне Эб, или нет? – спросил Риальто.
– Он и без того с ума сходит, – ответил Свистун. – Советую тебе просто-напросто забыть обо всей этой истории. Забудь о признании Кении Гоча, тем более, что и слышал ты его только с чужих слов. Я сам ничего не скажу Айзеку. Можешь быть уверен.
А Канаан уже поднялся на тротуар. Через несколько секунд он окажется в кофейне.
– Ничего не говорить Айзеку про что?
– Про все, – ответил Свистун. – Просто хотел проверить твой пресловутый слух, – объяснил он уже подошедшему к столику и задавшему последний вопрос Канаану.
Канаан самым тщательным образом скрывал от окружающих одно обстоятельство: уже несколько лет назад он утратил слух и заставил себя научиться читать по губам, из-за чего и пошла молва о том, что его слух обладает сверхъестественной остротой. Никто не замечал, что порой, отвернувшись или забывшись, он не отвечал на заданный в упор элементарный вопрос.
– Муха, пролетая над грузовиком, пукнет – я и то услышу, – сказал Канаан. -Так что нечего меня дурачить. Кто такой Кении Гоч и в чем именно он признался?
– Господи, ну и типчик, – в сердцах воскликнул Боско. – Хочешь кофе?
– Только что сваренного и в чистой чашке.
– Чего-нибудь съешь?
– Гамбургер с бобами.
– Гамбургер под бобовым соусом?
– Гамбургер и бобы под бобовым соусом. – Канаан смерил Риальто холодным взглядом. – Сбежал из сумасшедшего дома, выдаешь себя за доктора или это у вас, у сутенеров, теперь такая униформа?
– Не надо разговаривать со мной в таком тоне, сержант Канаан, – ответил Риальто. – У меня было скверное утро, а если меня будут оскорблять, то настроение от этого не улучшится.
– Ну-ка, давай прикинем, что именно из сказанного мной было для тебя оскорбительно?
– Мне пора. Я неважно себя чувствую. – Риальто встал из-за столика. – Садись на мое место и смейся на здоровье.
Он вышел из кофейни и поплелся по бульвару в сторону автостоянки.
– Сговорились? – Канаан аккуратно сложил куртку и повесил ее на ручку кресла. – Так что же все-таки вы решили утаить от меня? – Он сел, сложил руки на коленях, подался вперед. – Итак, Кении Гоч?
– А вы были с ним знакомы?
– Имя я смутно припоминаю.
– А такое имя, как Гарриэт Ларю?
– Педерастик в красном платье и в сандалиях из крокодиловой кожи?
– Я и вообще принимал его за особу женского пола, пока Майк Риальто не сообщил мне о том, что он умер, – сказал Свистун.
– Неужели?
– И Боско тоже держал его за девочку.
– Что ж, могу понять, – сказал Канаан. – Лицо у него было приятное, ноги хорошие. Он даже как-то признался мне в том, что не бреет их, только время от времени обесцвечивает волосики.
– Так или иначе, он умер.
Канаан крякнул, словно пропустив на ринге не слишком сильный удар.
– В лос-анджелесском хосписе, – продолжил Свистун.
– А вы как узнали?
– Майк Риальто знаком с его дядюшкой или старшим кузеном, что-то в таком роде. И заглянул туда по просьбе последнего. У парня был СПИД и его практически никто не навещал.
– И Риальто действительно это сделал? – изумился Канаан. – Навестил в больнице совершенно незнакомого человека по просьбе приятеля?
– А что тут такого? У Майка доброе сердце, – сказал вернувшийся с полным кофейником Боско.
– А я и не спорю, – ответил Канаан. – Но все же такое для него, по-моему, чересчур.
– А вот и гамбургер.
Боско подсел за столик.
– И вы не хотели рассказать мне о смерти этого педерастика? – удивился Канаан.
– Редкая погода, – заметил Свистун. – Стоит ли в такие деньки толковать о неприятностях? Нам не хотелось тебя расстраивать – как-никак, это один из твоих подопечных.
При упоминании о погоде Канаан отвернулся к окну и смотрел сейчас на панель, по которой фланировал всегдашний люд, подставив лица лучам утреннего солнца. Выглядело это со стороны Канаа-на так, словно на хорошую погоду он до сих пор не успел обратить внимания. Еще раз хмыкнув, он повернулся к друзьям. Он собирался задать им новый вопрос – их ответы или отговорки никак не могли его устроить, но в этот момент Ширли Хай-тауэр – заступившая на работу, пока они трепались за столиком, – принесла ему гамбургер, бобы и вновь отвлекла его от загадочной для него темы.
– Такая погода, – сказал он, словно внезапно вспомнив о том, что и сам знавал лучшие дни и, возможно, не утратил надежды на их возвращение, – все равно что стакан хорошего вина.
И все с изумлением уставились на Канаана. Из его скорбных уст никто такого услышать и не чаял.
Глава пятая
В одиннадцать утра Честер Вальц приступил к работе над двумя новыми трупами, дожидающимися его с самого начала смены в морге лос-анджелесского хосписа.
Он был нервным человеком, пальцы которого вечно дергались точно на ниточках. Когда его рукам не находилось другого занятия, одна из них ласкала другую, пальцы то сплетались, то расплетались. Эта привычка, равно как и манера, склонив голову на бок, резко мотать ею из стороны в сторону, не говоря уж о больнично-зеленой спецодежде и зеленых калошах поверх башмаков, придавали ему сходство с крупной обезьяной из зоопарка перед началом кормежки.
Каким именно образом он попал на работу в «просторное царство» – а именно так он называл свое место службы, пытаясь произвести впечатление на Какую-нибудь шлюшку из бара бесстрашным цинизмом человека, привычного к мертвецам и к смерти, – оставалось загадкой для самого Вальца. Сперва он был школьником, который подрабатывал рассыльным в местной аптеке, потом, учась на медицинском, дежурил ночами в университетском морге, куда доставляли свежие трупы для нужд анатомического театра, а затем оказался на службе в морге хосписа и вынужден был иметь дело с самыми заразными трупами во всем городе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43