»
– Угощайтесь, Игорь Саввович, угощайтесь!
«Свое дело я оставлю сыну, родному сыну! – с ожесточением и вдруг нахлынувшим счастьем подумал Валентинов. – Я буду работать сутками, я его закрою грудью, как амбразуру! Он сердцем поймет, что мое дело – его дело, хотя никогда… Боже мой, Игорь никогда, ни-ког-да не узнает, кто такой Валентинов!»
Глава вторая
Друзья
Какими-то странными путями неожиданно даже для самого себя Игорь Саввович в сумерки опять попал на Воскресенскую гору, правда, с западной стороны, противоположной дому Валентинова, но стоял так же высоко над городом, темным, затихающим. От утренних грозных туч и помину не оставалось, выпростался неохотно из-за Роми вялый месяц, какой-то мыльный и неопрятный, свет его тускло ложился на прокаленный за день асфальт, сама Ромь отблеск месяца отражала лениво, по скучной необходимости. Город сверху, в полутьме, казался маленьким, тихим, словно жителей с утра предупредили: «Запирайтесь на замки и толстые железные засовы! Город после десяти вечера будут грабить!»
В центре города напряженно жил только завод резиновой обуви, смрадный и нелепый; вспыхивали бесшумными молниями искры под троллейбусными и трамвайными дугами, кичился безвкусным и расточительным излишеством огней речной порт – прожекторы, обведенные лампочными гирляндами пароходы, лампы дневного света на жирафоподобных столбах, огни бакенов и просто огни.
Усмехаясь, Игорь Саввович вынул из кармана завернутые в прозрачную бумагу две коробочки – предписанные профессором Баяндуровым лекарства тафранил и триптизол. Лекарства были дорогие, одно – американское, второе – французское, и Игорь Саввович смешливо подумал, что хочешь не хочешь, но становишься европейцем, коли имеешь такое модное заболевание, которое лечится только модными лекарствами. Он размахнулся и бросил коробочки с крутизны Воскресенской горы. «Голгофа некоторым образом, – с комической серьезностью подумал он весело. – Жаль, нет нищей и доброй толпы!»
На шоссе не было ни единой живой души, Игорь Саввович простоял минут десять, пока не раздался лязг и скрежет – приближалось разбитое такси с неожиданно ярким, как бы новеньким зеленым огоньком. Звякнуло, заскрипело, крякнуло – это машина затормозила.
– Куда?
– В купеческую гостиницу.
Водитель лениво открыл рот, помедлив, зевнул; казалось, тоже заскрежетал и забренчал.
– Такой не знаю! – презрительно сказал он. – А вот до «Центральной» могу добросить, гражданин!
Молодой, но какой-то сонный, выжатый, хотя смена водителя такси произошла всего три-четыре часа назад. Растрепанная голова, красные глаза, жидкая щетина, но на кожаной фуражке блестел чистенький таксистский знак. «Молодой и глупый!» – лениво подумал Игорь Саввович.
– Извините, шеф! Мне надо именно до «Центральной» гостиницы. Лады? «Купеческая» – это, конечно, устарело!
– Садись. Садись, кому говорят?
Игорь Саввович брезгливо открыл заднюю дверь, осторожно опустился на продавленное и грязное сиденье. Куда, собственно, торопиться? Было еще так рано, что начинать ночную жизнь мог только солдат-отпускник, а до часу ночи, когда можно осмелиться лечь в бессонную постель, оставалось столько времени, что от страха замирало сердце; «Три с половиной часа – вечность!» Он вяло махнул рукой, поймав на себе взгляд водителя в зеркале, изысканно осклабился:
– Отчаливаем, шеф!
Чтобы жить мало-мальски сносно, Игорь Саввович думал о разной мелкой чепухе, например, о том, что его жена Светлана Ивановна дает шоферам такси по незнанию большие чаевые – иногда рубль. Потом Игорь Саввович размышлял о Португалии, о Коло-Юльском плоте, оторванной средней пуговице на сорочке, о поющем скворце главного инженера… А молодой водитель между тем вел колымагу с неожиданным мастерством и небрежной лихостью. Локоть левой руки пренебрежительно лежал на проеме опущенного стекла дверцы, руль он только поддерживал снизу, сиденье шофера было по-европейски далеко отодвинуто, так что ноги шофера были прямыми – верный признак профессионализма. Нижнюю губу, добрую и кичливую одновременно, шоферюга презрительно оттопырил, так как по льстивому голосу и словечку «шеф» признал в Игоре Саввовиче «пинжака» – глупого, бестолкового и, возможно, щедрого по тупости пассажира. Естественно, что водитель ни разу за всю дорогу не удостоил Игоря Саввовича взглядом.
