Кроме того, девушки в этот вечер держатся очень холодно: они знают, что ребята собираются драться со «всадниками» и знают, почему. В особенности оскорблена Кэрол, потому что Дьябло считается ее постоянным другом, а, насколько ей известно, Дьябло тоже не держался в стороне от этой испанской твари. Она не разговаривает с Дьябло с тех пор, как узнала про это. Остальные девушки берут пример с нее. Ребята держатся так же холодно, а бутылка помогает им успешно игнорировать девушек. Но вино, кроме того, притупляет их обычную осторожность. Собственно говоря, участника такой банды можно узнать по одному общему признаку: любой из них всегда начеку.Гуляют ли они по улице, сидят ли на крыльце или болтаются на углу– их глаза непрерывно шарят по сторонам: ведь нападение возможно в любую секунду. А сегодня эта настороженность исчезла. Вино, которое они пьют назло девушкам, притупило их бдительность. А в Гарлеме это очень легко может привести к роковому исходу.
Внезапное нападение застает их врасплох.
Из-за угла вылетает автомобиль. Он въезжает на тротуар, едва не сбив вскочившего со ступенек Ловкача. Второй автомобиль почти настигает Кончо, бросившегося через улицу к подвалу, где, как он знает, спрятан пистолет. Дверцы автомобилей распахиваются. На тротуар выскакивают двенадцать ребят, а автомобили с ревом скрываются за углом. Большинство «всадников» вооружены. Первым это замечает Дом.
Дом. У них шпалеры! Смывайся!
Раздаются выстрелы. Полупьяные «альбатросы» скатываются с крыльца от выстрелов. К счастью, пистолеты– всего только самоделки, рассчитанные на один выстрел. В Гарлеме нетрудно обзавестись настоящим оружием, в арсенале «всадников» имеется три пистолета тридцать восьмого калибра. В этот вечер, однако, по некоторым причинам,– в частности, потому, что повод к этой ссоре весьма сомнителен,– они выбрали оружие, которое в Гарлеме считается давно устаревшим. Вероятно, они вообще не собираются наносить противнику серьезный урон. И напали вот так исподтишка только для того, чтобы избежать назревающей драки, поскольку драка из-за девчонки– общеизвестной шлюхи– удовольствие бессмысленное и дорогое.
Однако самоделки отнюдь не игрушки. Пули двадцать второго калибра, которыми их заряжают, могут убить человека точно так же, как из настоящих пистолетов.
Одна из этих пуль попадает в ногу Дому. Он падает на мостовую и ползет к подвалу. К нему подбегают Башня Рирдон и Дэнни Ди Паче, хватают его за руки и волокут к подвалу дома на углу. Выстрелы затихают: самоделки были только у восьмерых «всадников» и семеро уже успели выпалить свой единственный заряд. Последний стреляет не целясь и все двенадцать бросаются за угол, пробегая мимо того места, где притаились Дом, Башня и Дэнни.
Дом. Сволочи! Выродки японские!
Дэнни. Тише! Они нас услышат!
Дом. Как ты думаешь, я потеряю ногу? Господи, неужели я останусь без ноги?
Башня. Да тише ты! Заткнись, ради бога!
Дэнни. Что они там делают?
Башня. Остановились на углу.
Дэнни. Что это? Слушайте!
Они прислушиваются.
Башня. Сирена! Полицейские!
Дэнни. Здорово! У них же у всех шпалеры. Тут им и...
Башня. Погоди-ка. Вон смотри!
Все трое смотрят в указанном направлении. «Всадники» остановились на углу. Там в распахнутой куртке стоит Рафаэль Моррез. Один за другим «всадники» быстро отдают ему самоделки, и слепой уверенно и быстро прячет их под курткой и за широким поясом. Последним отдает компрометирующее оружие Фрэнки Анарилес. Остальные «всадники» уже разбежались по двое и по трое.
Фрэнки (хлопая его по плечу).Молодец, Ральфи!
Он убегает. Рафаэль Моррез застегивает куртку и, постукивая тростью по тротуару, идет вперед. Рядом останавливается полицейская машина.
Первый патрульный. Эй, ты! Иди-ка сюда!
Моррез оборачивается. Первый патрульный уже собирается вылезти из машины, но второй останавливает его.
