В этой части фильма нагнетается напряжение. Герой разгадывает загадку, а стало быть, его можно считать детективом. Ты согласен?
– Ну, в известном смысле...
– Конечно, он детектив, Берт. По мере того как он увлекается расследованием, загадочный элемент усиливается. А кроме того, есть вполне реальный труп. Остается только выяснить, убийство это или нет. Но Антониони отбрасывает его, потому что заинтересован в другом...
– Кого отбрасывает? Труп?
– Нет, не труп. Собственно, труп он тоже в каком-то смысле отбрасывает, но я имела в виду загадочный элемент. – Синди подозрительно посмотрела на Берта. – Ты опять надо мной издеваешься?
– Да, – ответил он с улыбкой.
– Не будь таким умником, – сказала она и тоже улыбнулась. Клинг счел это добрым знаком. – Я хотела сказать, что Антониони отбрасывает таинственность, когда она сослужила свою службу. Он делал фильм об иллюзии и реальности, об отчуждении и так далее, поэтому его не интересует, кто убил, почему и прочая чепуха.
– Прекрасно, – сказал Клинг, – но я по-прежнему не могу сообразить...
– Вот мне и показалось, что уголовное расследование чем-то напоминает детское желание понять соитие...
– Это гениально, Синди. Как ты только до этого додумалась!
– Подожди минутку!
– Ладно, я слушаю.
– Я тебя заинтриговала, а? – спросила она и снова улыбнулась.
Еще один добрый знак, подумал Берт и сказал:
– Продолжай!
– Детектив как представитель власти по долгу службы постоянно наблюдает результаты насилия, а это похоже на то, как ребенок воспринимает сцену соития. Ему кажется, что отец причиняет матери боль, ему кажется, что ее стоны – выражение этой боли, что они борются друг с другом. Он истолковывает сцену именно так, поскольку у него нет ни опыта, ни информации. Он не знает, Берт, чем занимаются его родители. Этого он не в силах понять. Но это его завораживает и...
– Если ты полагаешь, что вид человека, зарубленного топором, может кого-то заворожить...
– Господи, я же не об том! Я и не собиралась проводить такие аналогии, хотя, если вдуматься, то и в них есть доля истины.
– Что же ты имела в виду?
– Только то, что насилие обладает притягательной силой. Как и созерцание его результатов.
– В прошлую субботу, созерцая результаты насилия, я чуть не сблевал, – сообщил Клинг.
– Это в известной степени аргумент в пользу притягательности насилия, – отрезала Синди. – Но ты отвлекаешь меня от главного. Главная идея диссертации...
– Не уверен, что она мне понравится.
– Почему это?
– Ты сама сказала, что эту тему подсказал тебе я.
– Но вдохновил меня Антониони.
– Сначала ты сказала, что я!
– Антониони дал первоначальный толчок. А потом уже возник ты, что естественно, потому что ты имеешь дело с убийствами, а я очень люблю тебя, и меня интересует твоя работа. Все ясно?
– Ну, это еще куда ни шло...
– Ты меня никак не дослушаешь.
– Слушаю изо всех сил.
– Ладно. Итак, мы имеем детектива, который созерцает плоды насилия и пытается понять, что же именно произошло.
– Что тут особенно размышлять, когда видишь покойника с двумя дырками в голове? То есть я хочу сказать – и так понятно, что в него стреляли.
– Это очевидно, но ты пытаешься понять, кто стрелял, что его заставило стрелять и так далее. Ты не можешь по-настоящему понять, что произошло, пока не поймешь того, кто стрелял. Улавливаешь мысль?
– Нет, тут ты не права. Обычно мы узнаем очень многое, прежде чем арестовываем человека. Если уж выдвигать обвинения, надо иметь серьезные основания.
– И на чем вы основываетесь, когда арестовываете подозреваемого?
– На фактах. В уголовном расследовании полным-полно запертых чуланов. Мы вскрываем их один за другим в поисках скелета.
– Вот именно! – торжествующе произнесла Синди. – Вы ищете мелкие подробности. Вы изучаете детали, чтобы отыскать ключ, благодаря которому целое приобретает некий смысл – то, что делал герой в фильме Антониони. Очень часто при расследовании вы обнаруживаете факты, которые нелегко объяснить. Ясность наступает гораздо позже. Точно так же ребенок понимает смысл сцены соития, только когда становится юношей. Тогда он может сказать себе: «Вот, оказывается, что они делали. Они занимались любовью!»
