А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

Он разговаривал по телефону, а я ни о чем другом не могла думать, кроме как о тех несчастных лошадях, которые медленно умирали, потому что он вырезал им язык. Люди говорили, что он поплатился. Это, конечно, быльем поросло, но я считаю, что прошлое людей — часть их самих. И если это было в нем, когда ему было двадцать, то останется и в пятьдесят, и в шестьдесят, даже если он и не делает ничего подобного сейчас. Ты понимаешь меня? Если он снова в Англии, постарайся с ним не сталкиваться, сынок, постарайся.
— Хорошо, мамуль, — пообещал я. — А с кем он дрался?
— Что? Боже мой… Я не помню. Он вышел из тюрьмы незадолго до нашего приезда в Челтенхем. Работая на ипподроме, невозможно было не слышать о нем. Дай-ка подумать… Точно! — вдруг вспомнила она. — Его посадили не просто за драку. Он со строительным пистолетом, ну, знаешь, которым доски скрепляют, напал на какого-то молодого человека и прострелил ему скобками джинсы, буквально пришил их к телу. Винн Лиз мстил ему, ведь тот переспал с его девушкой, а скобки — чтобы впредь не мог спустить штаны.
— О Господи!
— Сейчас это может показаться забавным, но тогда человеку со скобками в теле пришлось лечь в больницу, чтобы их вынуть. И поговаривали, что они попали в самые болезненные места, так что этому парню вряд ли удастся лечь в постель с кем бы то ни было вообще, не говоря уже о девушке Винна Лиза.
— А почему я никогда об этом не слышал?
— Не знаю, сынок, может, и слышал, только не от меня. Я бы ни за что не стала тебе такое рассказывать. Ты был тогда совсем еще крошкой. Хотя ты и так очень не любил Винна Лиза, прятался, если он заходил в офис. Ты делал это интуитивно, ты его просто не переваривал. Вот я и стала пугать тебя им. Для этого мне даже не пришлось говорить про все эти ужасы. Я боялась, что, если расскажу, как он вырезал у лошадей языки, ты не сможешь спать спокойно по ночам. Да и теперь я ни за что не стала бы рассказывать подобное ребенку, пусть даже современные дети и так знают, что в мире полно всякой грязи.
— Спасибо, что не рассказала, — сказал я. — Мне было бы очень неприятно знать об этом.
— Ты всегда был чудесным ребенком. Погладили по головке. А что? Мы ведь всегда были друзьями.
— Ладно, — сказал я. — Давай-ка вспомним еще пару имен. Что ты помнишь о Ронни Апджоне?
— Апджон… — Было ясно, что у нее возникли неприятные ассоциации, но вспомнить точно она пока не могла.
— Апджон и Трэверс, — подсказал я. — Кто такие Апджон и Трэверс?
— Родненький, понятия не имею. Трэверс — так звали мальчика, с которым ты ходил в школу. Ты его так и звал Трэверс — по фамилии. Он, бывало, заходил поиграть с тобой. А его мать разводила сиамских котов.
— Я его не помню.
— Это было так давно! Словно в другом мире.
— И сейчас я снова в него вернулся, в этот мир.
— Правда. Тебе это, наверное, кажется странным?
— Да, — невольно согласился я, — ты права.
— Кого ты еще там встретил? Ведь встретил?
— Дж. Роллса Иглвуда. Я помню его. Только теперь он постарел и ходит с тростью.
— Дж. Роллса! Ну, Рассет ты вряд ли помнишь.
— Голую Задницу?
— Конечно, как ты мог забыть!
— Я помню, как погиб Джимми.
— Бедняжка. Такой был милый ребенок!
— В Дж. Роллсе есть что-то от тирана, — сказал я.
— А у него это было всегда. Он и у себя во дворе командовал, и во всем поселке. Так это старое чудовище все еще тренирует… Он не допустил бы в своем присутствии ни одного плохого слова о Рассет. Одного жокея он вышвырнул только за то, что тот смеялся над сальной шуточкой, отпущенной в ее адрес. Об этом ходило столько разговоров. И что же сталось с Рассет?
— Еще не знаю. Тут теперь фигурирует внучка по имени Иззи. Некоторое время они встречались с Кеном Макклюэром. — Я помолчал. — Мам, ты не знаешь, случайно, почему наложил на себя руки Кении Макклюэр?
