Как и все прочие граждане, глазею на выставленные за стеклами товары и не спеша, дымя сигаретой, пробираюсь в общей народной давке среди представителей развитого спекулятизма. До другого «изма» мы пока еще не докатились. Всегда катимся к какому-нибудь «изму», но почему-то постоянно оказывается, что избранный нами — самый хреновый из всех возможных. Не получается в России по-другому. Если в Китае, например; все самопальное стоит дешево, то у нас тот же китайский самопал продается по ценам хороших европейских магазинов. А свое придумать, как всегда, не умеем или не хотим, что скорее всего. Итальянские кустари-кооперативщики вон сколько обуви для нас настругали, и все это катит в России по ценам, от которых тот же итальянский обыватель просто обалдел бы…
Купив мороженое, подхожу к столику, за которым вдохновенно обдирает народ команда бывших наперсточников, переквалифицировавшихся в не менее подозрительных лотерейщиков.
Как раз возникает спор, кто из игроков, уже вложивших деньги, должен добавить, чтобы наконец-таки выиграть. В спор между тремя «ослами» включаются подставные лица, которые по отработанному сценарию должны задавить глупых клиентов деньгами. Вариант, как и в наперстках, — беспроигрышный. С интересом наблюдай, как накаляются страсти.
— Но вы же сказали, что по времени уже никто не может войти в игру?! — подает голос одна из «жертв».
Мужик, похоже, догадался, что плакали его денежки.
— Я вам все объяснила, — натянуто улыбается ему блондинка, банкующая за столом. — По правилам нашей лотереи за истекающее время в игру имеют право вступить еще несколько желающих. Правила вот!.. — блондинка тычет пальцем в столик, где под пленкой распиханы бумажки с каким-то текстом. — За то время, что вам дается на обдумывание, может ведь никто и не подойти. К тому же вступающие должны вносить больше, чем вы, значит, и рискуют они сильнее!..
Мне смешно. «Лохи» нервно теребят в руках свои карточки. Интересный психологический феномен. Наш народ в течение восьмидесяти лет гипнотизировали, обещая земной рай до окончания веков… рая как не было, так и нет, но граждане по привычке отдают жуликам последние деньги, веря, что эти добрые дяди и тети помогут им в короткий срок стать богатыми и никогда больше не болеть.
— Когда же мы все-таки начнем розыгрыш?' — нервно интересуется еще одна «овца» на заклание.
— Сначала свое слово должны сказать те, кто вступил в игру после вас, — непререкаемо заявляет блондинка.
Третий «баран» стоит рядом со мной и грустно глядит на карточки в своих руках. Похоже, деньги у него кончились, и он смирился с мыслью, что проиграл все.
Его лицо кажется мне знакомым.
— Как дела? — спрашиваю бедолагу. Мужчина, глядя куда-то в сторону, вздыхает:
— Опять обманули…
Блондинка реагирует мгновенно, как учили:
— Никто вас не обманывает! И не оскорбляйте тут!
Рядом с ней переминается с ноги на ногу хилого вида паренек в очках, разумеется, такой же подставной, как и женщины разного возраста, вступившие в игру позднее. А заведуют этим «предприятием» вон те шестеро, что крутятся неподалеку и зорко следят за всем, что происходит У стола.
— Да я уже вижу, что проиграл… — говорит мужчина, и вдруг я вспоминаю, кто это такой.
— Как вы можете видеть, если еще не открывали карточки? — лицемерно возмущается блондинка.
— Я чувствую, что до открытия карточек дело не дойдет; — обреченно говорит мужчина.
— Нет, вы все-таки не оскорбляйте, гражданин! — взвивается блондинка, она так вошла в образ, что уже и сама поверила в свою правоту.
— Ты занимайся своим делом, коза, и не верещи… — неожиданно для себя встреваю в их перепалку. Не нравится мне, с какой наглостью эта тварь выманивает у людей деньги, вовлекая в якобы «честную» игру.
— А вы… — начинает она.
— Заткнись, — говорю ей тихо и, повернувшись к мужчине, протягиваю ему руку: — Афанасий Сергеевич, здравствуйте! .
Он меня узнает и расплывается в улыбке, забыв о постигшей его неудаче.
