Нахмурился, словно силясь разгадать загадку, и, наконец, с неохотой, как заподозрила Катарина, пожал предложенную ему руку.
– Рад с вами познакомиться, – сказал он.
Они направились получать багаж, и Катарина на ходу обдумывала, рад он на самом деле или не рад.
Скорее всего, нет.
* * *
– Неужто тебе здесь еще и платят? – спросила Катарина, в то время как пыльный джип Роба Силвера выехал на четырехрядное шоссе, нацеленное, казалось, прямо в горы, занимающие юго-восточную часть Мауи. Окна машины были открыты настежь, и хотя дули пассаты, в их дыхании не было ничего от злобных зимних вихрей, овевающих ущелья Манхэттена, покинутого ими лишь день тому назад.
– Могу я понимать это так, что ты согласна работать даром? – с улыбкой покосился на нее Роб.
– Не можешь. Ты же видишь, я – кормящая мать. Беззаботно-голодная студентка, которую ты когда-то знал, ушла в невозвратное прошлое.
– Не знаю... не знаю, – протянул Роб. – На мой взгляд, ты ни чуточки не изменилась. – Но тут он поймал в зеркало заднего обзора взгляд Майкла, осуждающий и подозрительный одновременно, и сразу сменил тон. – На самом деле, я понятия не имею, что будет, когда кончатся деньги. У меня есть несколько сочувствующих в университете, но подозреваю, придется убить по меньшей мере с десяток соперников, чтобы значиться первым в списке на финансирование.
– Насколько еще хватит твоего гранта? – спросила Катарина.
Майкл на заднем сиденье смотрел на раскинувшиеся по обе стороны шоссе тростниковые поля, вполуха прислушиваясь к беседе взрослых. Неужто, кроме денег, им не о чем говорить? Порой можно подумать, что деньги – это единственное, что в самом деле волнует мать и ее друзей.
За исключением Роба Силвера. Едва только Майкл увидел, как этот тип смотрит на его мать, он сразу понял, что тому нужно. И еще он стопроцентно уверен, что Силвер с матерью в колледже были не просто друзьями. И еще он понял, что уж со стороны Силвера ничего в этом отношении не изменилось.
Странно, что мать ни словцом не обмолвилась об этом, уламывая его поехать на Мауи, мол, какая это потрясающая удача и все такое. Теперь, когда форд мчится мимо тростниковых полей, он, кажется, начинает понимать, что она имела в виду. Еще бы это для нее невезуха – она получает интересную работу, кучу денег и к тому же кадра, который ей тоже небезразличен, судя по тому, как она смотрела на него в аэропорту.
И при всем при этом он, Майкл, оказывается в дыре, где, кроме мамы, не знает ни единой живой души, а до конца учебного года осталось всего шесть недель. Не удалось уговорить мать позволить ему совсем не ходить в школу – уж как он старался! – а этих шести недель на то, чтобы завести друзей, ему, конечно, не хватит, что бы там мама ни говорила. Он и сейчас слышит ее слова:
– Конечно, у тебя будут друзья. Здесь не Нью-Йорк. Здесь это совсем просто.
Просто? Ничего подобного. Мама даже не представляет себе, какое это испытание – войти в класс, полный незнакомых ребят. Вдруг он им не понравится? Вдруг им придет в голову дразнить его – так, как дразнили, когда он все время болел? Ну, сейчас он, положим, уже здоров, так что, может, все будет по-другому. Может, ему не будет так уж одиноко. Во всяком случае, он на это надеется.
Его раздумья оборвало зрелище огромного столба дыма, поднявшегося справа от шоссе.
– Что это? – спросил он.
– Сахарный тростник. Местные жители поджигают поля, чтобы очистить их от соломы. Экономят трудозатраты. Потом ты привыкнешь, едва завидев дым, наглухо закупоривать окна.
– Да зачем? Мы же в целой полумиле оттуда!
И тут в открытое окно влетел пласт черной сажи, приземлился прямо на рубашку Майкла и жирно размазался при попытке его стряхнуть. Услышав, что Роб смеется, Майкл насупился. – Здесь это называется «снег по-мауийски», – сказал Роб.