На какое-то мгновение она задумалась.
— По-моему, из-за депрессии. Ему пришлось пережить сильное потрясение. Его все любили. Он частенько брал тебя с собой на объезды, покататься в джипе. Я никогда не верила сплетням.
— Каким сплетням?
— Что-то, связанное с медикаментами. Он выписал не то лекарство, какое-то ужасное лекарство. Но это всего лишь сплетня. Люди никак не могли понять, почему он наложил на себя руки, если все его так любили. Это было так ужасно.
— А как он убил себя?
— Выстрелом из пистолета. Разнес себе голову. Солнышко, не заставляй меня вспоминать. Мне так больно об этом думать.
— Прости.
Ее реакция удивила меня. Я никогда не задумывался над ее любовными увлечениями, потому что, насколько я знал, в промежутке между первым и вторым замужеством их просто не было. Но теперь, судя по ее фотографиям, на которых ей было двадцать с чем-то лет, я понимал, что в то время она была открыта для любви. Она всей душой ждала своего Джона Дарвина.
Мама всегда очень чутко понимала мое молчание. И сейчас она сказала:
— Кении был женат. Я не хотела, чтобы он оставлял жену и детей. Это длилось недолго и было за много лет до того, как он покончил с собой. Мы часто виделись, но остались просто друзьями. Ты это хотел узнать?
— Думаю, да.
— Мне бы не хотелось, чтобы ты рассказал об этом своему другу Кену.
Я улыбнулся.
— Хорошо, не буду.
— Он был замечательным человеком, сынок.
— Я тебе верю.
— Знаешь, — сказала она проникновенно, — ты должен помочь Кену выкарабкаться из беды. Не позволь ему повторить ошибку своего отца. Я бы все на свете отдала, чтобы узнать, что беспокоило Кении… Чтобы остановить его. Но он так и не сказал мне… Мы больше не были так близки, как раньше… Помоги его сыну ради меня и Кении, ладно?
Я был ужасно тронут. Родители иногда подбрасывают нам такие сюрпризы!
— Если сумею, обязательно помогу ему, — пообещал я.
На следующий день, в восемь часов утра я отправился в клинику с твердым намерением выпытать у Кена все, что только смогу. Но вместо спокойной конфиденциальной беседы ранним воскресным утром я обнаружил, что в клинике полно народу и все ужасно чем-то обеспокоены.
Полиция преградила въезд на парковочную площадку, но вся она и так была заполнена полицейскими машинами, на некоторых из которых работали мигалки.
Я хотел было пройти пешком, но меня остановил представитель закона. В глубине двора я увидел Кэри Хьюэтта в его, теперь уже привычном для меня, состоянии отчаяния. Другим я его просто не видел. Рядом стоял Кен, и было видно, что он напряжен до предела.
— Туда нельзя, сэр, — сказал представитель власти.
Я крикнул:
— Кен!
Он услышал, поднял голову, помахал и пошел ко мне.
— Бог его знает, что творится, — сказал он. — Пожарные и страховые агенты провели здесь вчера весь день, искали неопровержимые доказательства поджога.
— И нашли?
— Не знаю. Они не говорят. Зато они нашли труп.
ГЛАВА 6
— Чье тело? — автоматически спросил я.
— Никто не знает, — ответил Кен. — Кэри только что приехал, сразу после меня. — Мы разговаривали через барьер, так как полицейский заявил, что я, как неуполномоченное лицо, не могу войти. — Я его уполномочиваю, — серьезно сказал Кен. — Я здесь работаю, и он мне очень нужен.
Полицейский немного поколебался, быстро огляделся вокруг и, не увидев поблизости ни одного вышестоящего чина, позволил мне войти, как бы не заметив этого. Я прошел с Кеном и присоединился к группе людей, окруживших Кэри Хьюэтта, который взглянул на меня невидящими глазами и не пытался опротестовать мое присутствие.
Он был одет по-воскресному небрежно: в клетчатую рубашку и свитер — в отличие от его строгой рубашки с галстуком под белым медицинским халатом. Он утратил былую авторитетность и теперь превратился в чем-то обеспокоенного и озадаченного человека. «У него, наверное, не было времени побриться, — подумал я, увидев его лицо, покрытое серой щетиной, — да и позавтракать не успел, потому и выглядит осунувшимся и голодным». Это новое потрясение заметно состарило его.