— Какая встреча! — радуется мой бывший сосед по дому, бросая свои карточки на стол. — Олег, сколько же времени мы с вами не виделись?! Бог мой, как летят годы…
С Афанасием Сергеевичем мы когда-то были соседями по лестничной площадке, он в то время уже занимал должность доцента исторического факультета и часто рассказывал мне о своей работе в архивах, в которой и видел единственный смысл своего существования.
— Афанасий Сергеевич, не называйте меня Олегом, — говорю ему вполголоса. — Я — Герасим. Так надо. Потом я все объясню.
Афанасий Сергеевич понимающе кивает.
— Молодой человек! — кто-то дергает меня за рукав пиджака.
Оборачиваюсь. Передо мной стриженый крепыш с мордой дегенерата, нос у него смотрит на четыре часа.
— Тебе чего, дедушка? — спрашиваю благодушно, выбрасывая обертку от мороженого в урну.
Крепыш подступает вплотную, от него разит дешевым пивом.
— Шел бы ты отсюда, — шипит он, не отпуская мой рукав.
— Освободи материю, беспризорник, — советую ему как бы между прочим.
— Не связывайтесь вы с ним! Давайте лучше уйдем отсюда… —говорит мне Афанасий Сергеевич.
— Ну, ты побазарь еще!…— продолжает шипеть крепыш.
Я сам уже завелся, но внешне спокоен и даже улыбаюсь:
— Ладно, считай, что у тебя сегодня черный день. Давай зови своих доходяг. Погуляем вместе.
Крепыш недобро щерится и наконец отпускает мой рукав.
— Счас погуляем… — Он, обернувшись, многозначительно кивает дружкам.
— Ол… Герасим, — начинает Афанасий Сергеевич, но я его перебиваю:
— Вы пока идите к метро, подождите меня в вестибюле. Я быстро.
— А может…
Я не даю ему договорить:
— Послушайте меня. Так будет лучше.
Историк смотрит с недоумением. Я иду вслед за крепышом, провожаемый ехидными улыбочками блондинки и очкарика. Не прошли мы и двадцати метров, как меня окружают все шестеро. Обращаюсь к ним с улыбкой;
— Ну что, мозговые-импотенты, заскучали без развлечений?
Вижу, парни готовы разорвать меня на куски.
— Идем… — бросает кто-то из них и топает вперед.
Через минуту оказываемся на заднем дворе какого-то магазинчика, огороженного высоким забором. Вдоль стены понаставлены пустые ящики и поддоны, но посредине свободного места достаточно, чтобы порезвиться.
Парни снова берут меня в кольцо.
— Ты че такой борзый?! — интересуется один, не спеша начинать махалово.
Вероятно, опасается конфликта с чужой бригадой, от которой я могу быть представителем, и поэтому зондирует почву.
— Уж такой уродился, — ухмыляюсь я.
— Ты с кем работаешь? — спрашивает он.
— Я — Герасим. Запомни это. И вы, вислоухие, запомните… — обращаюсь к остальным.
Договариваюсь я с ними меньше чем за полторы минуты. Ребятки лежат на земле в причудливых позах, и ни один не шевелится.
В себя они придут не скоро, и процесс этот будет для них весьма болезненным, а двое, вероятнее всего, обратятся к хирургу.
Возвращаюсь к столику лотерейной барышни. «Баранов» уже «раздели». Блондинка испуганно озирается, ища глазами своих охранников.
— Будут жить… — сообщаю ей, мило улыбаясь. — Но полечиться придется.
Блондинка смотрит на меня с ужасом. У очкарика отвисает челюсть. Не исключено, что он уже наложил в штаны.
— Закрой пасть, придурок, живот простудишь, — советую ему. — А теперь, сучка, гони лавэ, что забрала у народа…
Блондинка дрожащими руками вытаскивает откуда-то из-под стола коробочку с деньгами. Забираю весь ее выигрыш и иду к метро.
Афанасий Сергеевич нервно ходит по вестибюлю. Увидев меня, он радостно спешит навстречу.
— Ол… Герасим, я так волновался. Вы даже не представляете. Еще несколько минут, и я бы обязательно пошел за милицией!