– Гостиница «Центральная»!
На счетчике было пятьдесят две копейки, Игорь Саввович дал рубль, лениво вышел из машины.
– Счастливого пути!
– Спасибо!
Игорь Саввович долго следил за двумя красными огнями отъезжающего такси.
В районе бывшей «Купеческой» гостиницы речной порт – шумный и яркий, как бенгальский огонь, – делал жизнь адским наказанием. Подвывали погрузочные лебедки, чавкали металлические краны; лебедки при торможении визжали по-поросячьи, краны были поделикатнее, но иногда издавали удар, похожий на уханье дизель-бабы. Нудно, как зубная боль, шипели паром отдыхающие пароходы, тарахтели моторы десятков катеров, реактивно завывали суда на подводных крыльях…
«Только законченный пижон может жить в „Купеческой“!» – сердито подумал Игорь Саввович, хотя знал, что за метровыми стенами столетней гостиницы при закрытых окнах пристанские шумы почти не слышны, но все-таки лишь пижон мог отказываться от современной и новенькой гостиницы «Ромь», сияющей огнями, наполненной барами, буфетами и тишиной. Именно фанаберия играла во все иерихонские трубы в этом Олеге Прончатове, купчишке чертовом! Пижон, как всегда, занимал сорок седьмой номер на втором этаже, состоящий из трех громадных по-купечески комнат с гостиной и гигантским холлом, и, когда Игорь Саввович сердито обвинил его по телефону в пижонстве, Прончатов, в свою очередь, рассердился: «Я одиннадцать месяцев в году сижу в Тагаре, кто мне запретит напустить шику? Могу я, черт возьми, хоть денек-другой не думать о катерах и сплотке?»
Игорь Саввович неторопливо – прямой и важный – вошел в вестибюль гостиницы.
– Вы к кому? – строго спросила женщина-администратор, хотя Игорь Саввович успел заметить, как она торопливо бросила телефонную трубку, шепнув в нее: «Пришел Гольцов!» – Гражданин, вы в какой номер? – повторила дежурная. – До одиннадцати осталось сорок пять минут…
Игорь Саввович глядел на администратора спокойно и дожидался того, что должно было произойти.
– Игорь Саввович! – всплеснула руками дежурная, неумело изображая удивление. – Добрый вечер, Игорь Саввович! Я вас просто, ну, просто не узнала. Такой на вас костюм, Игорь Саввович! – Понизила интимно голос и закокетничала: – У себя, у себя, проходите! Сиротин здесь, товарищ Лиминский и другие… Ах, как это я вас не узнала, Игорь Саввович! Богатыми будете.
Игорь Саввович без стука вошел в гигантский холл, осмотрелся. На вешалке старый знакомый плащ, еще плащ – этот зеленый, военный – и три дамских зонтика: японских, в Ромске редких, очень ярких расцветок, из тех, что складываются в коротенькую трубочку. Администраторша не лгала – в номере на самом деле находились «и другие»…
– Входите! Кто там скребется? – послышался сильный, веселый бас. – Без церемоний!
В необъятной гостиной, обставленной с идиотском купеческой роскошью, за круглым столом, с которого сдернули бархатную скатерть, сидели пятеро: Олег Олегович Прончатов, начальник производственно-технического отдела треста Ромсксплав Володечка Лиминский и три женщины – блондинка, шатенка и брюнетка. Блондинку звали Наташей, в городской иерархии она занимала высокий пост – была начальником городского агентства «Аэрофлот» и в летние курортные месяцы в ведомственной форме походила на царствующую особу. Брюнетку звали Нелей – она была директором одной из крупнейших в Сибири швейной фабрики. Третьей женщиной была Рита Хвощ – начальник планово-экономического отдела треста Ромсксплав.