Машина теперь взбиралась по склону Халеакала, и тростниковые поля сменились плантациями ананасов, на смену которым, в свой черед, пришли через несколько миль пастбища, ничем, впрочем, не напоминавшие те, что Майкл видел на юге штата Нью-Йорк. Здесь пастбища были изумрудно-зеленые, испещренные джакарандовыми деревьями в бледно-сиреневом цвету.
Спустя некоторое время Роб свернул налево.
– Вот здесь твоя школа, – сказал он, кивком показав на группу строений. Майкл увидел учебный городок, ничуть не похожий на его нью-йоркскую школу. В отличие от кирпичной махины с огороженным, залитым асфальтом пространством, которое служило учащимся стадионом, здесь школа располагалась на зеленой поляне и состояла из нескольких одноэтажных, накрытых тенью огромных деревьев зданий. Ниже располагались бейсбольная и баскетбольная площадки, теннисные корты и футбольное поле с настоящей беговой дорожкой вокруг.
Сейчас по ней бежали человек шесть парней, и Майкл на ходу прикинул, каковы их скорость и темп и как он сам будет смотреться на их фоне.
– Один – ноль в мою пользу: разве я не говорила, что и здесь есть легкоатлетическая команда? – повернулась с переднего сиденье мать.
Майкл употребил все свои силы на то, чтоб сдержать довольную ухмылку, но это ему не удалось.
– Пожалуй, – признал он. – И к тому же нельзя сказать, что нью-йоркская школа выглядит посимпатичней, да, мам?
– Аллилуйя! – воскликнула Катарина. – Кажется, появилась надежда, что, в конце концов, жизнь есть не только в Нью-Йорке!
Меньше чем через милю они оказались в крошечном городке.
– Это Макавао, – сказал Роб. – Раньше – ковбойское поселение, сейчас – столица Мауи. Здесь больше разновидностей терапии, чем собственно жителей. Среди последних, кстати, попадаются весьма любопытные экземпляры, включая меня.
Форд снизил скорость, чтобы повернуть направо, и Катарина увидела ряд зданий с ложными фасадами, длиной в два квартала, которые выглядели точь-в-точь как декорации к какому-нибудь вестерну.
– Неужели настоящие? – удивилась она.
– Вполне, – кивнул Роб. – Подновлялись, конечно, но все равно очень похожи на то, как выглядели после постройки. Только теперь там продаются не седла и сбруя, а травяные чаи и гомеопатические лекарства.
После Макавао дорога сузилась и крутым зигзагом направилась вверх в горы. Скоро тропическая растительность, в которой утопал город, уступила место эвкалиптовым рощам. Потом появились вкрапления сосен и кедров.
– Да куда же мы едем? – не выдержала наконец Катарина.
– К вашему дому, – ответил Роб. – Я нашел для вас жилье поблизости от раскопок. Не очень шикарное, правда, но остановка школьного автобуса – всего в четверти мили. – Он взглянул в зеркало на Майкла, но тот, если и слышал, ничего не сказал, а Катарина, когда он перевел взгляд на нее, только пожала плечами. – Надеюсь, понравится.
– Похоже, это жуткая дыра, верно? – пробурчал Майкл с заднего сиденья. – Я про то, что я ведь не вожу машину, а до города отсюда ого-го, а?
– Как насчет велосипеда? – предложил Роб. Майкл поглядел на дорогу, набиравшую крутизну.
– Если под гору, то конечно, а если вверх? Это какой велик понадобится, передач на пятьдесят, верно?
Сообразив, что мальчик прав, Роб нахмурился. Подыскивая дом, он совсем упустил из виду транспорт для Майкла.
– Об этом я не подумал, – признал он. – Честно сказать, выбрал дом, который мне просто понравился. Так что, если не подойдет, подыщем еще что-нибудь. Идет?
Майкл пожал плечами, но промолчал.
Выбравшись из кедровника, они сделали еще один крутой поворот и свернули, наконец, в длинную и узкую эвкалиптовую аллею. По обеим ее сторонам вразброс стояли потрепанные непогодой деревянные домики. Аллея была длиной с четверть мили. В самом ее конце оказался забор из эвкалиптовых поленьев, вбитых между живыми стволами. В заборе был устроен узкий проезд, который вывел их на тенистую поляну. В центре поляны стоял самый прелестный домик, какой только могла вообразить себе Катарина.