Второй патрульный. Все в порядке, Чарли. Этот не из них. Он слепой. Я его уже несколько раз видел.
Полицейская машина отъезжает. Моррез ускоряет шаги, и его тросточка стучит по тротуару, пока он быстро идет по длинной улице к испанскому Гарлему.
* * *
– Понимаете? – спросил Дом. – Он был у них хранителем оружия. Они отдали ему шпалеры и он преспокойно ушел. Если бы их схватили, они вышли бы чистенькими. Сами видите, что Рафаэль Моррез не был ангелом.
– Потому что в одной из драк он спрятал их оружие? – спросил Хэнк.
– В одной из драк? Да что вы, не понимаете, что ли, мистер Белл? Он был полноправным членом их проклятой банды.
* * *
– Хэнк, – сказала Карин. – Ты нездоров?
– Нет. Я прекрасно себя чувствую, – улыбнулся он.
– Нервничаешь из-за процесса?
– Как обычно, – сказал он и вздохнул. – Пожалуй, мне хватит на сегодня. Ведь у меня есть еще суббота и воскресенье.
– Так почему же ты не кончаешь?
– Видишь ли, я получил заключение лаборатории, которое хотелось бы прочесть, – ответил он. – И... – Он пожал плечами. – Скажи, Карин...
– Что?
– Убийство... это же убийство, правда?
– Что с тобой, дорогой?
– Не обращай внимания... Это просто... Не обращай внимания.
Порывшись в портфеле, Хэнк вытащил голубую папку с лабораторным заключением. Карин наблюдала за ним. Вдруг она увидела, что он весь напрягся и принялся перечитывать заключение, водя пальцем по строчкам как начинающий. Потом покачал головой и, отодвинув кресло, принялся расхаживать по комнате.
– Может быть, пройдемся, – сказал он. – Дженни ведь вернется не скоро?
– Она отправилась на вечеринку. Бойкот, объявленный ей соседскими детьми, по-видимому, снимается.
Они вышли из дому и направились к реке. Вечер был теплый, по небу, закрывая молодой месяц, неслись темные облака. Они прошли через лесок, сели на скале, над железнодорожными путями и рекой, закурили. При свете спички она увидела его лицо – сумрачное, беспомощное, еще такое юное...
– Что случилось, Хэнк? – спросила Карин.
– В понедельник начинается процесс, – ответил он.
– Ну и?..
– У меня собраны неопровержимые доказательства предумышленного убийства. Я занимался этим целый месяц, исследуя все, что могло иметь отношение к делу. И вот сегодня... сегодня я не знаю, как мне поступить...
– Но дело ясное?
– Да... Нет. Не знаю... Нет, дело неясное. Черт бы его побрал, неясное! Карин, я узнал сегодня, что убитый сам был членом банды! Сначала я просто не мог этому поверить! Но я вызвал к себе нескольких «всадников» и допросил их. Они все как один подтвердили это. Рафаэль Моррез был членом банды и очень ценным для них. Слепота практически гарантировала ему неприкосновенность со стороны полиции.
– Что же из этого следует?
– Но где же конец, Карин? Где, черт побери, границы? Ведь ребята, которые его убили, знали, что он был членом банды. Двое из них видели его прежде! А это значит, что в вечер убийства они могли его узнать. А если так, то в этом случае выходит, что они знали о том, что он слепой, когда убивали его.
– Значит, с одной стороны, – умышленное убийство слепого, а с другой стороны, жертва, сама замешанная в преступлениях.
– Ну, конечно, кем бы ни был Моррез, это не играет никакой роли. Ведь если убивают гангстера, мы судим его убийцу. Беда в том... Карин, я больше не знаю, что правильно и что нет... Я наконец получил из полицейской лаборатории заключение относительно ножей. Карин, я же должен добиться осуждения этих ребят! Я должен доказать, что они виновны в убийстве. Над этим я и работал. Из этого предположения я и исходил, доказательства этого я и подбирал. Но потом я поговорил с ними, понял их, узнал их самих, их родителей, весь механизм этих чертовых банд, и эти улицы, эти проклятые, длинные, темные улицы... Карин! Карин!
– Милый, не надо!