Олег Олегович Прончатов сидел на валике старорежимного дивана, хотя мебели в гостиной достало бы на целый симпозиум, увидев Игоря Саввовича, вскочил, радостно, с распростертыми объятиями пошел навстречу.
– Игорь! Вот удружил! Я уж и не чаял тебя обнять… Здорово, старче!
Пахло от Прончатова хорошими мужскими духами и коньяком, свежевыглаженной сорочкой и пихтовой смолой, лесным, никогда не выветривающимся запахом. Они обнялись, растроганные.
– Рад тебя видеть, Олег! – негромко сказал Игорь Саввович и по-детски улыбнулся. – Ты не меняешься. Хорошо это, Олег…
Действительно, годы – быстро ли, медленно ли – шли, а Олег Олегович не менялся. Картинно упавшая на высокий лоб густая прядь каштановых волос без единой сединки, гладкокожее загорелое лицо, энергичное, открытое, дерзкое, и жесты – отрывистые, всегда законченные. По-прежнему здорово походил Олег Олегович Прончатов на того бронзового Маяковского, что стоит на одной из московских площадей, да и внутренне – так думал, может быть, только один Игорь Гольцов – его старший друг походил на поэта. Мощь и энергия, неукротимое правдолюбие и несгибаемая воля – все это соседствовало с известной лишь немногим ранимостью и щедрой нежностью. Начав с простых плотовщиков, Олег Олегович Прончатов добрался до института, после него работал главным инженером, и это под его руководством был проведен по Улыму первый в истории области большегрузный плот. Новые сплоточные машины, краны и лебедки проходили испытания у теперешнего директора Тагарской сплавной конторы, с его мнением считались специальные журналы и кафедры в институтах, Прончатов давно мог сидеть в одной из небольших комнат министерства, но не хотел этого и жил так, как хотел и любил жить. Он не умел работать без полной и безоглядной отдачи, не умел веселиться вполсилы; он все, что делал, делал с блеском и порой излишним шиком. Новый кран – так сутки на кране, коньяк – так полдюжины, осетрина – так целого осетра на стол! «Прончатов – это Прончатов, и пишется Прончатов!» – мог заносчиво сказать он, но Игорь Гольцов понимал, что так не говорят по-настоящему самоуверенные и заносчивые люди. Вот и сейчас, закинув победительно голову, словно это не он по-мальчишескн обрадовался заместителю главного инженера, Прончатов почти покровительственно бросил:
– Проходи, садись, старче!
Игорь Саввович повернулся к столу, наклонил голову.
– Здравствуйте, Игорь Саввович! – первым поздоровался Володечка Лиминский. – К нашему шалашу!
Женщины, улыбаясь, тоже приветственно наклонили головы. После этого Игорь Саввович с улыбкой посмотрел на третьего мужчину, почти шепотом, но энергично разговаривающего по телефону. Это был полковник Дмитрий Никитич Сиротин – очередная городская и областная знаменитость. В своем кругу, то есть среди тех, кто сейчас сидел в купеческой гостиной, полковника шутливо звали Митрием Микитичем, любили его, ценили, но нещадно эксплуатировали. Дело в том, что полковник Митрий Микитич круглые сутки творил для человечества добро, добро и только добро. Сейчас он по телефону, шепча и жестикулируя, тоже делал очередное добро.
– Веселый, бодрый контингент! – одобрительно сказал Игорь Саввович в пространство. – Вливаюсь в струю сладкой жизни.
Прончатов, Гольцов и Лиминский кончили один и тот же факультет Черногорского лесотехнического института, но с разницей примерно в четыре года. Когда Игорь Саввович Гольцов и Лиминский поступили на первый курс, Прончатов учился на последнем. Времени для дружбы в институте им было отпущено немного, но трое успели подружиться.
– Рита, – поучительно сказал Игорь Саввович, подсаживаясь к шатенке, – так не поступают порядочные люди с порядочными людьми. Ты не гуманистка! Надо заранее предупреждать, когда хочешь из красивой женщины превратиться в кинозвезду. Ай-ай и ай!
Маргарита Васильевна Хвощ косметику никогда и никакую не применяла, а сегодня она пустила в ход весь арсенал заграничных фирм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Угощайтесь, Игорь Саввович, угощайтесь!
