«Пошли, Носач», — сказал он и двинулся вперед. Пересекая мост надо рвом, он уже предчувствовал, как по-дурацки будет выглядеть, когда откроет кухонную дверь и обнаружит, что Люсиль кормит Патрика, Мари шинкует репу, а плита весело трещит.
Это все война, говорил он себе. Нервы стали ни к черту. Привыкаешь быть постоянно начеку, вечно дергаешься, всего пугаешься и в результате впадаешь в панику по пустякам. Ничего ведь не случилось. Завтра Рождество, и с миром все в порядке, если не считать того, что он требует изрядной починки.
Он распахнул кухонную дверь. «Один ублюдок готов», — радостно заявил он, размахивая лисьим хвостом, и застыл. За столом, прямо напротив Люсиль, сидел маленький человечек в очках, и еще один человек стоял у нее за спиной, уткнув пистолет в ее черные волосы.
В углу на стуле съежилась Мари, а перед Шарпом, сжимая в руке его старую саблю, снятую со стены над шкафчиком для пряностей, стоял высокий человек с гусарскими косицами, обрамлявшими жесткое, как копыто, лицо.
— Вспомнил меня? — спросил человек. — Потому что я-то тебя помню.
Он поднял саблю и упер ее острием в шею Шарпа.
— Я тебя хорошо помню, майор Шарп. Очень хорошо. Добро пожаловать домой.
* * * * *
Шарп сидел рядом с Люсиль за кухонным столом. За его спиной стоял человек с пистолетом, а сержант Ги Шаллон примерялся саблей Шарпа к краю столешницы.
— Не Бог весть что, — бросил он насмешливо.
— Она лучше приспособлена к французам, чем к столам, — мягко заметил Шарп.
— Положите саблю, сержант, в самом деле, — жалобно сказал человечек в очках. — Бросьте ее в общую кучу. Может, и выручим за нее пару франков.
Он проследил, как сержант кладет саблю в кучу серебра и других ценных вещиц, которая выросла рядом с кухонной дверью. В груду добычи попали скромные драгоценности Люсиль, и среди них — большой рубин, который когда-то принадлежал к сокровищам Наполеона. Человечек сразу схватил камень как свидетельство богатства Шарпа. Он вертел его, любовался им, не сводя с него глаз, и когда Шарп опустился на стул, протянул камень ему, как будто это что-то доказывало.
— Меня зовут, — сказал человечек, — мэтр Анри Лорсэ. Как адвокат, я имел честь оформить и засвидетельствовать последнюю волю майора Пьера Дюко. Вот эту.
Он извлек длинный лист бумаги и разгладил его на кухонном столе. Он постучал по завещанию рубином, как будто бумага придавала какую-то законность его присутствию.
— В завещании говорится о тайном запасе золота, — продолжил Лорсэ, метнув на Шарпа быстрый взгляд, так что его очки сверкнули в тусклом свете. — Запасе, который некогда принадлежал Наполеону Бонапарту. Майор Дюко был так любезен, что завещал это золото мне и сержанту Шаллону.
Он кивнул головой в сторону мрачного гусара, продолжавшего развлекаться с саблей Шарпа.
— И еще майор Дюко указал, что вы знаете, где это золото.
Он помолчал.
— Так вы знаете, где золото, майор Шарп?
Люсиль открыла рот, чтобы сказать, что Лорсэ несет чушь, но Шарп положил руку ей на запястье.
— Знаю, — признал он.
Два года назад, когда Наполеон был сослан на Эльбу, Шарп помогал вернуть золото, пропавшее во время доставки на остров. Золото украл Пьер Дюко, а сержант Шаллон ему помогал, и хотя Дюко был давно мертв, он сумел и из могилы достать своего давнего врага.
— Но у нас ничего нет, — настойчиво повторила Люсиль. — Вы же сами видите.
Мэтр Лорсэ не обратил на ее слова никакого внимания.
— Это золото, — продолжал он очень спокойно и взвешенно — оценивается в двести тысяч франков, верно?
Шарп расхохотался:
— Ваш любезный Дюко успел половину просадить.
— Вот как? Тогда в сто тысяч франков, — заметил Лорсэ все также спокойно, и ему легко было сохранять спокойствие: даже половина суммы равнялась пятидесяти тысячам фунтов стерлингов, а чтобы жить в роскоши, достаточно было двухсот фунтов в год. С пятидесятью тысячами он мог бы жить по-царски.
— Я ведь был не один, — сказал Шарп. — Спросите своего дружка сержанта.