– И все это разом опрокинуло мои представления о добре и зле.
– Но ведь убийство – это же зло? – сказала Карин.
– Безусловно. Но кто совершил это убийство? Кто несет за него ответственность? Да, конечно, эти ребята убили. Но разве надо рассматривать только завершающее деяние? Слишком много обстоятельств привело к этому убийству. Если эти ребята виновны, то виноваты и их родители, и весь город, и полиция – где тут конец? Где я должен остановиться? – Он помолчал. – Карин, я ведь не борец за правду!
– О том, где тебе остановиться, Хэнк, говорит закон. Ты должен думать только о законе.
– Как юрист – да. Но ведь я еще и человек! Юрист во мне не может существовать отдельно от всего остального.
– Но и убийца в каждом из этих ребят неотделим от...
– Знаю. Но что заставило их убить? Вот о чем я говорю! Они убили, это правда, но разве это обязательно делает их убийцами?
– Ты начинаешь играть словами, Хэнк. Если они убили, значит они виновны в убийстве. И это все, о чем ты должен помнить.
– А сама ты веришь в это, Карин?
– Я стараюсь тебе помочь, Хэнк.
– Но ты веришь в то, о чем только что говорила?
– Нет, – тихо ответила она.
– Вот и я не верю. – Он немного помолчал. – А я ведь не крестоносец.
– Хэнк...
– Я не крестоносец, Карин. Я никогда им не был. Полагаю, что за это мы должны быть с тобой благодарны Гарлему. Наверное в глубине души я все-таки трус.
– Нет, Хэнк, ты человек очень смелый.
– Я боюсь, Карин. Я уже так давно боюсь и думаю, что все это наследие этих улиц. Страх, который всегда внутри, всегда готов взорваться внутри тебя, как бочонок с порохом, к которому медленно приближается тлеющий шнур. И вот ты ждешь, пока все это взорвется, ждешь, когда все это тебя уничтожит! Я... я...
– Перестань, Хэнк! Ну прошу тебя, не надо!
– Я проносил его с собой всю войну и всегда он, этот страх, сидел внутри меня и поджидал... поджидал... Но что же это за страх? Страх перед жизнью? Перед повседневной жизнью? Этот страх возник во мне, когда я был еще совсем ребенком и терзал меня до тех пор, пока единственной моей мечтой не стало горячее желание выбраться из Гарлема, уйти от места, которое породило этот страх. Но когда я выбрался оттуда, то оказалось слишком поздно, потому что страх этот уже стал моей неотъемлемой частью, как печень или сердце. А потом я встретился с тобой.
Она взяла его руку и прижала к своему лицу. Он почувствовал, что она плачет. Он покачал головой:
– И начинаешь... Начинаешь сомневаться, Карин. Встречаешься с этим подавляющим ужасом улиц и дюйм за дюймом этот страх снова начинает въедаться в тебя, пока не начнешь спрашивать себя, кто ты и что ты. Мужчина ли ты? А если мужчина, то почему ты отдал другому свою девушку, пока отсутствовал? Почему позволил умереть своему деду? Почему ты все время боишься? Да кто же ты такой, черт побери? Кто ты такой?
Неожиданно он очень быстро и неловко притянул ее к себе. В темноте она чувствовала, как дрожит его тело.
– А потом ты. Ты, Карин, ты, которая явилась для меня как свет, как тепло, как чудесное избавление. И тогда страх этот ненадолго меня оставил, до тех пор пока я не стал думать о том, что ты кого-то любила до меня и что ты уже кого-то знала перед тем как...
– Но ведь я же люблю тебя, Хэнк!
– Да, я знаю, но...
– Люблю тебя, люблю...
– ...И я думал о том, почему должен был быть кто-то другой, почему? Почему? И я боялся, что потеряю тебя так же, как потерял тебя он. Что же это со мной такое, Карин? Разве я не знаю, что ты меня любишь. Разве я не знал, что ты порвала с ним, потому что тебе нужен был я, именно я, но все это перемешалось с тем страхом внутри меня, пока... пока...
