Калейла сидела на массивном сосновом столе с черной кожаной столешницей и вполголоса разговаривала по телефону. Заметив Эвана, она ему улыбнулась и опять сосредоточилась на разговоре с человеком на другом конце провода.
— Все ясно, — сказала Калейла, когда Эван подошел ближе. — Буду держать с вами связь. — Она соскользнула со стола. При этом движении полы халата распахнулись, обнажив красивые длинные ноги. Калейла запахнула халат и, положив на плечи Эвана руки, сказала:
— Поцелуй меня, мой дорогой!
— Жаль, что я не опередил тебя. Надо было высказать это желание первым!
Они целовались до тех пор, пока Калейла не сообразила, что еще пара минут — и им не миновать спальни.
— Ну ладно, ладно, Эван! Мне надо тебе что-то сказать.
— Почему вдруг «Эван»?
— То есть?
— Очень приятно слышать, когда ты говоришь знаешь что?
— Что?
— Мой дорогой...
— Мой дорогой, моя дорогая... Обычная форма обращения.
— Кажется, я изувечу любого, если ты при мне к кому-либо обратишься с подобными словами.
— Ты это серьезно?
— Вполне.
— Но это же, мягко говоря, глупо! Ты что, полагаешь, я из тех, кто прыгает из одной постели в другую? — спросила Калейла, снимая руки с его плеч.
— Нет! Конечно нет! Но поскольку уж мы об этом заговорили, давай поставим точки над "i".
— Давай! У меня были мужчины. И к некоторым из них я обращалась со словами «дорогой» и даже «любимый». Но если ты, безжалостный эгоист, действительно хочешь знать правду, то она такова: я никогда никому не говорила «мой любимый». Тебе все ясно?
— Не заводись! — Эван потянулся к ней.
— Нет, нет! Убери руки...
— По-моему, ты только что просила тебя поцеловать. Что изменилось?
— Ты показался мне слишком рассудочным, а любовь, на мой взгляд, идет от сердца.
— Калейла, милая, рассудок с сердцем вечно не в ладах, но ко мне эта аксиома не имеет никакого отношения. Я тебя люблю. И если раньше мне было все равно, вернее, не особенно заботило, когда меня настигнет пуля, мгновенной будет смерть или мучительной, то теперь, поверь, хочется жить ради тебя. Искоренять зло, насаждать добро... И все это ради тебя!
Калейла внимательно посмотрела на Эвана.
— Послушай, — сказала она, — я тоже тебя люблю, но должна заметить, что «искоренение зла» — это то, чем я занимаюсь всю свою сознательную жизнь. Это моя профессия. Однако, к сожалению, настанет время, когда необходимость во мне отпадет, то есть меня отправят на пенсию, и я окажусь как бы не у дел. Это меня заботит более всего, хотя, думаю, мой потенциал, в смысле знания и умения, не останется невостребованным.
— И каков же твой потенциал, позволь узнать?
— Во-первых, я свободно изъясняюсь на шести языках, на четырех — читаю и пишу. Во-вторых, мое происхождение. Словом, думаю, без работы не останусь.
— Блестящая перспектива, но кое о чем ты не упомянула.
— Например... — Калейла прищурилась.
— Например, я...
— Ради Бога, Эван! Давай обойдемся без философствования...
— Дорогая моя Калейла, прежде всего давай научимся уважать друг друга. «Ради Бога, Эван», «Давай не будем, Эван», «Пожалуйста, Эван» — эти императивы не для меня. Видишь ли, я тут окинул внимательным взглядом прожитую жизнь и понял, что большую ее часть прожил, руководствуясь правилами, свойственными эгоистам. Старался не связывать себя никакими обязательствами, ибо считал, что главное — свобода. В смысле — иду куда хочу, делаю что хочу. Плохо это или хорошо — не важно! Я так жил. Пожалуй, меня давным-давно поразил вирус, называемый «самодостаточностью». Сам, сам, сам... Но вот появилась ты, и от этой моей «самости» остались одни воспоминания. Ты ненавязчиво обратила мое внимание на то, чего у меня нет, и этим жестом заставила почувствовать себя идиотом... Мне никогда ничего не приходилось ни с кем делить. Я ни о ком не заботился настолько, чтобы броситься сломя голову с сообщением типа «Послушай, я сделал это» либо, наоборот, «Извини, я не сделал этого»... Конечно, у меня есть Мэнни, но он не очень-то покладистый старикан — у него на все свое мнение, и он не бессмертен. Дорогая моя, все дело в том, что у меня появился страх потерять тебя. Я не умею просить, ненавижу пресмыкаться, но я буду умолять, упаду ниц, стану делать все, чтобы тебе понравиться... только... только, пожалуйста, не бросай меня!
— О Господи! — сказала громким шепотом Калейла, глотая слезы. — Ты сукин сын, вот ты кто!
— Дорогая моя! — Эван притянул ее к себе, крепко обнял. — Ты никогда ни о чем не пожалеешь!
— Уж будто бы... Думаешь, ты сахар? Ты безумно усложнил мою жизнь.
— А ты мою!
— .. Очень мило! — раздался звучный голос, сопровождаемый характерным покашливанием.
— Мэнни! — воскликнула Калейла, отталкивая Эвана.