— Все нормально, Афанасий Сергеевич,:— смеюсь я. — Ваши карточки выиграла, знаете ли… Просто удивительно, что так бывает… — запихиваю в карман его пиджака пачку денег.
— В самом деле?! — изумляется Афанасий Сергеевич, не веря своему счастью, но тут же хмурится: — Скажите честно, вы ведь каким-то образом заставили их отдать эти деньги?
Лишний раз поражаюсь его незнанию жизни.
— Просто мы выяснили, кто есть кто, а ваши карточки действительно выиграли, только вы бы об этом никогда не узнали… — Думаю, почему бы карточкам Афанасия Сергеевича действительно не выиграть?
— Правда?! Значит, вы с ними знакомы? Удивительно! — восхищается историк. — Мне никогда не везло в подобного рода предприятиях. Вот и сейчас я по глупости проигрывал все, что скопил на черный день… Спасибо вам!..
— Не за что… — обнимаю его за плечи, и мы идем к эскалатору.
Часа полтора я просидел с Афанасием Сергеевичем в уютном ресторанчике недалеко от центра, слушая историю его жизни за последнее десятилетие. Ему нужно было выговориться. Афанасий Сергеевич, насколько я его помню, жил один, и все его знакомые были такие же, как он, не от мира сего. Жена от него сбежала меньше чем через год после свадьбы. В доме ощущалась постоянная нехватка денег. Историк все свои силы отдавал изучению прошлого, тогда как жена его, женщина простая, хотела жить настоящим. Ее, конечно, тоже можно понять.
Я бы селил ученых, подобных Афанасию Сергеевичу, в специальные городки, где за ними следили бы и обеспечивали им нормальные бытовые условия.
— Мы уже больше двух лет занимаемся архивами ВЧК, — рассказывает Афанасий Сергеевич, — то есть документами, относящимися к периоду становления Советского государства. Это такой ужас… Впрочем, органы на протяжении всего своего существования проявляли удивительно нечеловеческую жестокость, на которую не были способны даже инквизиция и гестапо…
— Могу себе представить… — соглашаюсь я. — А сколько же вы получаете за свою работу, Афанасий Сергеевич?
— Гм… По-моему, где-то в районе пятисот тысяч рублей.
— Вы что, не знаете точно, сколько вам платят за ваш труд? — удивляюсь я.
— Ну, как вам сказать. Ведь нашу работу оплачивает государство, а вы же сами наверняка знаете, какие трудности теперь возникают при финансировании дотационных учреждений, подобных нашему институту. Но мы перебиваемся потихоньку, Олег, перебиваемся.
Смотрю на ветхий пиджачок историка, его древнюю рубашку из плотной фланели не по сезону, с вытертым от бесконечных стирок воротником. Выцветший галстук, который носил, наверно, еще его отец. Да, к истории у нас уважения нет, ну а коли так, то о людях, ею занимающихся, и заботиться нечего.
— Есть в нашем институте группа, которая занимается родословной так называемых «новых русских». Вот эти ученые, насколько я слышал, зарабатывают очень даже неплохо, — смеется историк, но тут же становится серьезным: — К науке это не имеет никакого отношения. Там идет почти сплошная подтасовка. Сейчас многие хотят, чтобы их предки обязательно были графами, князьями, в крайнем случае купцами, но достаточно известными. Ну вот и находят желающим благородных предков. Разумеется, за деньги. За очень большие деньги.
Афанасий Сергеевич с отвращением машет рукой, как бы отметая эту непристойную по его понятиям тему.
— Да что я все о пустяках! — вскидывается он. — Вы-то как, Олег? Ох, извините.,. Герасим!.. Где вы сейчас? Как устроились в этой новой, безумной жизни?
Пожимаю плечами:
— Потихоньку, Афанасий Сергеевич. Долго рассказывать, да и не интересно это, поверьте…
Архивист кивает:
— Хорошо. Это ваше право. Ну, а живете-то вы где сейчас? Надеюсь, в Ленинграде? О! Простите, это я по привычке… Конечно же, в Санкт-Петербурге. Я все по старинке, знаете ли… Рассеян немного стал… Да-а… Летит время… Все меняется…
Афанасий Сергеевич задумывается, и я вижу по его глазам, что историк снова где-то в прошлом. Он почти не притронулся к еде.