И тут он заплакал. Она слышала, как он плачет и вся ослабела от беспомощного страха. Ведь это плакал он, ее муж, и она не знала, как остановить его, остановить своего мужа, Ей казалось, что во всей вселенной не было более щемящих сердце звуков, чем звуки его рыданий в темноте. Она молча целовала его мокрое от слез лицо, целовала его руки, а он, справившись с душившими его слезами, сказал очень тихо:
– Но я не борец за правду, Карин. И я никогда им не был. Я знаю, как должен поступить, тем не менее в понедельник утром я Еойду в зал суда и буду обвинять их в предумышленном убийстве, потому что это безопасный путь, потому что это легкий путь, потому что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Внезапное нападение застает их врасплох.
Из-за угла вылетает автомобиль. Он въезжает на тротуар, едва не сбив вскочившего со ступенек Ловкача. Второй автомобиль почти настигает Кончо, бросившегося через улицу к подвалу, где, как он знает, спрятан пистолет. Дверцы автомобилей распахиваются. На тротуар выскакивают двенадцать ребят, а автомобили с ревом скрываются за углом. Большинство «всадников» вооружены. Первым это замечает Дом.
Дом. У них шпалеры! Смывайся!
Раздаются выстрелы. Полупьяные «альбатросы» скатываются с крыльца от выстрелов. К счастью, пистолеты– всего только самоделки, рассчитанные на один выстрел. В Гарлеме нетрудно обзавестись настоящим оружием, в арсенале «всадников» имеется три пистолета тридцать восьмого калибра. В этот вечер, однако, по некоторым причинам,– в частности, потому, что повод к этой ссоре весьма сомнителен,– они выбрали оружие, которое в Гарлеме считается давно устаревшим. Вероятно, они вообще не собираются наносить противнику серьезный урон. И напали вот так исподтишка только для того, чтобы избежать назревающей драки, поскольку драка из-за девчонки– общеизвестной шлюхи– удовольствие бессмысленное и дорогое.
Однако самоделки отнюдь не игрушки. Пули двадцать второго калибра, которыми их заряжают, могут убить человека точно так же, как из настоящих пистолетов.
Одна из этих пуль попадает в ногу Дому. Он падает на мостовую и ползет к подвалу. К нему подбегают Башня Рирдон и Дэнни Ди Паче, хватают его за руки и волокут к подвалу дома на углу. Выстрелы затихают: самоделки были только у восьмерых «всадников» и семеро уже успели выпалить свой единственный заряд. Последний стреляет не целясь и все двенадцать бросаются за угол, пробегая мимо того места, где притаились Дом, Башня и Дэнни.
Дом. Сволочи! Выродки японские!
Дэнни. Тише! Они нас услышат!
Дом. Как ты думаешь, я потеряю ногу? Господи, неужели я останусь без ноги?
Башня. Да тише ты! Заткнись, ради бога!
Дэнни. Что они там делают?
Башня. Остановились на углу.
Дэнни. Что это? Слушайте!
Они прислушиваются.
Башня. Сирена! Полицейские!
Дэнни. Здорово! У них же у всех шпалеры. Тут им и...
Башня. Погоди-ка. Вон смотри!
Все трое смотрят в указанном направлении. «Всадники» остановились на углу. Там в распахнутой куртке стоит Рафаэль Моррез. Один за другим «всадники» быстро отдают ему самоделки, и слепой уверенно и быстро прячет их под курткой и за широким поясом. Последним отдает компрометирующее оружие Фрэнки Анарилес. Остальные «всадники» уже разбежались по двое и по трое.
Фрэнки (хлопая его по плечу).Молодец, Ральфи!
Он убегает. Рафаэль Моррез застегивает куртку и, постукивая тростью по тротуару, идет вперед. Рядом останавливается полицейская машина.
Первый патрульный. Эй, ты! Иди-ка сюда!
Моррез оборачивается. Первый патрульный уже собирается вылезти из машины, но второй останавливает его.
Второй патрульный. Все в порядке, Чарли. Этот не из них. Он слепой. Я его уже несколько раз видел.
Полицейская машина отъезжает. Моррез ускоряет шаги, и его тросточка стучит по тротуару, пока он быстро идет по длинной улице к испанскому Гарлему.
* * *
– Понимаете? – спросил Дом. – Он был у них хранителем оружия. Они отдали ему шпалеры и он преспокойно ушел. Если бы их схватили, они вышли бы чистенькими. Сами видите, что Рафаэль Моррез не был ангелом.