Одноэтажный, он был со всех сторон окружен широкой верандой. Скаты крыши, пройдя веранду, становились круче, образуя покрытие типа пагоды. В каждом скате имелось слуховое окошко. То, что дом – идеальных пропорций, сразу бросалось в глаза. Столбы и балки веранды, изукрашенные резьбой, сообщали ему неуловимо викторианский дух, хотя архитектурный стиль был, несомненно, полинезийский.
Внутри были большая гостиная, кухня, две спальни и ванная. Примыкавшая к кухне часть веранды была отгорожена с тем, чтобы получить помещение для прачечной.
От подножия веранды вниз по склону зеленым ковром сбегал луг, там и сям перемежаемый эвкалиптовыми и джакарандовыми деревьями. А дальше горизонт расширялся, позволяя видеть оба берега, разделяющую их долину и дикие склоны хребта Вест-Мауи, изъеденные дождем и ветром.
Катарина стояла на веранде, с наслаждением вдыхая свежий, насыщенный эвкалиптовым ароматом воздух. На западе садилось солнце, пели птицы, и, куда ни взгляни, всеми цветами радуги радовали глаз россыпи тропических цветов.
Она повернулась к Майклу, который вышел из дому с папкой под мышкой.
– Ну? Как тебе?
Майкл взглянул на вид, и мать видела, как он изо всех сил старается не поддаться раскинувшейся перед ним красоте.
– Ладно, – вздохнул он. – Наверно, я был неправ. Наверно, бывают места и похуже.
– Так ты не ненавидишь свою старую мать?
– Нет, я тебя не ненавижу, – и он рассмеялся, увидев, с каким демонстративным облегчением она перевела дух. – И ты совсем не старая. И если ты в самом деле хочешь, чтобы я поднял руки и согласился, что мысль была неплохая, то... – он протянул ей папку. – Можно мне записаться? Пожалуйста? – произнес он с надеждой, но одновременно внутренне смирившийся со вполне предсказуемым ответом.
Катарина раскрыла папку, зная, что увидит там объявление о приеме в школу подводного плавания. Первым движением души было отказать наотрез, но прежде чем она успела открыть рот, в дверном проеме позади Майкла появился Роб.
– На самом деле это вполне безопасно, – сказал он. – Сотни туристов занимаются этим ежедневно, от малышни до старцев включительно.
Катарина подняла глаза от брошюры и перед тем как повернуться к Майклу мельком встретилась взглядом с Робом. Перед глазами встали воспоминания о страшных ночах, когда ее сын, едва дыша, жадно ловил ртом воздух. Что, если приступ случится в пятидесяти футах под водой? Если с ним что-нибудь случится...
Майкл словно прочитал ее мысли.
– Я не утону, мам. И у меня не будет приступов астмы. Обещаю...
И все-таки Катарина медлила, припоминая, как задолго до рождения сына обожал подводное плавание отец Майкла. Том Сандквист наслаждался лыжами, виндсерфингом, прыжками в воду и еще Бог знает сколькими опасными играми, от мысли о которых у нее холодела кровь. И если бы он был жив, она знала, что бы он сейчас ответил сыну. Глубоко вздохнув, она сделала то, чего не мог сделать Том. Она сказала:
– Хорошо. Но ты живешь только раз, понял?
Майкл, издав победный боевой клич, обнял ее так, что хрустнули кости, и исчез в доме – надо полагать, готовиться к первому уроку подводного плавания.
Роб, извиняясь, развел руками.
– Может, мне зря пришло в голову захватить с собой эту брошюру...
– Нет, Роб, ты все сделал правильно, – не дала ему договорить Катарина. – Он был такой несчастный все последнее время из-за этого переезда. Может, повеселеет...
– Я знаю, что с ним, – сказал Роб. – Сколько ему? Пятнадцать?
– Шестнадцать.
– Для мальчишек это тяжелый возраст. Мне было столько же, когда моя мать познакомилась с моим... – внезапно смолкнув, Роб помычал и неловко сменил тему: – В общем, в это время хорошо бы держать его на длинном поводке, понимаешь? С одной стороны, ему хочется изведать что-то новое, а с другой, хочется, чтоб ничего не менялось.