«Свое дело я оставлю сыну, родному сыну! – с ожесточением и вдруг нахлынувшим счастьем подумал Валентинов. – Я буду работать сутками, я его закрою грудью, как амбразуру! Он сердцем поймет, что мое дело – его дело, хотя никогда… Боже мой, Игорь никогда, ни-ког-да не узнает, кто такой Валентинов!»
Глава вторая
Друзья
Какими-то странными путями неожиданно даже для самого себя Игорь Саввович в сумерки опять попал на Воскресенскую гору, правда, с западной стороны, противоположной дому Валентинова, но стоял так же высоко над городом, темным, затихающим. От утренних грозных туч и помину не оставалось, выпростался неохотно из-за Роми вялый месяц, какой-то мыльный и неопрятный, свет его тускло ложился на прокаленный за день асфальт, сама Ромь отблеск месяца отражала лениво, по скучной необходимости. Город сверху, в полутьме, казался маленьким, тихим, словно жителей с утра предупредили: «Запирайтесь на замки и толстые железные засовы! Город после десяти вечера будут грабить!»
В центре города напряженно жил только завод резиновой обуви, смрадный и нелепый; вспыхивали бесшумными молниями искры под троллейбусными и трамвайными дугами, кичился безвкусным и расточительным излишеством огней речной порт – прожекторы, обведенные лампочными гирляндами пароходы, лампы дневного света на жирафоподобных столбах, огни бакенов и просто огни.
Усмехаясь, Игорь Саввович вынул из кармана завернутые в прозрачную бумагу две коробочки – предписанные профессором Баяндуровым лекарства тафранил и триптизол. Лекарства были дорогие, одно – американское, второе – французское, и Игорь Саввович смешливо подумал, что хочешь не хочешь, но становишься европейцем, коли имеешь такое модное заболевание, которое лечится только модными лекарствами. Он размахнулся и бросил коробочки с крутизны Воскресенской горы. «Голгофа некоторым образом, – с комической серьезностью подумал он весело. – Жаль, нет нищей и доброй толпы!»
На шоссе не было ни единой живой души, Игорь Саввович простоял минут десять, пока не раздался лязг и скрежет – приближалось разбитое такси с неожиданно ярким, как бы новеньким зеленым огоньком. Звякнуло, заскрипело, крякнуло – это машина затормозила.
– Куда?
– В купеческую гостиницу.
Водитель лениво открыл рот, помедлив, зевнул; казалось, тоже заскрежетал и забренчал.
– Такой не знаю! – презрительно сказал он. – А вот до «Центральной» могу добросить, гражданин!
Молодой, но какой-то сонный, выжатый, хотя смена водителя такси произошла всего три-четыре часа назад. Растрепанная голова, красные глаза, жидкая щетина, но на кожаной фуражке блестел чистенький таксистский знак. «Молодой и глупый!» – лениво подумал Игорь Саввович.
– Извините, шеф! Мне надо именно до «Центральной» гостиницы. Лады? «Купеческая» – это, конечно, устарело!
– Садись. Садись, кому говорят?
Игорь Саввович брезгливо открыл заднюю дверь, осторожно опустился на продавленное и грязное сиденье. Куда, собственно, торопиться? Было еще так рано, что начинать ночную жизнь мог только солдат-отпускник, а до часу ночи, когда можно осмелиться лечь в бессонную постель, оставалось столько времени, что от страха замирало сердце; «Три с половиной часа – вечность!» Он вяло махнул рукой, поймав на себе взгляд водителя в зеркале, изысканно осклабился:
– Отчаливаем, шеф!
Чтобы жить мало-мальски сносно, Игорь Саввович думал о разной мелкой чепухе, например, о том, что его жена Светлана Ивановна дает шоферам такси по незнанию большие чаевые – иногда рубль. Потом Игорь Саввович размышлял о Португалии, о Коло-Юльском плоте, оторванной средней пуговице на сорочке, о поющем скворце главного инженера… А молодой водитель между тем вел колымагу с неожиданным мастерством и небрежной лихостью. Локоть левой руки пренебрежительно лежал на проеме опущенного стекла дверцы, руль он только поддерживал снизу, сиденье шофера было по-европейски далеко отодвинуто, так что ноги шофера были прямыми – верный признак профессионализма. Нижнюю губу, добрую и кичливую одновременно, шоферюга презрительно оттопырил, так как по льстивому голосу и словечку «шеф» признал в Игоре Саввовиче «пинжака» – глупого, бестолкового и, возможно, щедрого по тупости пассажира. Естественно, что водитель ни разу за всю дорогу не удостоил Игоря Саввовича взглядом.
