Я поднял в траве пистолет и поставил его на предохранитель, потом опустился на скамью лицом к ней.
— Игры, — произнесла она потрясенным голосом. — Что я делаю? Только играю. Бридж и гольф. Все на свете игра.
— Это тоже? — Я сунул пистолет в кобуру под мышкой и защелкнул зажим.
— Мне только хотелось заставить вас попотеть.
— Почему?
— Хороший вопрос. Это чертовски хороший вопрос. Все — игра. Жизнь — проклятая игра.
— А мы все бедные проклятые неудачники? — саркастически спросил я.
Она опустила руки и посмотрела на меня. Глаза у нее были сухие, но половина ее самоуверенности растаяла, как лед в бокале.
— Это была только игра. Я не хотела причинять вам вред.
Она думала, что говорит правду, но мне слишком хорошо знакомы шутки подсознания, когда человек сам не может объяснить, почему он что-то сделал. А ей, несомненно, хотелось уничтожить меня, наверно, за то, что я спас ее мужа, или за то, что искал ее лошадь, или за то, что она видела в моем поведении демонстрацию мужского превосходства. Она и без оружия в руках была очень неуравновешенной дамочкой.
— Дайте мне ваш бокал, — резко бросила она.
— Я принесу вам виски.
— Вашего бокала хватит, — настаивала она.
Я протянул ей бокал, она сделала глоток — у меня было сухое имбирное пиво.
— Вы всегда обманываете? — осведомилась она.
— Во всяком случае, пиво мягче, безопаснее, и от него не такое сильное похмелье.
Я принес ей новый бокал виски. Она сделала скромный глоток и поставила рядом с пустым.
— Оставайтесь к обеду. — Это было скорее небрежное предложение, чем теплое приглашение, но я ответил на ее невысказанную потребность, не обратив внимания на тон:
— Хорошо.
Она кивнула, перевернулась на живот и теперь прожаривала спину. Я лег в шезлонг, закрывая одной рукой глаза от прямых лучей солнца и размышляя о вопросах, которые она не задала. К примеру, как чувствовал себя Дэйв, когда я видел его, и серьезен ли перелом бедра.
Немного спустя она снова перешла в бассейн.
— Идемте, — позвала она меня.
Я покачал головой.
— Не будьте таким чистоплюем. Я не девица, которая падает в обморок от вида царапины. Если ноги у вас в таком виде, то и все остальное тело должно быть не лучше. Снимите эту идиотскую рубашку и немножко расслабьтесь.
Было действительно очень жарко, и прозрачная голубая вода выглядела так заманчиво. Я вздохнул, поднялся, стянул рубашку и спустился в бассейн. Тепловатая, мягкая вода расслабила напряжение в нервах и мышцах, которое я даже не сознавал, и почти час я плавал и лежал на воде. Когда наконец я выбрался на траву, миссис Теллер покрывала себя свежим слоем масла. Стакан с виски опустел.
— Дэйв тоже в таком состоянии? — Она рассматривала синяки и ссадины у меня на плечах.
— В гораздо худшем.
Она состроила гримасу и, когда я снова надел рубашку, промолчала.
Солнце опускалось все ниже, тени от деревьев удлинились, золотистый свет падал на большой кремовый дом в колониальном стиле, отделенный от бассейна лужайкой.
— Здесь так красиво, — сказал я.
— Пожалуй, да. — Она небрежно взглянула на дом. — Но мы переедем, конечно.
— Переедете?
— Да, в Калифорнию.
— Переедет племенная ферма? Лошади и все остальное?
— Да. Дэйв недавно купил ферму недалеко от Санта-Барбары. И мы переедем туда осенью.
— А я-то подумал, что вы устроились здесь на всю жизнь. Разве это не ферма отца Дэйва?
— Конечно, нет. Мы переехали сюда лет десять назад. Старая ферма была по другую сторону от Лексингтона, недалеко от Версальс-роуд.
— Калифорния далеко отсюда, — протянул я. Но она не собиралась объяснять мне причины переезда, и после паузы я добавил: — Если вас не затруднит, я хотел бы посмотреть лошадей и конюшню.
— Бизнес или удовольствие? — Она, сощурившись, смотрела на меня.
— И то, и другое, — улыбнулся я.
— Пожалуйста, — пожала она плечами. — Но принесите мне еще выпить.