Катарина, между тем, закончила про себя фразу, которую на полуслове оборвал Роб. «Когда моя мать познакомилась с моим отчимом» – вот что он собирался сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Рад с вами познакомиться, – сказал он.
Они направились получать багаж, и Катарина на ходу обдумывала, рад он на самом деле или не рад.
Скорее всего, нет.
* * *
– Неужто тебе здесь еще и платят? – спросила Катарина, в то время как пыльный джип Роба Силвера выехал на четырехрядное шоссе, нацеленное, казалось, прямо в горы, занимающие юго-восточную часть Мауи. Окна машины были открыты настежь, и хотя дули пассаты, в их дыхании не было ничего от злобных зимних вихрей, овевающих ущелья Манхэттена, покинутого ими лишь день тому назад.
– Могу я понимать это так, что ты согласна работать даром? – с улыбкой покосился на нее Роб.
– Не можешь. Ты же видишь, я – кормящая мать. Беззаботно-голодная студентка, которую ты когда-то знал, ушла в невозвратное прошлое.
– Не знаю... не знаю, – протянул Роб. – На мой взгляд, ты ни чуточки не изменилась. – Но тут он поймал в зеркало заднего обзора взгляд Майкла, осуждающий и подозрительный одновременно, и сразу сменил тон. – На самом деле, я понятия не имею, что будет, когда кончатся деньги. У меня есть несколько сочувствующих в университете, но подозреваю, придется убить по меньшей мере с десяток соперников, чтобы значиться первым в списке на финансирование.
– Насколько еще хватит твоего гранта? – спросила Катарина.
Майкл на заднем сиденье смотрел на раскинувшиеся по обе стороны шоссе тростниковые поля, вполуха прислушиваясь к беседе взрослых. Неужто, кроме денег, им не о чем говорить? Порой можно подумать, что деньги – это единственное, что в самом деле волнует мать и ее друзей.
За исключением Роба Силвера. Едва только Майкл увидел, как этот тип смотрит на его мать, он сразу понял, что тому нужно. И еще он стопроцентно уверен, что Силвер с матерью в колледже были не просто друзьями. И еще он понял, что уж со стороны Силвера ничего в этом отношении не изменилось.
Странно, что мать ни словцом не обмолвилась об этом, уламывая его поехать на Мауи, мол, какая это потрясающая удача и все такое. Теперь, когда форд мчится мимо тростниковых полей, он, кажется, начинает понимать, что она имела в виду. Еще бы это для нее невезуха – она получает интересную работу, кучу денег и к тому же кадра, который ей тоже небезразличен, судя по тому, как она смотрела на него в аэропорту.
И при всем при этом он, Майкл, оказывается в дыре, где, кроме мамы, не знает ни единой живой души, а до конца учебного года осталось всего шесть недель. Не удалось уговорить мать позволить ему совсем не ходить в школу – уж как он старался! – а этих шести недель на то, чтобы завести друзей, ему, конечно, не хватит, что бы там мама ни говорила. Он и сейчас слышит ее слова:
– Конечно, у тебя будут друзья. Здесь не Нью-Йорк. Здесь это совсем просто.
Просто? Ничего подобного. Мама даже не представляет себе, какое это испытание – войти в класс, полный незнакомых ребят. Вдруг он им не понравится? Вдруг им придет в голову дразнить его – так, как дразнили, когда он все время болел? Ну, сейчас он, положим, уже здоров, так что, может, все будет по-другому. Может, ему не будет так уж одиноко. Во всяком случае, он на это надеется.
Его раздумья оборвало зрелище огромного столба дыма, поднявшегося справа от шоссе.
– Что это? – спросил он.
– Сахарный тростник. Местные жители поджигают поля, чтобы очистить их от соломы. Экономят трудозатраты. Потом ты привыкнешь, едва завидев дым, наглухо закупоривать окна.
– Да зачем? Мы же в целой полумиле оттуда!
И тут в открытое окно влетел пласт черной сажи, приземлился прямо на рубашку Майкла и жирно размазался при попытке его стряхнуть. Услышав, что Роб смеется, Майкл насупился. – Здесь это называется «снег по-мауийски», – сказал Роб.