— Как вы себя чувствуете, Афанасий Сергеевич?
— А?.. А… Спасибо. Все хорошо, Бог милует, — Афанасий Сергеевич возвращается в настоящее. — Я, знаете ли, зарядку по утрам делаю и обливаюсь холодной водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
Купив мороженое, подхожу к столику, за которым вдохновенно обдирает народ команда бывших наперсточников, переквалифицировавшихся в не менее подозрительных лотерейщиков.
Как раз возникает спор, кто из игроков, уже вложивших деньги, должен добавить, чтобы наконец-таки выиграть. В спор между тремя «ослами» включаются подставные лица, которые по отработанному сценарию должны задавить глупых клиентов деньгами. Вариант, как и в наперстках, — беспроигрышный. С интересом наблюдай, как накаляются страсти.
— Но вы же сказали, что по времени уже никто не может войти в игру?! — подает голос одна из «жертв».
Мужик, похоже, догадался, что плакали его денежки.
— Я вам все объяснила, — натянуто улыбается ему блондинка, банкующая за столом. — По правилам нашей лотереи за истекающее время в игру имеют право вступить еще несколько желающих. Правила вот!.. — блондинка тычет пальцем в столик, где под пленкой распиханы бумажки с каким-то текстом. — За то время, что вам дается на обдумывание, может ведь никто и не подойти. К тому же вступающие должны вносить больше, чем вы, значит, и рискуют они сильнее!..
Мне смешно. «Лохи» нервно теребят в руках свои карточки. Интересный психологический феномен. Наш народ в течение восьмидесяти лет гипнотизировали, обещая земной рай до окончания веков… рая как не было, так и нет, но граждане по привычке отдают жуликам последние деньги, веря, что эти добрые дяди и тети помогут им в короткий срок стать богатыми и никогда больше не болеть.
— Когда же мы все-таки начнем розыгрыш?' — нервно интересуется еще одна «овца» на заклание.
— Сначала свое слово должны сказать те, кто вступил в игру после вас, — непререкаемо заявляет блондинка.
Третий «баран» стоит рядом со мной и грустно глядит на карточки в своих руках. Похоже, деньги у него кончились, и он смирился с мыслью, что проиграл все.
Его лицо кажется мне знакомым.
— Как дела? — спрашиваю бедолагу. Мужчина, глядя куда-то в сторону, вздыхает:
— Опять обманули…
Блондинка реагирует мгновенно, как учили:
— Никто вас не обманывает! И не оскорбляйте тут!
Рядом с ней переминается с ноги на ногу хилого вида паренек в очках, разумеется, такой же подставной, как и женщины разного возраста, вступившие в игру позднее. А заведуют этим «предприятием» вон те шестеро, что крутятся неподалеку и зорко следят за всем, что происходит У стола.
— Да я уже вижу, что проиграл… — говорит мужчина, и вдруг я вспоминаю, кто это такой.
— Как вы можете видеть, если еще не открывали карточки? — лицемерно возмущается блондинка.
— Я чувствую, что до открытия карточек дело не дойдет; — обреченно говорит мужчина.
— Нет, вы все-таки не оскорбляйте, гражданин! — взвивается блондинка, она так вошла в образ, что уже и сама поверила в свою правоту.
— Ты занимайся своим делом, коза, и не верещи… — неожиданно для себя встреваю в их перепалку. Не нравится мне, с какой наглостью эта тварь выманивает у людей деньги, вовлекая в якобы «честную» игру.
— А вы… — начинает она.
— Заткнись, — говорю ей тихо и, повернувшись к мужчине, протягиваю ему руку: — Афанасий Сергеевич, здравствуйте! .
Он меня узнает и расплывается в улыбке, забыв о постигшей его неудаче.
— Какая встреча! — радуется мой бывший сосед по дому, бросая свои карточки на стол. — Олег, сколько же времени мы с вами не виделись?! Бог мой, как летят годы…
С Афанасием Сергеевичем мы когда-то были соседями по лестничной площадке, он в то время уже занимал должность доцента исторического факультета и часто рассказывал мне о своей работе в архивах, в которой и видел единственный смысл своего существования.
