Я подумал, если Макинтошу дали яблоко или, скажем, морковку — кстати, он каждый день кормит лошадей, — чтобы накормить Виндермэна, он вполне мог заскочить в его стойло и скормить ее лошади под номером шесть.
— А вы уверены? — засомневался он.
— Нет, конечно, но мне кажется, это возможно. Возможно также, что главный конюх знает, кто заходил в шестое и шестнадцатое стойла. Он знает больше, чем говорит. — И без всякой причины, просто потому, что вдруг вспомнил, я добавил: — Макинтош живет в старом доме возле мельницы, владельцами которого раньше были некие Трэверсы.
Даже опытный полицейский не в состоянии полностью контролировать свои мускулы. Легкое подрагивание, непроизвольная заминка, он мог скрыть их не больше, чем Нэгребб. Я в самом деле преподнес ему сюрприз.
— Трэверс, — повторил я. — Это что-нибудь вам говорит?
Он ушел от ответа.
— А вы знаете кого-нибудь по имени Трэверс?
Я отрицательно покачал головой. Трэверсы, с которыми я играл в детстве, были только именем. Это имя помнила моя мать, но не я.
Он долго думал, однако ничего не сказал мне. Затем он встал, давая понять, что беседа закончена. Односторонний источник информации временно иссяк. Он попросил меня сообщить, если мне станет еще что-нибудь известно о лекарствах.
Я спросил:
— Как с вами связаться завтра? Нам стало известно, что Скотт лично ездил в одну фармацевтическую компанию, чтобы забрать препараты, которые нельзя отправлять по почте. Завтра мы должны узнать, что это было. Компания выслала информацию вчера.
Не тратя времени понапрасну, он опять уселся, написал номер телефона на листке бумаги для заметок и вручил мне его с пожеланием звонить в любое время. Я сказал:
— Почтальон приходит примерно в десять. Я приглашу Кена, чтобы он растолковал химические названия более доступными словами, которые я в состоянии понять. Затем позвоню вам.
— Да, пожалуйста, — кивнул он.
— Расскажите мне о Трэверсах, — настойчиво повторил я. — Когда-то давным-давно была финансовая фирма или что-то в этом роде под названием «Адджон и Трэверс». В настоящее время Ронни Апджону около шестидесяти. Он работает распорядителем на скачках в Стрэтфорде-на-Эйвоне. Год назад его лошадь получила травму, и он хотел, чтобы Кен ее усыпил. Кен сказал, что лошадь еще можно спасти, и лично купил ее у Апджона буквально по цене падали. Лошадь после успешного лечения Кена выиграла скачки, однако Апджон был далек от радости. Нелогично, но таковы люди. У отца Ронни Апджона был компаньон по фамилии Трэверс. Все мои познания о нем — сплетни от Жозефины, матери Кена, которая описывает старого Трэверса как «повесу и ужасного развратника». Я думаю, ему сейчас по крайней мере девяносто, если он еще жив.
Рэмзи закрыл глаза, будто опасаясь, что я могу прочесть его мысли.
— Что-нибудь еще? — спросил он.
— Н-да… Порфири-Плейс.
— Это кошмарное красное сооружение по пути в Тьюксбери? Оно-то при чем?
— Старый Макинтош потерял на нем деньги. Равно как и Ронни Апджон, и многие люди из этих мест.
Он кивнул с легкой ухмылкой, и мне почему-то пришло в голову, что он тоже был в числе этих неудачников.
Я словоохотливо продолжал:
— Для того чтобы застраховать лошадь, не обязательно быть ее владельцем. Ее можно застраховать даже без ведома хозяина. Выплата, доверчиво производимая компанией, не попадает к владельцу, который не знает ничего от начала и до конца.
Его глаза открылись. Я видел, что он хорошо понял смысл сказанного.
— Это все под большим вопросом, — сказал я, — но кто-то вполне мог таким образом возместить свои потери в Порфири-Плейс.
Он прикрыл рот ладонью.
— Вы не могли бы достать где-нибудь список людей, которые погорели на этой афере? — спросил я.
— Только не говорите мне, — в его голосе промелькнула ирония, — что вам не удалось этого сделать самому.
— Я не знаю, кого попросить, да и вряд ли мне скажут.