Гораздо проще было бы поставить холодильник возле бассейна, тогда бы не пришлось бегать взад и вперед. Но, может, ей нужна иллюзия, что она не пьет днем. Я поднял с травы ее бокал, сходил в дом, наполнил его и переоделся. Когда я подошел к миссис Теллер, она еще лежала в бикини лицом вниз.
— Скажите конюхам, что я прислала вас, — сказала она.
Но я не успел отойти, как позвонил Дэйв. Эва принесла телефон и включила длинный шнур в розетку на стене раздевалки. Жена Дэйва задала три-четыре неозабоченных вопроса о его состоянии, потом сказала, протянув мне трубку:
— Дэйв хочет поговорить с вами.
— Джин? — Его голос звучал так ясно, будто он звонил из Лексингтона, и гораздо бодрее, чем вчера утром.
— Привет.
— Послушайте, дружище, Сим и я хотим, чтобы вы прилетели к нам для совета. Можете вылететь завтра утром?
— Но расходы... — слабо запротестовал я.
— Черт с ними, с расходами. У вас же есть обратный билет. Значит, завтра утром?
— Хорошо.
— Вы еще не нашли лошадь?
— Нет.
— Думаете, найдете?
— Пока не знаю.
— Встретимся в четверг. — Он вздохнул и повесил трубку.
Конюшня располагалась в стороне от дома. Я пошел туда и поговорил с конюхом, Чабом Ладовски, крупным добродушным человеком с медлительной речью, птичьей головой и большими, похожими на окорока, руками. С радушным терпением и явной гордостью за свою работу он показал мне хозяйство. Оно было в образцовом состоянии. Кобылы и жеребята мирно жевали сено на аккуратно разделенных полосками с постриженной травой участках паддока. Чистота соблюдалась безукоризненная. Жеребцы занимали специальное помещение на шесть стойл, перед которым был паддок для тренировок, обнесенный изгородью, а по бокам, за высоким забором, — две площадки для спаривания. Только пять стойл были заняты, шестое, Крисэйлиса, пустовало.
— Оликса вы тоже держали здесь? — спросил я.
— Верно. Второе стойло с этого конца. Но он был здесь всего четыре дня.
— Где начался пожар?
— Ночью загорелась солома, — нахмурился Чаб, — как раз вот здесь. — Мы стояли в центре помещения. — Пламени почти не было. Больше дыма.
— Вы вывели лошадей в паддок перед конюшней?
— Верно. На всякий случай. Но, черт подери, животные так испугались, что разнесли в дальнем конце ограду и выскочили на проселочную дорогу, которая проходит позади. Оликса мы так и не нашли. С тех пор о нем ни слуху ни духу.
Мы поговорили о том, как они искали лошадей на следующее утро. Ладовски сказал, что по всему Кентукки бродят лошади и никто не обратит внимания на потерявшуюся. И хотя за Оликса обещали награду и люди из страховой компании рыскали в округе, как ищейки, жеребца так и не нашли.
— А теперь Крисэйлис, — сочувственно вздохнул я.
— Да. А еще говорят, что молния дважды не ударяет в одно и то же место!
Он, конечно, был огорчен, что племзавод потерял вторую из своих главных приманок, но не очень. Не его деньги были заплачены за лошадь, и, кроме того, он гордился оставшимися пятью производителями и образцовым ведением дела. Я спросил, бывал ли он в Калифорнии.
— Ферма переезжает туда, знаете? — сказал он.
— А вы сами поедете?
— Может, да, а может, нет. Все зависит от миссис, а она никак не может решить. — Он вздохнул и с достоинством принял купюру, которую я дал ему.
Когда я вернулся к бассейну, жена Дэйва уже надела платье, и Эва на подносе как раз уносила пустые бокалы.
— Ну, что вы думаете о ферме?
— Лошади прекрасно выглядят. Особенно жеребцы, просто великолепно.
— Вы бы тоже так выглядели, если бы от вас требовалось только... — начала она и многозначительно замолчала.
Кроме срывавшегося иногда с языка «черт возьми», это была последняя словесная петарда в тот день. Но мое равнодушие к ее выходкам не оказало такого же воздействия на число бокалов виски. Медленно и непрерывно она пила во время обеда и до самого моего отъезда. Тормоза у нее в голове, как и раньше, наполовину действовали, наполовину барахлили.