– Лично я не видел, как мои родители этим занимаются, – сказал Клинг.
– Ты просто подсознательно вытеснил эти воспоминания.
– Да нет же, я просто никогда не видел.
– Чего?
– Того!
– Видишь, ты даже не можешь выговорить вслух это слово, – сказала Синди, хихикая. – Заметь, как удачно ты вытеснил это в подсознание.
– Знаешь, чего я не люблю в психологах? – начал Клинг.
– Чего? – посмеиваясь спросила Синди.
– Они все время что-то интерпретируют.
– Тем же занимаешься и ты – каждый день, только у вас это называется расследованием, – сказала Синди. Она перестала смеяться и выглядела теперь очень серьезной, даже усталой. – Разве ты не видишь, к чему это приводит? Детектив наблюдает насилие, которое он не может ни понять, ни взять под контроль. Поначалу оно пугает и сбивает его с толку, но постепенно все проясняется. Это будет замечательная диссертация. А ты что хочешь, то и думай!
– Не сомневаюсь, что диссертация будет классной, – сказал Клинг. – Давай проработаем сцену соития.
Он глядел на нее снизу вверх, а она на него сверху вниз, их взгляды встретились, и некоторое время они молчали. Он смотрел и думал, до чего же любит ее. Васильковые глаза, бледное осунувшееся лицо, чуть приоткрытые губы. Она глубоко вздохнула, и рука со стаканом бессильно опустилась вниз. Он понял, что она ему ответит. Она согласится, хотя ей совершенно не хочется. У нее плохое настроение, и она думает, что выглядит непривлекательно. Больше всего ей хотелось бы посидеть, глядя на небо и попивая виски, а потом немного вздремнуть. Сейчас ей было совсем не до любви. Но если он хочет, она согласна.
Он прочитал это по ее глазам и губам и почувствовал себя насильником.
– Может, и в самом деле не стоит, – сказал он. – А то это будет напоминать некрофилию.
Синди улыбнулась ему в ответ вялой улыбкой. Клинг осторожно взял стакан из ее бессильно висевшей руки и пошел наполнить его.
Он был сильно разочарован.
Глава 6
В среду утром, после одиннадцати, в следственный отдел позвонила Анна Гилрой и попросила позвать Клинга.
– Привет, – сказала она. – Надеюсь, не разбудила?
– Нет, – ответил он. – Я уже давно на дежурстве.
– Не забыли меня? – спросила она.
– Конечно, нет.
– Я кое-что вспомнила. Вы же сказали, чтобы я обязательно звонила, если что-нибудь вспомню.
– Вообще-то это была ваша идея.
– Моя так моя. У вас хорошая память.
– Итак? – Клинг выжидающе замолчал.
– Вам не интересно знать, что именно я вспомнила?
– Это связано с делом Лейденов?
– Конечно. Неужели вы думаете, я буду отрывать вас от дел пустой болтовней?
– Разумеется, нет.
– Разумеется, – повторила Анна, и Клинг понял, что она улыбнулась. Самое удивительное, что он тоже улыбнулся.
– Что же вы вспомнили? – спросил Клинг.
– В прошлую пятницу Розе Лейден звонила я.
– Виноват, что-то я не улавливаю...
– Очень жаль, что не улавливаете, – сказала она, и наступило молчание. – Алло! – крикнула она в трубку.
– Я слушаю.
– Прекрасно. Помните, в телеграмме мистера Лейдена была просьба позвонить его жене? Насчет чековой книжки?
– Да.
– Так вот, ей позвонила я.
– Понимаю.
– Вам не интересно, о чем мы говорили?
– Конечно, интересно.
– Но сейчас я не могу говорить, – сказала Анна.
Клинг чуть было не спросил: «Так зачем тогда было звонить?» Но вместо этого произнес:
– Когда вы сможете говорить?
– Готова встретиться через полчаса. И обсудить это за хорошим долгим ленчем.
– Долгого у меня не получится.
– Тогда за коротким. У меня покладистый характер.
– И несмотря на это, мисс Гилрой...
– Зовите меня Анной.
– И все же, боюсь, за ленчем нам встретиться не удастся. Я мог бы подъехать к вам в фирму позже и поговорить...