Машина теперь взбиралась по склону Халеакала, и тростниковые поля сменились плантациями ананасов, на смену которым, в свой черед, пришли через несколько миль пастбища, ничем, впрочем, не напоминавшие те, что Майкл видел на юге штата Нью-Йорк. Здесь пастбища были изумрудно-зеленые, испещренные джакарандовыми деревьями в бледно-сиреневом цвету.
Спустя некоторое время Роб свернул налево.
– Вот здесь твоя школа, – сказал он, кивком показав на группу строений. Майкл увидел учебный городок, ничуть не похожий на его нью-йоркскую школу. В отличие от кирпичной махины с огороженным, залитым асфальтом пространством, которое служило учащимся стадионом, здесь школа располагалась на зеленой поляне и состояла из нескольких одноэтажных, накрытых тенью огромных деревьев зданий. Ниже располагались бейсбольная и баскетбольная площадки, теннисные корты и футбольное поле с настоящей беговой дорожкой вокруг.
Сейчас по ней бежали человек шесть парней, и Майкл на ходу прикинул, каковы их скорость и темп и как он сам будет смотреться на их фоне.
– Один – ноль в мою пользу: разве я не говорила, что и здесь есть легкоатлетическая команда? – повернулась с переднего сиденье мать.
Майкл употребил все свои силы на то, чтоб сдержать довольную ухмылку, но это ему не удалось.
– Пожалуй, – признал он. – И к тому же нельзя сказать, что нью-йоркская школа выглядит посимпатичней, да, мам?
– Аллилуйя! – воскликнула Катарина. – Кажется, появилась надежда, что, в конце концов, жизнь есть не только в Нью-Йорке!
Меньше чем через милю они оказались в крошечном городке.
– Это Макавао, – сказал Роб. – Раньше – ковбойское поселение, сейчас – столица Мауи. Здесь больше разновидностей терапии, чем собственно жителей. Среди последних, кстати, попадаются весьма любопытные экземпляры, включая меня.
Форд снизил скорость, чтобы повернуть направо, и Катарина увидела ряд зданий с ложными фасадами, длиной в два квартала, которые выглядели точь-в-точь как декорации к какому-нибудь вестерну.
– Неужели настоящие? – удивилась она.
– Вполне, – кивнул Роб. – Подновлялись, конечно, но все равно очень похожи на то, как выглядели после постройки. Только теперь там продаются не седла и сбруя, а травяные чаи и гомеопатические лекарства.
После Макавао дорога сузилась и крутым зигзагом направилась вверх в горы. Скоро тропическая растительность, в которой утопал город, уступила место эвкалиптовым рощам. Потом появились вкрапления сосен и кедров.
– Да куда же мы едем? – не выдержала наконец Катарина.
– К вашему дому, – ответил Роб. – Я нашел для вас жилье поблизости от раскопок. Не очень шикарное, правда, но остановка школьного автобуса – всего в четверти мили. – Он взглянул в зеркало на Майкла, но тот, если и слышал, ничего не сказал, а Катарина, когда он перевел взгляд на нее, только пожала плечами. – Надеюсь, понравится.
– Похоже, это жуткая дыра, верно? – пробурчал Майкл с заднего сиденья. – Я про то, что я ведь не вожу машину, а до города отсюда ого-го, а?
– Как насчет велосипеда? – предложил Роб. Майкл поглядел на дорогу, набиравшую крутизну.
– Если под гору, то конечно, а если вверх? Это какой велик понадобится, передач на пятьдесят, верно?
Сообразив, что мальчик прав, Роб нахмурился. Подыскивая дом, он совсем упустил из виду транспорт для Майкла.
– Об этом я не подумал, – признал он. – Честно сказать, выбрал дом, который мне просто понравился. Так что, если не подойдет, подыщем еще что-нибудь. Идет?
Майкл пожал плечами, но промолчал.
Выбравшись из кедровника, они сделали еще один крутой поворот и свернули, наконец, в длинную и узкую эвкалиптовую аллею. По обеим ее сторонам вразброс стояли потрепанные непогодой деревянные домики. Аллея была длиной с четверть мили. В самом ее конце оказался забор из эвкалиптовых поленьев, вбитых между живыми стволами. В заборе был устроен узкий проезд, который вывел их на тенистую поляну. В центре поляны стоял самый прелестный домик, какой только могла вообразить себе Катарина.