– Гостиница «Центральная»!
На счетчике было пятьдесят две копейки, Игорь Саввович дал рубль, лениво вышел из машины.
– Счастливого пути!
– Спасибо!
Игорь Саввович долго следил за двумя красными огнями отъезжающего такси.
В районе бывшей «Купеческой» гостиницы речной порт – шумный и яркий, как бенгальский огонь, – делал жизнь адским наказанием. Подвывали погрузочные лебедки, чавкали металлические краны; лебедки при торможении визжали по-поросячьи, краны были поделикатнее, но иногда издавали удар, похожий на уханье дизель-бабы. Нудно, как зубная боль, шипели паром отдыхающие пароходы, тарахтели моторы десятков катеров, реактивно завывали суда на подводных крыльях…
«Только законченный пижон может жить в „Купеческой“!» – сердито подумал Игорь Саввович, хотя знал, что за метровыми стенами столетней гостиницы при закрытых окнах пристанские шумы почти не слышны, но все-таки лишь пижон мог отказываться от современной и новенькой гостиницы «Ромь», сияющей огнями, наполненной барами, буфетами и тишиной. Именно фанаберия играла во все иерихонские трубы в этом Олеге Прончатове, купчишке чертовом! Пижон, как всегда, занимал сорок седьмой номер на втором этаже, состоящий из трех громадных по-купечески комнат с гостиной и гигантским холлом, и, когда Игорь Саввович сердито обвинил его по телефону в пижонстве, Прончатов, в свою очередь, рассердился: «Я одиннадцать месяцев в году сижу в Тагаре, кто мне запретит напустить шику? Могу я, черт возьми, хоть денек-другой не думать о катерах и сплотке?»
Игорь Саввович неторопливо – прямой и важный – вошел в вестибюль гостиницы.
– Вы к кому? – строго спросила женщина-администратор, хотя Игорь Саввович успел заметить, как она торопливо бросила телефонную трубку, шепнув в нее: «Пришел Гольцов!» – Гражданин, вы в какой номер? – повторила дежурная. – До одиннадцати осталось сорок пять минут…
Игорь Саввович глядел на администратора спокойно и дожидался того, что должно было произойти.
– Игорь Саввович! – всплеснула руками дежурная, неумело изображая удивление. – Добрый вечер, Игорь Саввович! Я вас просто, ну, просто не узнала. Такой на вас костюм, Игорь Саввович! – Понизила интимно голос и закокетничала: – У себя, у себя, проходите! Сиротин здесь, товарищ Лиминский и другие… Ах, как это я вас не узнала, Игорь Саввович! Богатыми будете.
Игорь Саввович без стука вошел в гигантский холл, осмотрелся. На вешалке старый знакомый плащ, еще плащ – этот зеленый, военный – и три дамских зонтика: японских, в Ромске редких, очень ярких расцветок, из тех, что складываются в коротенькую трубочку. Администраторша не лгала – в номере на самом деле находились «и другие»…
– Входите! Кто там скребется? – послышался сильный, веселый бас. – Без церемоний!
В необъятной гостиной, обставленной с идиотском купеческой роскошью, за круглым столом, с которого сдернули бархатную скатерть, сидели пятеро: Олег Олегович Прончатов, начальник производственно-технического отдела треста Ромсксплав Володечка Лиминский и три женщины – блондинка, шатенка и брюнетка. Блондинку звали Наташей, в городской иерархии она занимала высокий пост – была начальником городского агентства «Аэрофлот» и в летние курортные месяцы в ведомственной форме походила на царствующую особу. Брюнетку звали Нелей – она была директором одной из крупнейших в Сибири швейной фабрики. Третьей женщиной была Рита Хвощ – начальник планово-экономического отдела треста Ромсксплав.