– Мы можем что-нибудь выпить в баре часов в пять, – предложила она.
Клинг промолчал.
– Понимаю, – сказала Анна. – Вам не положено пить при исполнении служебных обязанностей.
– Дежурство у меня заканчивается в четыре сорок пять, – сообщил Клинг и удивился собственным словам. С чего это он перед ней отчитывается?
– Значит, бар «Раундли» на Джефферсон-авеню в пять.
– Лучше четверть шестого. Я поеду прямо с работы.
– И не забудьте захватить пистолет, – сказала Анна и повесила трубку.
– Кто это? – спросил Карелла. – Синди?
– Нет, – ответил Клинг и, победив в себе желание солгать, признался: – Девица Гилрой.
– Что ей нужно?
– Оказывается, это она говорила в пятницу по телефону с Розой Лейден!
– Есть какая-то информация?
– Не знаю. Она еще не сказала, о чем был разговор.
– Почему?
– Не могла говорить.
– Зачем тогда звонила?
– Чтобы дать мне знать.
– О чем? Она же ничего не сказала!
– Мы увидимся позже. Она готова дать информацию.
– Не сомневаюсь, – усмехнулся Карелла. – И не только информацию. – Он выдвинул ящик стола, взял кобуру с револьвером калибра 0,38, лежавшую рядом с коробкой патронов, и прикрепил ее к поясу. – Если тебя интересует, – сказал он, – я только что связывался с отделом регистрации личного оружия. Человек по имени Уолтер Дамаск не регистрировал пистолет «Айвер Джонсон» калибра ноль двадцать два.
– Интересно! – воскликнул Клинг.
– Пошли, – сказал Карелла. – Навестим кое-кого из соседей Лейдена.
Клинг застегнул кобуру на плече. Вспоминая последние слова Анны и то, что сказала ему Синди насчет психологов и символов, он вдруг слегка испугался и занервничал, но потом немного воодушевился. С опаской взглянув на Кареллу, словно тот мог прочитать его мысли, Клинг последовал за ним.
* * *
Миссис Кармен Лейбовиц, вдове импозантного вида и с приятными манерами, было лет пятьдесят пять. Она жила напротив Лейденов, и ее, конечно, шокировало случившееся.
По ее словам, жильцы направили петицию с требованием обеспечить их безопасность. «Кошмар, что творится в районе, – жаловалась миссис Лейбовиц, – людей грабят и убивают не только в лифтах, но и в собственных постелях. Тихий ужас!» Она живет в этом доме уже тридцать четыре года, приехала сюда юной девушкой, воспитала детей и не уехала даже после смерти мужа три года назад. Но такого на ее памяти еще не бывало. Эти животные буквально подстерегают людей, чтобы отправить их на тот свет, просто страшно выйти за порог.
– Я одинокая женщина, – сказала она. – Это очень трудно. Я имею в виду, трудно жить одной!
Она говорила громким, визгливым голосом. Потертый пуфик в стиле Людовика XVI, на котором она расположилась, стоял у обшитой деревом стены, увешанной картинами. На миссис Лейбовиц был костюм фирмы «Шанель» и туфли фирмы «Анри Бандель», волосы тщательно уложены, лицо носило все следы безупречного ухода. Она сообщила сыщикам, что они застали ее случайно: она собиралась ехать в центр по магазинам. Карелла пообещал не задерживать ее долго и отказался от кофе и пирога с изюмом. Из кухни доносились грохот посуды и звяканье серебра.
– Кто там? – спросил Карелла, показав на кухню.
– Моя девушка, – пристально посмотрев на него, ответила миссис Лейбовиц.
– Дочь?
– Служанка, – сказала она, не отводя изучающего взгляда.
– Приходящая? – спросил Клинг.
– Да, – ответила миссис Лейбовиц. Подвергнув и его лицо столь же тщательному исследованию, она не отрывала от него взгляда, словно надеясь услышать что-то еще. Когда стало ясно, что Клинг не собирается больше ничего говорить, миссис Лейбовиц повернулась к Карелле, сохраняя на лице все то же сосредоточенно-вопрошающее выражение.
– Во сколько она приходит? – спросил Карелла.
– В девять. Кроме четвергов и суббот.
– А когда уходит?