Он дернул головой в сторону Шаллона.
— Со мной был генерал Калвэ. Вы что думаете, ему золотишко не требовалось?
Лорсэ посмотрел на Шаллона, который неохотно кивнул.
— Был там Калвэ, мэтр, — подтвердил он.
Адвокат пожал плечами.
— И вы разделили сокровище, — согласился он. — Но все равно, осталась приличная сумма.
Шарп промолчал.
— Вдарить ему, мэтр? — предложил Шаллон.
— Я презираю насилие, — не без раздражения заявил адвокат. — К нему прибегают только глупцы и неумехи. Всегда можно договориться. Скажите правду, майор, — обратился он к Шарпу. — Не могли же вы потратить все?
Шарп вздохнул, словно подчиняясь неизбежности.
— Осталось тысяч сорок, — признался он, и услышал, как Люсиль ахнула от изумления. — Может, и побольше, — добавил он явно нехотя.
Анри Лорсэ облегченно улыбнулся. Он опасался, что его долгие поиски могут кончиться ничем, и хотя сорок тысяч франков было меньше, чем он рассчитывал, все же по нынешним тяжелым временам это было приличное состояние.
— Скажите нам, где деньги, майор, — сказал он, — мы заберем их и оставим вас в покое.
Теперь настала очередь улыбаться Шарпу.
— Они в банке, Лорсэ, в банке месье Плакэ на рю Дюавиль в Кане. В большом, обитом железом сундуке, запертом в каменном подвале за покрытой железом дверью, и месье Плакэ хранит один ключ от двери, а я второй.
Сержант Шаллон сплюнул в очаг, и потеребил одну из своих косиц.
— Все он врет, — прорычал он адвокату. — Но я из него правду выбью!
— Выбивай, сержант, — сказал Шарп. — Потом можешь разобрать замок по камешку, все равно ничего не найдешь. И что ты тогда станешь делать?
— Снова за тебя примусь, — предложил Шаллон. — А потом заберу все, что мы насобирали, и все, что захотим.
Он посмотрел на Люсиль, которая, несмотря на простую одежду, была на редкость хороша. У нее была гладкая нежная кожа, иссиня черные волосы, большие темные глаза и щедрый рот. Она излучала безмятежное спокойствие, так что порой в деревне говорили, что она выглядит точь-в-точь как Матерь Божья, но для Шаллона это была всего лишь еще одна женщина, которую можно взять, надругаться и бросить.
— Все, что захотим, — повторил Шаллон.
Шарп промолчал. Лицо его оставалось бесстрастным. Но мэтра Лорсэ от грубости сержанта передернуло:
— Нам нужно только золото императора, — произнес он тоном, в котором ясно читался упрек Шаллону, — и, конечно, вот это, — он взял рубин.
— Это тоже принадлежало Бонапарту, — сказал Шарп. — И сколько-то за него выручить можно.
— Но не сорок тысяч франков, — заметил Лорсэ.
Он бережно опустил камень в карман жилета, потом извлек из своего саквояжа листок бумаги, перо и бутылочку чернил.
— Напишите месье Плакэ, — велел он Шарпу, подтолкнув в его сторону бумагу и перо, — что ваш добрый друг мэтр Лорсэ берет на себя хранение золота.
— Не сработает, — решительно ответил Шарп, не сводя с адвоката взгляда.
— Должно сработать! — бросил Лорсэ, впервые проявляя признаки нетерпения.
Шарп вздохнул и потряс головой.
— У меня жена в Англии, Лорсэ, — сказал он, — и эта вороватая баба увела все мои деньги только потому, что я написал моему лондонскому банкиру, что ей можно доверять. Так что месье Плакэ и я заключили соглашение. Он не отдаст деньги никому, кроме меня, — он постучал себя по груди. — Только меня. Лично.
Лорсэ взглянул на Люсиль, которая, хотя и была потрясена тем, что ничего ни о каких соглашениях не слышала, все-таки сумела кивнуть.
— Это правда, — прошептала она, имея в виду, что Джейн Шарп действительно обокрала своего мужа, хотя сказал ли он правду обо всем остальном, она понятия не имела.
— Я должен явиться в банк сам, с собственным ключом, — продолжал Шарп. — А иначе — шиш!
— И где этот ключ? — требовательно спросил Лорсэ.
Шарп взглянул на прибитую к кухонной двери вешалку для ключей, Лорсэ кивнул в знак согласия, Шарп поднялся и снял с гвоздя тяжелый черный ключ, на вид старый как мир, и Люсиль наконец стала догадываться, что он что-то затеял, потому что это был ключ не от подвала в Кане, а от давно заброшенной замковой часовни.