— Я не представляю себе, кто мог оставаться в здании так поздно, — говорил он. — Когда мы уходили, мы все заперли, как обычно. И проверили, все ли вышли. Если же кто-то и был внутри, то это не наши.
— А может, это сам поджигатель, — высказал предположение один из стоявших рядом людей. — Часто негодяи попадают в ими же подстроенную ловушку.
Как я потом выяснил, это был полицейский в обычной одежде, но мне его никто не представил, и я так и не узнал его имени. Терпимое отношение Кэри к моему присутствию повлияло на отношение ко мне остальных. Позднее он даже заметил, что рад за Кена, что у него есть друг, который может его поддержать, и сокрушался о своем одиночестве.
В это время внутри обгоревшего здания работая патологоанатом. Но передвигаться нужно было очень осторожно, так как стены в любой момент могли завалиться от самого легкого прикосновения. Позднее я выяснил, что обгоревший труп нашли в той части, которая раньше служила аптекой.
Тело было изуродовано до неузнаваемости, даже его пол пока не определили.
— Похоже, тело нашли еще вчера вечером, — тихо сказал мне Кен. — Но, поскольку было уже темно, да и место небезопасно, решили оставить все как есть до утра и уже при дневном свете во всем как следует разобраться. Поэтому тут установили патруль и вернулись утром, незадолго до моего приезда. Черт его знает, что творится!
— Могло бы быть и хуже, — сказал я.
— Что ты имеешь в виду?
— Там мог оказаться один из вас. Кто-нибудь из ваших сотрудников мог потревожить поджигателя, и он поспешил бы от него избавиться.
— Да уж. — Но это предположение было для него не ново. — Если в боксах остаются пациенты, то кто-нибудь из нас обычно остается дежурить на ночь. Скотт вчера целый день присматривал за кобылой, да и я несколько раз заходил к ней. Мы с Белиндой навестили ее вчера, вернувшись из Стрэтфорда, а потом еще раз перед сном. Оба раза мы видели полицию, но я решил, что они здесь дежурят, потому что здание небезопасно. — Кен вдруг замолчал, словно подумав о чем-то другом. — Скотт должен быть здесь с минуты на минуту.
— Так с кобылой все в порядке?
— Плюнь три раза через левое плечо.
Мы с Кеном решили проверить, как чувствуют себя обе пациентки. Они, казалось, спали, мирно стоя в своих боксах, живые и выздоравливающие.
— А с этой что? — спросил я, подойдя к соседним воротам.
— У нее что-то с легкими. Дисфункция на вдохе при физической нагрузке: одна сторона глотки парализована. У крупных лошадей это часто встречается. Я вставил распорку, чтобы поддерживать эту часть глотки постоянно открытой, это значительно облегчит ей дыхание. Мы бы еще вчера отправили ее домой, но тренер сказал, что ему некогда будет за ней присматривать, и попросил оставить ее до завтра. Слава Богу, с ней не было никаких проблем.
— Ты оперировал ее здесь, в больнице?
— Конечно.
— Под полным наркозом?
— Да. Операция была довольно длительной, что-то около пятидесяти минут. Я оперировал ее в среду утром. Она была предварительно записана на операцию недели за две. Это не срочный случай.
— А те лошади, что погибли, требовали неотложного хирургического вмешательства?
Он подумал и покачал головой:
— Один жеребец скончался уже здесь, в боксе, от сердечного приступа, который случился после успешной операции на коленном суставе. Там не было ничего сложного: тридцатиминутная артроскопия. Я вынул у него из колена осколок отколовшейся кости.
— Скончался здесь? Кен кивнул.
— Это был ценный жеребец. Мы все делали с особой тщательностью. После операции Скотт оставался здесь всю ночь, заходил к нему постоянно, следил за монитором. Он скончался совершенно неожиданно, еще за минуту до этого с ним было все в порядке.
— Ты в этом никак не можешь быть виноват.
— Скажи об этом его владельцу. Когда жеребец умер, он был здесь, в этом вся беда.
— Это произошло на глазах у Скотта?
— Нет, не думаю. Честно говоря, по-моему, Скотт уснул, хотя клянется, что нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47