– После обеда. Вымоет посуду и уходит.
Карелла повернулся к Клингу и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
– Ну, в известном смысле...
– Конечно, он детектив, Берт. По мере того как он увлекается расследованием, загадочный элемент усиливается. А кроме того, есть вполне реальный труп. Остается только выяснить, убийство это или нет. Но Антониони отбрасывает его, потому что заинтересован в другом...
– Кого отбрасывает? Труп?
– Нет, не труп. Собственно, труп он тоже в каком-то смысле отбрасывает, но я имела в виду загадочный элемент. – Синди подозрительно посмотрела на Берта. – Ты опять надо мной издеваешься?
– Да, – ответил он с улыбкой.
– Не будь таким умником, – сказала она и тоже улыбнулась. Клинг счел это добрым знаком. – Я хотела сказать, что Антониони отбрасывает таинственность, когда она сослужила свою службу. Он делал фильм об иллюзии и реальности, об отчуждении и так далее, поэтому его не интересует, кто убил, почему и прочая чепуха.
– Прекрасно, – сказал Клинг, – но я по-прежнему не могу сообразить...
– Вот мне и показалось, что уголовное расследование чем-то напоминает детское желание понять соитие...
– Это гениально, Синди. Как ты только до этого додумалась!
– Подожди минутку!
– Ладно, я слушаю.
– Я тебя заинтриговала, а? – спросила она и снова улыбнулась.
Еще один добрый знак, подумал Берт и сказал:
– Продолжай!
– Детектив как представитель власти по долгу службы постоянно наблюдает результаты насилия, а это похоже на то, как ребенок воспринимает сцену соития. Ему кажется, что отец причиняет матери боль, ему кажется, что ее стоны – выражение этой боли, что они борются друг с другом. Он истолковывает сцену именно так, поскольку у него нет ни опыта, ни информации. Он не знает, Берт, чем занимаются его родители. Этого он не в силах понять. Но это его завораживает и...
– Если ты полагаешь, что вид человека, зарубленного топором, может кого-то заворожить...
– Господи, я же не об том! Я и не собиралась проводить такие аналогии, хотя, если вдуматься, то и в них есть доля истины.
– Что же ты имела в виду?
– Только то, что насилие обладает притягательной силой. Как и созерцание его результатов.
– В прошлую субботу, созерцая результаты насилия, я чуть не сблевал, – сообщил Клинг.
– Это в известной степени аргумент в пользу притягательности насилия, – отрезала Синди. – Но ты отвлекаешь меня от главного. Главная идея диссертации...
– Не уверен, что она мне понравится.
– Почему это?
– Ты сама сказала, что эту тему подсказал тебе я.
– Но вдохновил меня Антониони.
– Сначала ты сказала, что я!
– Антониони дал первоначальный толчок. А потом уже возник ты, что естественно, потому что ты имеешь дело с убийствами, а я очень люблю тебя, и меня интересует твоя работа. Все ясно?
– Ну, это еще куда ни шло...
– Ты меня никак не дослушаешь.
– Слушаю изо всех сил.
– Ладно. Итак, мы имеем детектива, который созерцает плоды насилия и пытается понять, что же именно произошло.
– Что тут особенно размышлять, когда видишь покойника с двумя дырками в голове? То есть я хочу сказать – и так понятно, что в него стреляли.
– Это очевидно, но ты пытаешься понять, кто стрелял, что его заставило стрелять и так далее. Ты не можешь по-настоящему понять, что произошло, пока не поймешь того, кто стрелял. Улавливаешь мысль?
– Нет, тут ты не права. Обычно мы узнаем очень многое, прежде чем арестовываем человека. Если уж выдвигать обвинения, надо иметь серьезные основания.
– И на чем вы основываетесь, когда арестовываете подозреваемого?
– На фактах. В уголовном расследовании полным-полно запертых чуланов. Мы вскрываем их один за другим в поисках скелета.
– Вот именно! – торжествующе произнесла Синди. – Вы ищете мелкие подробности. Вы изучаете детали, чтобы отыскать ключ, благодаря которому целое приобретает некий смысл – то, что делал герой в фильме Антониони. Очень часто при расследовании вы обнаруживаете факты, которые нелегко объяснить. Ясность наступает гораздо позже. Точно так же ребенок понимает смысл сцены соития, только когда становится юношей. Тогда он может сказать себе: «Вот, оказывается, что они делали. Они занимались любовью!»