— Афанасий Сергеевич, не называйте меня Олегом, — говорю ему вполголоса. — Я — Герасим. Так надо. Потом я все объясню.
Афанасий Сергеевич понимающе кивает.
— Молодой человек! — кто-то дергает меня за рукав пиджака.
Оборачиваюсь. Передо мной стриженый крепыш с мордой дегенерата, нос у него смотрит на четыре часа.
— Тебе чего, дедушка? — спрашиваю благодушно, выбрасывая обертку от мороженого в урну.
Крепыш подступает вплотную, от него разит дешевым пивом.
— Шел бы ты отсюда, — шипит он, не отпуская мой рукав.
— Освободи материю, беспризорник, — советую ему как бы между прочим.
— Не связывайтесь вы с ним! Давайте лучше уйдем отсюда… —говорит мне Афанасий Сергеевич.
— Ну, ты побазарь еще!…— продолжает шипеть крепыш.
Я сам уже завелся, но внешне спокоен и даже улыбаюсь:
— Ладно, считай, что у тебя сегодня черный день. Давай зови своих доходяг. Погуляем вместе.
Крепыш недобро щерится и наконец отпускает мой рукав.
— Счас погуляем… — Он, обернувшись, многозначительно кивает дружкам.
— Ол… Герасим, — начинает Афанасий Сергеевич, но я его перебиваю:
— Вы пока идите к метро, подождите меня в вестибюле. Я быстро.
— А может…
Я не даю ему договорить:
— Послушайте меня. Так будет лучше.
Историк смотрит с недоумением. Я иду вслед за крепышом, провожаемый ехидными улыбочками блондинки и очкарика. Не прошли мы и двадцати метров, как меня окружают все шестеро. Обращаюсь к ним с улыбкой;
— Ну что, мозговые-импотенты, заскучали без развлечений?
Вижу, парни готовы разорвать меня на куски.
— Идем… — бросает кто-то из них и топает вперед.
Через минуту оказываемся на заднем дворе какого-то магазинчика, огороженного высоким забором. Вдоль стены понаставлены пустые ящики и поддоны, но посредине свободного места достаточно, чтобы порезвиться.
Парни снова берут меня в кольцо.
— Ты че такой борзый?! — интересуется один, не спеша начинать махалово.
Вероятно, опасается конфликта с чужой бригадой, от которой я могу быть представителем, и поэтому зондирует почву.
— Уж такой уродился, — ухмыляюсь я.
— Ты с кем работаешь? — спрашивает он.
— Я — Герасим. Запомни это. И вы, вислоухие, запомните… — обращаюсь к остальным.
Договариваюсь я с ними меньше чем за полторы минуты. Ребятки лежат на земле в причудливых позах, и ни один не шевелится.
В себя они придут не скоро, и процесс этот будет для них весьма болезненным, а двое, вероятнее всего, обратятся к хирургу.
Возвращаюсь к столику лотерейной барышни. «Баранов» уже «раздели». Блондинка испуганно озирается, ища глазами своих охранников.
— Будут жить… — сообщаю ей, мило улыбаясь. — Но полечиться придется.
Блондинка смотрит на меня с ужасом. У очкарика отвисает челюсть. Не исключено, что он уже наложил в штаны.
— Закрой пасть, придурок, живот простудишь, — советую ему. — А теперь, сучка, гони лавэ, что забрала у народа…
Блондинка дрожащими руками вытаскивает откуда-то из-под стола коробочку с деньгами. Забираю весь ее выигрыш и иду к метро.
Афанасий Сергеевич нервно ходит по вестибюлю. Увидев меня, он радостно спешит навстречу.
— Ол… Герасим, я так волновался. Вы даже не представляете. Еще несколько минут, и я бы обязательно пошел за милицией!
— Все нормально, Афанасий Сергеевич,:— смеюсь я. — Ваши карточки выиграла, знаете ли… Просто удивительно, что так бывает… — запихиваю в карман его пиджака пачку денег.
— В самом деле?! — изумляется Афанасий Сергеевич, не веря своему счастью, но тут же хмурится: — Скажите честно, вы ведь каким-то образом заставили их отдать эти деньги?