– Потому что в одной из драк он спрятал их оружие? – спросил Хэнк.
– В одной из драк? Да что вы, не понимаете, что ли, мистер Белл? Он был полноправным членом их проклятой банды.
* * *
– Хэнк, – сказала Карин. – Ты нездоров?
– Нет. Я прекрасно себя чувствую, – улыбнулся он.
– Нервничаешь из-за процесса?
– Как обычно, – сказал он и вздохнул. – Пожалуй, мне хватит на сегодня. Ведь у меня есть еще суббота и воскресенье.
– Так почему же ты не кончаешь?
– Видишь ли, я получил заключение лаборатории, которое хотелось бы прочесть, – ответил он. – И... – Он пожал плечами. – Скажи, Карин...
– Что?
– Убийство... это же убийство, правда?
– Что с тобой, дорогой?
– Не обращай внимания... Это просто... Не обращай внимания.
Порывшись в портфеле, Хэнк вытащил голубую папку с лабораторным заключением. Карин наблюдала за ним. Вдруг она увидела, что он весь напрягся и принялся перечитывать заключение, водя пальцем по строчкам как начинающий. Потом покачал головой и, отодвинув кресло, принялся расхаживать по комнате.
– Может быть, пройдемся, – сказал он. – Дженни ведь вернется не скоро?
– Она отправилась на вечеринку. Бойкот, объявленный ей соседскими детьми, по-видимому, снимается.
Они вышли из дому и направились к реке. Вечер был теплый, по небу, закрывая молодой месяц, неслись темные облака. Они прошли через лесок, сели на скале, над железнодорожными путями и рекой, закурили. При свете спички она увидела его лицо – сумрачное, беспомощное, еще такое юное...
– Что случилось, Хэнк? – спросила Карин.
– В понедельник начинается процесс, – ответил он.
– Ну и?..
– У меня собраны неопровержимые доказательства предумышленного убийства. Я занимался этим целый месяц, исследуя все, что могло иметь отношение к делу. И вот сегодня... сегодня я не знаю, как мне поступить...
– Но дело ясное?
– Да... Нет. Не знаю... Нет, дело неясное. Черт бы его побрал, неясное! Карин, я узнал сегодня, что убитый сам был членом банды! Сначала я просто не мог этому поверить! Но я вызвал к себе нескольких «всадников» и допросил их. Они все как один подтвердили это. Рафаэль Моррез был членом банды и очень ценным для них. Слепота практически гарантировала ему неприкосновенность со стороны полиции.
– Что же из этого следует?
– Но где же конец, Карин? Где, черт побери, границы? Ведь ребята, которые его убили, знали, что он был членом банды. Двое из них видели его прежде! А это значит, что в вечер убийства они могли его узнать. А если так, то в этом случае выходит, что они знали о том, что он слепой, когда убивали его.
– Значит, с одной стороны, – умышленное убийство слепого, а с другой стороны, жертва, сама замешанная в преступлениях.
– Ну, конечно, кем бы ни был Моррез, это не играет никакой роли. Ведь если убивают гангстера, мы судим его убийцу. Беда в том... Карин, я больше не знаю, что правильно и что нет... Я наконец получил из полицейской лаборатории заключение относительно ножей. Карин, я же должен добиться осуждения этих ребят! Я должен доказать, что они виновны в убийстве. Над этим я и работал. Из этого предположения я и исходил, доказательства этого я и подбирал. Но потом я поговорил с ними, понял их, узнал их самих, их родителей, весь механизм этих чертовых банд, и эти улицы, эти проклятые, длинные, темные улицы... Карин! Карин!
– Милый, не надо!
– И все это разом опрокинуло мои представления о добре и зле.
– Но ведь убийство – это же зло? – сказала Карин.
– Безусловно. Но кто совершил это убийство? Кто несет за него ответственность? Да, конечно, эти ребята убили. Но разве надо рассматривать только завершающее деяние? Слишком много обстоятельств привело к этому убийству. Если эти ребята виновны, то виноваты и их родители, и весь город, и полиция – где тут конец? Где я должен остановиться? – Он помолчал. – Карин, я ведь не борец за правду!