– Лично я не видел, как мои родители этим занимаются, – сказал Клинг.
– Ты просто подсознательно вытеснил эти воспоминания.
– Да нет же, я просто никогда не видел.
– Чего?
– Того!
– Видишь, ты даже не можешь выговорить вслух это слово, – сказала Синди, хихикая. – Заметь, как удачно ты вытеснил это в подсознание.
– Знаешь, чего я не люблю в психологах? – начал Клинг.
– Чего? – посмеиваясь спросила Синди.
– Они все время что-то интерпретируют.
– Тем же занимаешься и ты – каждый день, только у вас это называется расследованием, – сказала Синди. Она перестала смеяться и выглядела теперь очень серьезной, даже усталой. – Разве ты не видишь, к чему это приводит? Детектив наблюдает насилие, которое он не может ни понять, ни взять под контроль. Поначалу оно пугает и сбивает его с толку, но постепенно все проясняется. Это будет замечательная диссертация. А ты что хочешь, то и думай!
– Не сомневаюсь, что диссертация будет классной, – сказал Клинг. – Давай проработаем сцену соития.
Он глядел на нее снизу вверх, а она на него сверху вниз, их взгляды встретились, и некоторое время они молчали. Он смотрел и думал, до чего же любит ее. Васильковые глаза, бледное осунувшееся лицо, чуть приоткрытые губы. Она глубоко вздохнула, и рука со стаканом бессильно опустилась вниз. Он понял, что она ему ответит. Она согласится, хотя ей совершенно не хочется. У нее плохое настроение, и она думает, что выглядит непривлекательно. Больше всего ей хотелось бы посидеть, глядя на небо и попивая виски, а потом немного вздремнуть. Сейчас ей было совсем не до любви. Но если он хочет, она согласна.
Он прочитал это по ее глазам и губам и почувствовал себя насильником.
– Может, и в самом деле не стоит, – сказал он. – А то это будет напоминать некрофилию.
Синди улыбнулась ему в ответ вялой улыбкой. Клинг осторожно взял стакан из ее бессильно висевшей руки и пошел наполнить его.
Он был сильно разочарован.
Глава 6
В среду утром, после одиннадцати, в следственный отдел позвонила Анна Гилрой и попросила позвать Клинга.
– Привет, – сказала она. – Надеюсь, не разбудила?
– Нет, – ответил он. – Я уже давно на дежурстве.
– Не забыли меня? – спросила она.
– Конечно, нет.
– Я кое-что вспомнила. Вы же сказали, чтобы я обязательно звонила, если что-нибудь вспомню.
– Вообще-то это была ваша идея.
– Моя так моя. У вас хорошая память.
– Итак? – Клинг выжидающе замолчал.
– Вам не интересно знать, что именно я вспомнила?
– Это связано с делом Лейденов?
– Конечно. Неужели вы думаете, я буду отрывать вас от дел пустой болтовней?
– Разумеется, нет.
– Разумеется, – повторила Анна, и Клинг понял, что она улыбнулась. Самое удивительное, что он тоже улыбнулся.
– Что же вы вспомнили? – спросил Клинг.
– В прошлую пятницу Розе Лейден звонила я.
– Виноват, что-то я не улавливаю...
– Очень жаль, что не улавливаете, – сказала она, и наступило молчание. – Алло! – крикнула она в трубку.
– Я слушаю.
– Прекрасно. Помните, в телеграмме мистера Лейдена была просьба позвонить его жене? Насчет чековой книжки?
– Да.
– Так вот, ей позвонила я.
– Понимаю.
– Вам не интересно, о чем мы говорили?
– Конечно, интересно.
– Но сейчас я не могу говорить, – сказала Анна.
Клинг чуть было не спросил: «Так зачем тогда было звонить?» Но вместо этого произнес:
– Когда вы сможете говорить?
– Готова встретиться через полчаса. И обсудить это за хорошим долгим ленчем.
– Долгого у меня не получится.
– Тогда за коротким. У меня покладистый характер.
– И несмотря на это, мисс Гилрой...
– Зовите меня Анной.
– И все же, боюсь, за ленчем нам встретиться не удастся. Я мог бы подъехать к вам в фирму позже и поговорить...