Лишний раз поражаюсь его незнанию жизни.
— Просто мы выяснили, кто есть кто, а ваши карточки действительно выиграли, только вы бы об этом никогда не узнали… — Думаю, почему бы карточкам Афанасия Сергеевича действительно не выиграть?
— Правда?! Значит, вы с ними знакомы? Удивительно! — восхищается историк. — Мне никогда не везло в подобного рода предприятиях. Вот и сейчас я по глупости проигрывал все, что скопил на черный день… Спасибо вам!..
— Не за что… — обнимаю его за плечи, и мы идем к эскалатору.
Часа полтора я просидел с Афанасием Сергеевичем в уютном ресторанчике недалеко от центра, слушая историю его жизни за последнее десятилетие. Ему нужно было выговориться. Афанасий Сергеевич, насколько я его помню, жил один, и все его знакомые были такие же, как он, не от мира сего. Жена от него сбежала меньше чем через год после свадьбы. В доме ощущалась постоянная нехватка денег. Историк все свои силы отдавал изучению прошлого, тогда как жена его, женщина простая, хотела жить настоящим. Ее, конечно, тоже можно понять.
Я бы селил ученых, подобных Афанасию Сергеевичу, в специальные городки, где за ними следили бы и обеспечивали им нормальные бытовые условия.
— Мы уже больше двух лет занимаемся архивами ВЧК, — рассказывает Афанасий Сергеевич, — то есть документами, относящимися к периоду становления Советского государства. Это такой ужас… Впрочем, органы на протяжении всего своего существования проявляли удивительно нечеловеческую жестокость, на которую не были способны даже инквизиция и гестапо…
— Могу себе представить… — соглашаюсь я. — А сколько же вы получаете за свою работу, Афанасий Сергеевич?
— Гм… По-моему, где-то в районе пятисот тысяч рублей.
— Вы что, не знаете точно, сколько вам платят за ваш труд? — удивляюсь я.
— Ну, как вам сказать. Ведь нашу работу оплачивает государство, а вы же сами наверняка знаете, какие трудности теперь возникают при финансировании дотационных учреждений, подобных нашему институту. Но мы перебиваемся потихоньку, Олег, перебиваемся.
Смотрю на ветхий пиджачок историка, его древнюю рубашку из плотной фланели не по сезону, с вытертым от бесконечных стирок воротником. Выцветший галстук, который носил, наверно, еще его отец. Да, к истории у нас уважения нет, ну а коли так, то о людях, ею занимающихся, и заботиться нечего.
— Есть в нашем институте группа, которая занимается родословной так называемых «новых русских». Вот эти ученые, насколько я слышал, зарабатывают очень даже неплохо, — смеется историк, но тут же становится серьезным: — К науке это не имеет никакого отношения. Там идет почти сплошная подтасовка. Сейчас многие хотят, чтобы их предки обязательно были графами, князьями, в крайнем случае купцами, но достаточно известными. Ну вот и находят желающим благородных предков. Разумеется, за деньги. За очень большие деньги.
Афанасий Сергеевич с отвращением машет рукой, как бы отметая эту непристойную по его понятиям тему.
— Да что я все о пустяках! — вскидывается он. — Вы-то как, Олег? Ох, извините.,. Герасим!.. Где вы сейчас? Как устроились в этой новой, безумной жизни?
Пожимаю плечами:
— Потихоньку, Афанасий Сергеевич. Долго рассказывать, да и не интересно это, поверьте…
Архивист кивает:
— Хорошо. Это ваше право. Ну, а живете-то вы где сейчас? Надеюсь, в Ленинграде? О! Простите, это я по привычке… Конечно же, в Санкт-Петербурге. Я все по старинке, знаете ли… Рассеян немного стал… Да-а… Летит время… Все меняется…
Афанасий Сергеевич задумывается, и я вижу по его глазам, что историк снова где-то в прошлом. Он почти не притронулся к еде.
— Как вы себя чувствуете, Афанасий Сергеевич?
— А?.. А… Спасибо. Все хорошо, Бог милует, — Афанасий Сергеевич возвращается в настоящее. — Я, знаете ли, зарядку по утрам делаю и обливаюсь холодной водой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28