— Вы женаты? — спросила она, разрезая толстый кусок мяса.
— Нет, — покачал я головой.
— Разведены?
— Нет. Я никогда не был женат.
— Голубой? — Она произнесла это так просто, будто спрашивала: «Удобно ли вам?»
— Нет, — чуть улыбнулся я.
— Тогда почему вы не женитесь?
— Не нашел женщину, которая пожелала бы выйти за меня замуж.
— Не говорите глупостей. Женщины, должно быть, стоят в очереди к вашей постели.
— Это не одно и то же.
— Так вы живете совершенно один? — Она смотрела на меня поверх края бокала.
— Да.
— И родителей нет?
— Они оба умерли. И у меня нет ни братьев, ни сестер, ни тетей, ни дядей, ни кузенов, ни кузин. — Я улыбнулся: — Какие еще вопросы?
— Оставайтесь на ночь.
Она сказала эти слова неожиданно, словно они пришли с более глубокого уровня сознания, чем ее безвредные расспросы. И на лице у нее после этих слов мелькнули легкое удивление и тревога.
— Очень жаль, но не могу, — ответил я обычным тоном.
Она смотрела на меня секунд десять без всякого выражения. Потом заговорила:
— У меня есть мать. И сестры, и братья, и десятки родственников. И муж, и сын, и все это. — Она помахала рукой, обводя стены дома миллионеров. — У меня есть все. — Глаза ее наполнились слезами, но она продолжала, не моргая, смотреть через стол. — У меня есть... чертова уйма всего.
Глава 6
В мотеле на столе моего номера лежал конверт с запиской и листом бумаги.
"Джин!
Здесь все, что вспомнили водители. По-моему, можно держать пари, что они действительно видели эти машины. Верхние три они назвали оба. Остальные вспомнил только кто-то один. Впрочем, ни одного фургона для лошадей".
В списке числились:
«Антилопа», фиолетовая, выпущенная два года назад, с калифорнийским номером. Среди пассажиров толстый ребенок, который строил рожицы в заднее окно. Видели оба дня.
Серый фургон для перевозки мебели. Видели оба дня.
Темно-зеленый «Форд Мустанг», номер штата Невада. В машине молодая пара. Водители лошадиного фургона не могли ее описать, а запомнили потому, что спорили, хорошая машина «Форд Мустанг» или нет. Видели только во второй день.
Белая машина с открытым верхом. За рулем молодая женщина со светлыми волосами. Видели только во второй день.
Армейский зеленый пикап с белыми буквами на дверцах. Видели только во второй день. Один из водителей считает, что пикап, наверно, свернул после Занзвилла на Семидесятое федеральное шоссе, а они повернули на юг. Но точно он не помнит".
Раздеваясь, я три раза прочел список. Мебельный фургон казался самым подозрительным. Но ни одна машина не внушала вдохновения.
Уолт, приехавший утром в аэропорт, отмел и мебельный фургон.
— Это был один из грузовиков «Снэйл экспресс». «Можете тащить свой дом на собственной спине, но позвольте нам облегчить его вес», — процитировал Уолт рекламу этой транспортной компании. — Водители говорят, что лошадь в мебельном фургоне не уместилась бы, он слишком маленький.
Мебельные фургоны разных размеров сновали по всем дорогам и шоссе страны: люди пересекали порой шесть штатов, забирая вещи из старого дома в новый. Когда фургон освобождался, он ехал в местный гараж, где представитель фирмы сообщал водителю о новом клиенте в этом районе. Ярко-оранжевые грузовики фирмы «У-Хол», алюминиевые и голубые «Снэйл экспресс» были так же привычны на дорогах, как и автобусы «Грейхаунд».
— А пикап? — спросил я.
— Еще меньше, лошадь в него не влезет, — мрачно ответил Уолт.
Он возвращался в Нью-Йорк вместе со мной и, пока я изучал досье, непрерывно потирал большим пальцем подушечки других пальцев.
Передо мной лежала пачка фотографий пропавшей лошади, взятых главным образом из рекламных проспектов заводчиков. На фотографиях жеребец не производил особого впечатления.
Сэм Хенгельмен послал за Крисэйлисом своих самых надежных водителей. Ему позвонила миссис Теллер и сообщила, на какое число намечен прилет Крисэйлиса. Потом он получил телеграмму из Англии, когда жеребец уже пересекал океан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38