– Мы можем что-нибудь выпить в баре часов в пять, – предложила она.
Клинг промолчал.
– Понимаю, – сказала Анна. – Вам не положено пить при исполнении служебных обязанностей.
– Дежурство у меня заканчивается в четыре сорок пять, – сообщил Клинг и удивился собственным словам. С чего это он перед ней отчитывается?
– Значит, бар «Раундли» на Джефферсон-авеню в пять.
– Лучше четверть шестого. Я поеду прямо с работы.
– И не забудьте захватить пистолет, – сказала Анна и повесила трубку.
– Кто это? – спросил Карелла. – Синди?
– Нет, – ответил Клинг и, победив в себе желание солгать, признался: – Девица Гилрой.
– Что ей нужно?
– Оказывается, это она говорила в пятницу по телефону с Розой Лейден!
– Есть какая-то информация?
– Не знаю. Она еще не сказала, о чем был разговор.
– Почему?
– Не могла говорить.
– Зачем тогда звонила?
– Чтобы дать мне знать.
– О чем? Она же ничего не сказала!
– Мы увидимся позже. Она готова дать информацию.
– Не сомневаюсь, – усмехнулся Карелла. – И не только информацию. – Он выдвинул ящик стола, взял кобуру с револьвером калибра 0,38, лежавшую рядом с коробкой патронов, и прикрепил ее к поясу. – Если тебя интересует, – сказал он, – я только что связывался с отделом регистрации личного оружия. Человек по имени Уолтер Дамаск не регистрировал пистолет «Айвер Джонсон» калибра ноль двадцать два.
– Интересно! – воскликнул Клинг.
– Пошли, – сказал Карелла. – Навестим кое-кого из соседей Лейдена.
Клинг застегнул кобуру на плече. Вспоминая последние слова Анны и то, что сказала ему Синди насчет психологов и символов, он вдруг слегка испугался и занервничал, но потом немного воодушевился. С опаской взглянув на Кареллу, словно тот мог прочитать его мысли, Клинг последовал за ним.
* * *
Миссис Кармен Лейбовиц, вдове импозантного вида и с приятными манерами, было лет пятьдесят пять. Она жила напротив Лейденов, и ее, конечно, шокировало случившееся.
По ее словам, жильцы направили петицию с требованием обеспечить их безопасность. «Кошмар, что творится в районе, – жаловалась миссис Лейбовиц, – людей грабят и убивают не только в лифтах, но и в собственных постелях. Тихий ужас!» Она живет в этом доме уже тридцать четыре года, приехала сюда юной девушкой, воспитала детей и не уехала даже после смерти мужа три года назад. Но такого на ее памяти еще не бывало. Эти животные буквально подстерегают людей, чтобы отправить их на тот свет, просто страшно выйти за порог.
– Я одинокая женщина, – сказала она. – Это очень трудно. Я имею в виду, трудно жить одной!
Она говорила громким, визгливым голосом. Потертый пуфик в стиле Людовика XVI, на котором она расположилась, стоял у обшитой деревом стены, увешанной картинами. На миссис Лейбовиц был костюм фирмы «Шанель» и туфли фирмы «Анри Бандель», волосы тщательно уложены, лицо носило все следы безупречного ухода. Она сообщила сыщикам, что они застали ее случайно: она собиралась ехать в центр по магазинам. Карелла пообещал не задерживать ее долго и отказался от кофе и пирога с изюмом. Из кухни доносились грохот посуды и звяканье серебра.
– Кто там? – спросил Карелла, показав на кухню.
– Моя девушка, – пристально посмотрев на него, ответила миссис Лейбовиц.
– Дочь?
– Служанка, – сказала она, не отводя изучающего взгляда.
– Приходящая? – спросил Клинг.
– Да, – ответила миссис Лейбовиц. Подвергнув и его лицо столь же тщательному исследованию, она не отрывала от него взгляда, словно надеясь услышать что-то еще. Когда стало ясно, что Клинг не собирается больше ничего говорить, миссис Лейбовиц повернулась к Карелле, сохраняя на лице все то же сосредоточенно-вопрошающее выражение.
– Во сколько она приходит? – спросил Карелла.
– В девять. Кроме четвергов и суббот.
– А когда уходит?
– После обеда. Вымоет посуду и уходит.
Карелла повернулся к Клингу и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19