Олег Олегович Прончатов сидел на валике старорежимного дивана, хотя мебели в гостиной достало бы на целый симпозиум, увидев Игоря Саввовича, вскочил, радостно, с распростертыми объятиями пошел навстречу.
– Игорь! Вот удружил! Я уж и не чаял тебя обнять… Здорово, старче!
Пахло от Прончатова хорошими мужскими духами и коньяком, свежевыглаженной сорочкой и пихтовой смолой, лесным, никогда не выветривающимся запахом. Они обнялись, растроганные.
– Рад тебя видеть, Олег! – негромко сказал Игорь Саввович и по-детски улыбнулся. – Ты не меняешься. Хорошо это, Олег…
Действительно, годы – быстро ли, медленно ли – шли, а Олег Олегович не менялся. Картинно упавшая на высокий лоб густая прядь каштановых волос без единой сединки, гладкокожее загорелое лицо, энергичное, открытое, дерзкое, и жесты – отрывистые, всегда законченные. По-прежнему здорово походил Олег Олегович Прончатов на того бронзового Маяковского, что стоит на одной из московских площадей, да и внутренне – так думал, может быть, только один Игорь Гольцов – его старший друг походил на поэта. Мощь и энергия, неукротимое правдолюбие и несгибаемая воля – все это соседствовало с известной лишь немногим ранимостью и щедрой нежностью. Начав с простых плотовщиков, Олег Олегович Прончатов добрался до института, после него работал главным инженером, и это под его руководством был проведен по Улыму первый в истории области большегрузный плот. Новые сплоточные машины, краны и лебедки проходили испытания у теперешнего директора Тагарской сплавной конторы, с его мнением считались специальные журналы и кафедры в институтах, Прончатов давно мог сидеть в одной из небольших комнат министерства, но не хотел этого и жил так, как хотел и любил жить. Он не умел работать без полной и безоглядной отдачи, не умел веселиться вполсилы; он все, что делал, делал с блеском и порой излишним шиком. Новый кран – так сутки на кране, коньяк – так полдюжины, осетрина – так целого осетра на стол! «Прончатов – это Прончатов, и пишется Прончатов!» – мог заносчиво сказать он, но Игорь Гольцов понимал, что так не говорят по-настоящему самоуверенные и заносчивые люди. Вот и сейчас, закинув победительно голову, словно это не он по-мальчишескн обрадовался заместителю главного инженера, Прончатов почти покровительственно бросил:
– Проходи, садись, старче!
Игорь Саввович повернулся к столу, наклонил голову.
– Здравствуйте, Игорь Саввович! – первым поздоровался Володечка Лиминский. – К нашему шалашу!
Женщины, улыбаясь, тоже приветственно наклонили головы. После этого Игорь Саввович с улыбкой посмотрел на третьего мужчину, почти шепотом, но энергично разговаривающего по телефону. Это был полковник Дмитрий Никитич Сиротин – очередная городская и областная знаменитость. В своем кругу, то есть среди тех, кто сейчас сидел в купеческой гостиной, полковника шутливо звали Митрием Микитичем, любили его, ценили, но нещадно эксплуатировали. Дело в том, что полковник Митрий Микитич круглые сутки творил для человечества добро, добро и только добро. Сейчас он по телефону, шепча и жестикулируя, тоже делал очередное добро.
– Веселый, бодрый контингент! – одобрительно сказал Игорь Саввович в пространство. – Вливаюсь в струю сладкой жизни.
Прончатов, Гольцов и Лиминский кончили один и тот же факультет Черногорского лесотехнического института, но с разницей примерно в четыре года. Когда Игорь Саввович Гольцов и Лиминский поступили на первый курс, Прончатов учился на последнем. Времени для дружбы в институте им было отпущено немного, но трое успели подружиться.
– Рита, – поучительно сказал Игорь Саввович, подсаживаясь к шатенке, – так не поступают порядочные люди с порядочными людьми. Ты не гуманистка! Надо заранее предупреждать, когда хочешь из красивой женщины превратиться в кинозвезду. Ай-ай и ай!
Маргарита Васильевна Хвощ косметику никогда и никакую не применяла, а сегодня она пустила в ход весь арсенал заграничных фирм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68