– О том, где тебе остановиться, Хэнк, говорит закон. Ты должен думать только о законе.
– Как юрист – да. Но ведь я еще и человек! Юрист во мне не может существовать отдельно от всего остального.
– Но и убийца в каждом из этих ребят неотделим от...
– Знаю. Но что заставило их убить? Вот о чем я говорю! Они убили, это правда, но разве это обязательно делает их убийцами?
– Ты начинаешь играть словами, Хэнк. Если они убили, значит они виновны в убийстве. И это все, о чем ты должен помнить.
– А сама ты веришь в это, Карин?
– Я стараюсь тебе помочь, Хэнк.
– Но ты веришь в то, о чем только что говорила?
– Нет, – тихо ответила она.
– Вот и я не верю. – Он немного помолчал. – А я ведь не крестоносец.
– Хэнк...
– Я не крестоносец, Карин. Я никогда им не был. Полагаю, что за это мы должны быть с тобой благодарны Гарлему. Наверное в глубине души я все-таки трус.
– Нет, Хэнк, ты человек очень смелый.
– Я боюсь, Карин. Я уже так давно боюсь и думаю, что все это наследие этих улиц. Страх, который всегда внутри, всегда готов взорваться внутри тебя, как бочонок с порохом, к которому медленно приближается тлеющий шнур. И вот ты ждешь, пока все это взорвется, ждешь, когда все это тебя уничтожит! Я... я...
– Перестань, Хэнк! Ну прошу тебя, не надо!
– Я проносил его с собой всю войну и всегда он, этот страх, сидел внутри меня и поджидал... поджидал... Но что же это за страх? Страх перед жизнью? Перед повседневной жизнью? Этот страх возник во мне, когда я был еще совсем ребенком и терзал меня до тех пор, пока единственной моей мечтой не стало горячее желание выбраться из Гарлема, уйти от места, которое породило этот страх. Но когда я выбрался оттуда, то оказалось слишком поздно, потому что страх этот уже стал моей неотъемлемой частью, как печень или сердце. А потом я встретился с тобой.
Она взяла его руку и прижала к своему лицу. Он почувствовал, что она плачет. Он покачал головой:
– И начинаешь... Начинаешь сомневаться, Карин. Встречаешься с этим подавляющим ужасом улиц и дюйм за дюймом этот страх снова начинает въедаться в тебя, пока не начнешь спрашивать себя, кто ты и что ты. Мужчина ли ты? А если мужчина, то почему ты отдал другому свою девушку, пока отсутствовал? Почему позволил умереть своему деду? Почему ты все время боишься? Да кто же ты такой, черт побери? Кто ты такой?
Неожиданно он очень быстро и неловко притянул ее к себе. В темноте она чувствовала, как дрожит его тело.
– А потом ты. Ты, Карин, ты, которая явилась для меня как свет, как тепло, как чудесное избавление. И тогда страх этот ненадолго меня оставил, до тех пор пока я не стал думать о том, что ты кого-то любила до меня и что ты уже кого-то знала перед тем как...
– Но ведь я же люблю тебя, Хэнк!
– Да, я знаю, но...
– Люблю тебя, люблю...
– ...И я думал о том, почему должен был быть кто-то другой, почему? Почему? И я боялся, что потеряю тебя так же, как потерял тебя он. Что же это со мной такое, Карин? Разве я не знаю, что ты меня любишь. Разве я не знал, что ты порвала с ним, потому что тебе нужен был я, именно я, но все это перемешалось с тем страхом внутри меня, пока... пока...
И тут он заплакал. Она слышала, как он плачет и вся ослабела от беспомощного страха. Ведь это плакал он, ее муж, и она не знала, как остановить его, остановить своего мужа, Ей казалось, что во всей вселенной не было более щемящих сердце звуков, чем звуки его рыданий в темноте. Она молча целовала его мокрое от слез лицо, целовала его руки, а он, справившись с душившими его слезами, сказал очень тихо:
– Но я не борец за правду, Карин. И я никогда им не был. Я знаю, как должен поступить, тем не менее в понедельник утром я Еойду в зал суда и буду обвинять их в предумышленном убийстве, потому что это безопасный путь, потому что это легкий путь, потому что.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27