— Совершенно верно. — Он одарил меня беглой улыбкой. Я так и не понял, достанет он список или нет, и покажет ли мне, если все-таки достанет. Таковы полицейские повсюду — никогда не раскроют вам свои карты.
Он опять поднялся, и мы вместе вышли на стоянку. По пути он тщательно запирал все двери. Ничего грозного в нем не было, он походил на старого доброго дядюшку. Но медведь тоже любит спать, свернувшись калачиком, как обыкновенная кошка. Выслушав меня, он мог предположить, что Кен сам убивал лошадей. Кен сначала и мне боялся рассказать, как их убивают, на том основании, что его познания могут навлечь на него подозрение.
— Позвоните мне завтра, — бросил Рэмзи, кивнув на прощание и усаживаясь в свою машину.
— Хорошо.
Он подождал, пока я не выеду, будто выпроваживал меня. Но ему не стоило опасаться, что я вернусь: у меня едва хватало времени, чтобы успеть на Фулхем-Роуд к шести.
Костюм Аннабель был почти классическим — серебристые ковбойские сапожки и прямое черное платье. Она открыла дверь и, взглянув на свои часы, засмеялась.
— Ты опоздал на десять секунд.
— Приношу свои извинения.
— Приняты. Куда мы пойдем?
— Не я же живу в Лондоне. Тебе и выбирать. Она выбрала приключенческий фильм и обед в бистро. Герой фильма шесть раз получал в солнечное сплетение, но неизменно улыбался.
В бистро были свечи в бутылках из-под кьянти, красные клетчатые скатерти и цыганский певец с живым цветком за ухом. Я рассказал Аннабель о пении Викки и Грэга. Старомодные, но такие прекрасные голоса. Она изъявила желание послушать.
— Приезжай к нам в воскресенье, — в порыве предложил я.
— По воскресеньям я навещаю епископа и его жену.
— О-о, — только и сказал я.
Она смотрела на макароны в своей тарелке. Дрожащие язычки пламени освещали только ее непокорные короткие волосы. Глаза оставались в полумраке; она раздумывала.
— Я пропускаю воскресные визиты только по очень важной причине, — сказала она.
— Это важно.
— Не надо так легко бросаться словами.
— Это важно, — повторил я. Улыбка мелькнула на ее лице.
— Я приеду поездом.
— На обед в сельском пабе? Она кивнула.
— И останешься до вечера, а я отвезу тебя домой.
— Я могу вернуться поездом.
— Я не отпущу тебя одну.
— Ты совсем как мой отец. Я в состоянии о себе позаботиться.
— И все равно, я тебя отвезу.
Она улыбнулась, по-прежнему глядя в тарелку.
— Епископу придется смириться с тобой, несмотря на твою работу.
— Я дрожу от страха при мысли о встрече с ним.
Она кивнула, будто ждала подобного ответа, и спросила, как продвигаются дела.
— Я никак не могу выбросить из головы этого бедного Скотта.
Она выслушала мой рассказ об ответах из фармацевтических компаний, то восхищаясь, то тревожась. Я рассказал ей, что Кэри закрыл практику и ветеринары оказались в положении обезглавленных цыплят. Они по-прежнему лечили больных животных, но у них уже не было централизованной организации.
— Но разве можно так закрывать практику?
— Бог его знает. Юридически все очень запутано. Кэри совсем выдохся и хочет уйти. Половина врачей не против его ухода. Они все вместе платят по закладной за больницу, которая в настоящее время закрыта. Единственное, что спасает Кена, — это срочные вызовы среди ночи.
— Какая неразбериха.
— Да, однако ничего не попишешь.
— М-м-м…
— Ну… а… а у епископа есть еще дети?
— Два сына и две дочери.
— Ага.
— Мне кажется, — сказала она, — что ты — единственный ребенок в семье.
— Откуда ты знаешь?
— Ты не нуждаешься в корнях.
Я никогда не задумывался о своем кочевом образе жизни, но, возможно, именно из-за одиночества мне было проще жить по принципу «езжай, куда направят».
— А ты сильная?
— Никогда не пыталась оторваться от корней. Мы посмотрели друг на друга.