Одноэтажный, он был со всех сторон окружен широкой верандой. Скаты крыши, пройдя веранду, становились круче, образуя покрытие типа пагоды. В каждом скате имелось слуховое окошко. То, что дом – идеальных пропорций, сразу бросалось в глаза. Столбы и балки веранды, изукрашенные резьбой, сообщали ему неуловимо викторианский дух, хотя архитектурный стиль был, несомненно, полинезийский.
Внутри были большая гостиная, кухня, две спальни и ванная. Примыкавшая к кухне часть веранды была отгорожена с тем, чтобы получить помещение для прачечной.
От подножия веранды вниз по склону зеленым ковром сбегал луг, там и сям перемежаемый эвкалиптовыми и джакарандовыми деревьями. А дальше горизонт расширялся, позволяя видеть оба берега, разделяющую их долину и дикие склоны хребта Вест-Мауи, изъеденные дождем и ветром.
Катарина стояла на веранде, с наслаждением вдыхая свежий, насыщенный эвкалиптовым ароматом воздух. На западе садилось солнце, пели птицы, и, куда ни взгляни, всеми цветами радуги радовали глаз россыпи тропических цветов.
Она повернулась к Майклу, который вышел из дому с папкой под мышкой.
– Ну? Как тебе?
Майкл взглянул на вид, и мать видела, как он изо всех сил старается не поддаться раскинувшейся перед ним красоте.
– Ладно, – вздохнул он. – Наверно, я был неправ. Наверно, бывают места и похуже.
– Так ты не ненавидишь свою старую мать?
– Нет, я тебя не ненавижу, – и он рассмеялся, увидев, с каким демонстративным облегчением она перевела дух. – И ты совсем не старая. И если ты в самом деле хочешь, чтобы я поднял руки и согласился, что мысль была неплохая, то... – он протянул ей папку. – Можно мне записаться? Пожалуйста? – произнес он с надеждой, но одновременно внутренне смирившийся со вполне предсказуемым ответом.
Катарина раскрыла папку, зная, что увидит там объявление о приеме в школу подводного плавания. Первым движением души было отказать наотрез, но прежде чем она успела открыть рот, в дверном проеме позади Майкла появился Роб.
– На самом деле это вполне безопасно, – сказал он. – Сотни туристов занимаются этим ежедневно, от малышни до старцев включительно.
Катарина подняла глаза от брошюры и перед тем как повернуться к Майклу мельком встретилась взглядом с Робом. Перед глазами встали воспоминания о страшных ночах, когда ее сын, едва дыша, жадно ловил ртом воздух. Что, если приступ случится в пятидесяти футах под водой? Если с ним что-нибудь случится...
Майкл словно прочитал ее мысли.
– Я не утону, мам. И у меня не будет приступов астмы. Обещаю...
И все-таки Катарина медлила, припоминая, как задолго до рождения сына обожал подводное плавание отец Майкла. Том Сандквист наслаждался лыжами, виндсерфингом, прыжками в воду и еще Бог знает сколькими опасными играми, от мысли о которых у нее холодела кровь. И если бы он был жив, она знала, что бы он сейчас ответил сыну. Глубоко вздохнув, она сделала то, чего не мог сделать Том. Она сказала:
– Хорошо. Но ты живешь только раз, понял?
Майкл, издав победный боевой клич, обнял ее так, что хрустнули кости, и исчез в доме – надо полагать, готовиться к первому уроку подводного плавания.
Роб, извиняясь, развел руками.
– Может, мне зря пришло в голову захватить с собой эту брошюру...
– Нет, Роб, ты все сделал правильно, – не дала ему договорить Катарина. – Он был такой несчастный все последнее время из-за этого переезда. Может, повеселеет...
– Я знаю, что с ним, – сказал Роб. – Сколько ему? Пятнадцать?
– Шестнадцать.
– Для мальчишек это тяжелый возраст. Мне было столько же, когда моя мать познакомилась с моим... – внезапно смолкнув, Роб помычал и неловко сменил тему: – В общем, в это время хорошо бы держать его на длинном поводке, понимаешь? С одной стороны, ему хочется изведать что-то новое, а с другой, хочется, чтоб ничего не менялось.
Катарина, между тем, закончила про себя фразу, которую на полуслове оборвал Роб. «Когда моя мать познакомилась с моим отчимом» – вот что он собирался сказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45