Шарп швырнул ключ Лорсэ.
— Отвезёте меня с ключом в Кан, Лорсэ, и получите свои денежки.
— Сколько до Кана? — спросил Лорсэ.
— На телеге — часа три, — ответил Шарп, — а телегу брать придется, потому что сорок тысяч франков золотом потянут почти на тонну. Час чтобы нагрузить телегу, и еще часа три с половиной, чтобы вернуться. Это если снега не будет.
— Тогда молитесь, чтобы его не было, — сказал Лорсэ, — потому что если вы не вернетесь к вечеру, я буду вынужден заключить, что вы нас предали и предоставлю сержанту Шаллону разбираться с вашей семьей.
Он замолчал, явно ожидая от Шарпа какой-то реакции, но лицо англичанина по-прежнему ничего не выражало.
— Мне не хотелось бы доводить до этого, майор, потому что я презираю насилие.
Он положил ключ на стол.
— С вами отправится капрал Лебек с двумя людьми. Начнете звать на помощь, капрал вас убьет. Но сделаете то, о чем я вас прошу, и все мы переживем этот день, хотя вы, — тут он улыбнулся одними губами, — станете гораздо беднее.
Шарп забрал ключ.
— До вечера я буду здесь, — пообещал он адвокату, и наклонился, чтобы поцеловать Люсиль и сына.
Люсиль вцепилась в него:
— Ричард!
Он осторожно высвободил воротник из ее пальцев.
— Присмотри за Патриком, детка, — сказал он и поцеловал ее снова. — Я вернусь.
Именно это он и собирался сделать.
* * * * *
Капрал Лебек и двое его людей смотрели, как Шарп запрягает лошадей. Лошади были старые, и ходили медленным усталым шагом: большую часть своей жизни они провели, таская тяжелые французские пушки, а теперь отравляли жизнь Шарпу, который никогда не любил и не понимал этих животных. Шарп закинул вожжи на облучок, и собрался было сесть, но Лебек ему не доверял, и велел править одному из своих людей. Шарп устроился сзади, а Лебек приподнял полу тяжелой шинели и показал ему пистолет.
— Надо было пристрелить тебя еще в Неаполе, — сказал капрал.
— Так ты был с Дюко, когда мы пришли за золотом? — спросил Шарп. — Я тебя не помню.
— Зато я тебя помню, — ответил Лебек, и крикнул, чтобы открывали ворота. Возчик щелкнул кнутом и тяжелая телега толчком сдвинулась с места. Пошел снег. Он падал большими, мягкими хлопьями и таял, едва коснувшись земли. Телегу то и дело потряхивало из стороны в сторону, потому что Шарп нарочно запряг лошадей неправильно. Та, что побольше, вороная, всегда ходила коренником, а гнедая — пристяжной, но теперь Шарп переставил их местами, и к тому же не закрепил каждой из них упряжь, затянув ее концы на противоположной хомутине, а это означало, что одна из лошадей то и дело вырывалась вперед, волоча за собой телегу. Гусары так ничего и не заметили, но скоро почувствовали, что с лошадями творится что-то неладное, потому что одна из них все время норовила опередить и столкнуть с дороги другую. Бедная лошадь двигалась толчками, как свинья, возчик принялся ее нахлестывать, но от этого толчки только стали сильнее.
— Ты лучше следи за вороной, — сказал Шарп.
— И без тебя как-нибудь справлюсь, — отрезал возчик, но тут телегу снова рвануло, и Лебека чуть не бросило на другой ее край.
— Придержи вороную, — сказал Шарп, — тогда гнедая сама пойдет.
— Заткнись, — рявкнул возчик и снова щелкнул кнутом. Вороная рванулась вперед, гнедая заартачилась, и Лебеку со вторым охранником пришлось вцепиться в борт телеги, когда повозка выскочила из колеи и затряслась по выбоинам.
— Ублюдки! — обругал Лебек лошадей, и возчик снова взмахнул кнутом. Лошади налетели друг на друга и телегу снова закачало, как лодку в бурю.
— Я же говорю, — настаивал Шарп, — дай гнедой волю!
Телега снова рухнула в колею, и Лебек выругался.
— Стой! — закричал он, и возчик покорно натянул поводья.
— Ты, — Лебек ткнул пальцем в Шарпа, — берись-ка за вожжи.
1 2 3 4 5 6 7