— Я пробуду в Англии четыре года, — сказал я. — Затем смогу приезжать на месяц каждые два года, а когда мне исполнится шестьдесят, я смогу остаться здесь навсегда. Многие дипломаты за это время подыскивают себе здесь дом. У моих родителей он уже есть, но я сейчас не могу там жить — его сдали в аренду одной фирме. Через четыре года, когда мой отец выйдет в отставку, срок аренды истечет и родители навсегда вернутся в Англию.
Она внимательно слушала.
— Министерство иностранных дел оплачивает обучение в интернатах детям, которых отправляют домой из зарубежных представительств.
— Ты тоже так учился?
— Только последние два года в старших классах. — Я объяснил, что, будучи подростком, я изучал иностранные языки. — К тому же мне не хотелось расставаться с родителями. Я их очень люблю, да и такую жизнь не сравнишь ни с чем.
Рассказ о работе, в моем понимании, недвусмысленно давал ей понять, что я интересуюсь ее будущим не просто так. Ей, казалось, было все понятно. Также ей должно было быть очевидно, что это не просто похотливый порыв с моей стороны, без оглядки на последствия. Аннабель не хотела терять свою точку опоры.
Я отвез ее домой и, как обычно, поцеловал на прощание. В этот раз поцелуй был долгим, и я едва не потерял голову от охватившего меня желания. Но я улыбнулся себе и ей, а она пообещала приехать в воскресенье в Челтенхем где-то около полудня.
В субботу утром наконец-то пришло письмо из «Паркуэй кемикалз», но для меня оно оказалось китайской грамотой. В ожидании Кена я прочел лишь понятные мне рекламные буклеты, которые прилагались к счетам. Компания «Паркуэй кемикалз» занималась поставками биохимических органических соединений для научных исследований и диагностических реагентов. То же самое писалось о компании, которая поставляла инсулин и коллагеназу. Ниже были напечатаны факс и бесплатный телефон «Паркуэй кемикалз».
Я прочел несколько обычных счетов, но единственным знакомым мне названием был фибриноген, применяемый для остановки кровотечения.
Накладная, которую вручили Скотту, была вся проштампована предупреждениями.
«Очень опасное вещество», «Использовать только специалистам», «Только для лабораторных исследований», «Доставка вручную».
Внизу стояла подпись Скотта.
И вся эта суматоха была ради трех маленьких ампул с чем-то, именуемым тетрадотоксин. Когда Кен увидел это, он тут же сказал:
— Любое вещество с суффиксом «токсин» является ядовитым.
Он пробежал глазами весь листок и прочел вслух: «Три ампулы, содержащие по 1 мг тетрадотоксина в цитрате натрия. Растворим в воде. Смотрите листок безопасности».
— Что это такое? — спросил я.
— Не знаю, мне нужно посмотреть.
Хотя собственники Тетфорда не входили в число книголюбов, у них был целый ряд справочников и небольшая энциклопедия. Но мы тщетно пытались найти тетрадотоксин. В словаре оказался только тетрод, вакуумная трубка с четырьмя электродами, что не имело никакого отношения к цели наших поисков.
— Я лучше поеду посмотрю дома в справочниках по ядам.
— О'кей.
Поскольку словарь все равно был у меня в руках, я наобум посмотрел рыбу-собаку. Комментарий гласил: «Рыба-собака, иначе называемая мясная рыба или рыба-шар, обладает способностью накачивать ткани водой или воздухом, отчего становится похожей на шар со вздыбленными колючками».
Чем дальше, тем лучше. Я чуть не задохнулся от волнения, когда прочел, что в хвосте находится жало.
«…принадлежит к семейству тетрадонтиновых рыб».
Рыба-собака.
Это была фугу, моя старая знакомая.
ГЛАВА 12
— Рыба-собака? — спросил Рэмзи. Полицейский опять встретил нас один в пустой клинике. Создавалось впечатление, что свои встречи со мной и Кеном он вьщелил в отдельную графу и не смешивал с другими расследованиями.
Кен успел побывать дома и захватить с собой справочник.
— Тетродотоксин, — прочел он вслух, — один из сильнейших известных в природе ядов. Он выделяется рыбой-собакой и вызывает дыхательную и сердечно-сосудистую блокаду путем паралича нейромускульной системы. Смертельная доза чрезвычайно мала и составляет микрограммы на килограмм веса тела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47