— Интересно, и давно ты тут торчишь? — спросил Эван нарочито грубым тоном.
— Я появился, когда речь шла о мольбе и падении ниц, — ответил Вайнграсс, одетый в алый бархатный халат, перетянутый поясом с кистями. — Сильный мужчина на коленях... Это нечто! Это всегда срабатывает, мой дорогой мальчик! Никогда не подводит!
— Ты становишься день ото дня наглее! — заорал Эван.
— Он просто само очарование, — сказала Калейла.
— Я и то и другое, но говорите, пожалуйста, потише, иначе разбудите моих девчонок. И вообще, какого дьявола вы здесь в этот час?
— В Вашингтоне, между прочим, в этот час уже восемь, — заметила Калейла. — Как вы себя чувствуете?
— А-а-а... — Он залихватски махнул рукой. — Я спал, но не мог заснуть, потому что вы только и делали, что будили меня, открывая дверь каждые пять минут.
— Каждые пять минут? — улыбнулась Калейла. — Это вряд ли...
— Так что же такого интересного вам поведал мой друг Митчелл? В Вашингтоне сейчас восемь, если не ошибаюсь?
— Как всегда, вы не ошибаетесь, а я как раз собираюсь кое-что объяснить.
— Какие уж там объяснения! На вас нужно только посмотреть...
— Мэнни, ты, наконец, уймешься? — рявкнул Эван.
— Захлопни, сынок, свой ротик! Пусть говорит эта очаровательная леди...
— Мне надо уехать. Вот что! На день, может, на два.
— Куда? — встрепенулся Кендрик.
— Я не могу тебе этого сказать... мой любимый.
Глава 31
«Леди и джентльмены, добро пожаловать в международный аэропорт Стейплтон! Город Денвер приветствует вас. Персонал аэропорта к вашим услугам. Местное время в штате Колорадо три часа пять минут пополудни».
Среди пассажиров, прилетевших объявленным рейсом, обращали на себя внимание пятеро священников с восточными чертами лица и смуглой кожей. Они шли к выходу и тихо переговаривались между собой. Их английский был чересчур напыщенный, но вполне понятный.
Святые отцы могли сойти за служителей культа из какой-нибудь епархии на юге Греции либо на Сицилии, а то и вовсе в Египте.
Могли... Вне всякого сомнения. Хотя на самом деле они принадлежали к самому радикальному крылу движения «Исламский джихад», состояли в рядах палестинских террористов со штаб-квартирой в долине Бекаа на юге Ливана и священниками конечно же не являлись.
У каждого при себе была небольшая сумка из темной ткани. Все вместе они вошли в здание аэровокзала и сразу направились к газетному киоску.
— Ла! — сказал молодой палестинец, взяв в руки газету и пробежав глазами заголовки.
— Не забывайся! — одернул его седой араб. — Забудь арабский, пока мы здесь.
— Странно! — прошептал пожилой палестинец. — Что-то тут не так! По-прежнему никаких известий.
— Действительно, загадочная история, — заметил седой араб.
Он был главным в этой группе. Его настоящего имени никто не знал. Известный среди террористов под кличкой Абиад, что в переводе с арабского означает «Белый», он пользовался непререкаемым авторитетом.
— Ничего, никаких сообщений! — заметил четвертый «святой отец».
— Поэтому мы здесь! — сказал Абиад. — Возьми мою сумку, — обратился он к молодому арабу. — Веди всех к выходу номер двенадцать. Встретимся там. И запомни: если кто-либо вас остановит, отвечать должен ты. Объяснишь, что остальные не знают английского, однако в подробности не вдавайся.
— Я напутствую каждого, кто обратится к нам, по-христиански, хотя глотку любому из них перерезал бы с удовольствием.
— Держи язык за зубами, а кинжал в кармане. И помалкивай! Понял? Тут тебе не Вашингтон...
Озираясь, Абиад проследовал дальше. И вскоре увидел вывеску «Справочная служба» над стойкой, за которой виднелась седовласая пожилая дама.
Служащая справочной службы, обратив внимание на явно озабоченное выражение на лице Абиада, любезно улыбнулась и спросила:
— Святой отец, чем могу быть полезна?
— Прошу прощения, но, кажется, мне следует именно к вам обратиться. У нас на острове Линдос, что в Эгейском море, все не так удобно организовано, как у вас.
— Спасибо на добром слове, святой отец. Я к вашим Услугам.
— Не оставляли ли у вас конверт для отца Демополиса? О незнакомом городе нелегко сориентироваться, знаете ли...
— О да! — кивнула служащая, выдвигая ящик стола. — Вот и конверт! Вы, отец Демополис, должно быть, преодолели нелегкий путь, добираясь сюда.
— Побывать в обители ордена францисканцев — единственная возможность посетить вашу прекрасную страну, — сказал Абиад, протягивая руку.
— Это послание доставил милейший молодой человек, — сказала дама, отдавая конверт. — Он сделал весьма щедрый вклад в наш благотворительный фонд.
— Я тоже имею намерение вас отблагодарить, — сказал Абиад, нащупывая в конверте плоский предмет и одновременно доставая бумажник.
— О нет! Не хочу даже слышать об этом. Нам и так щедро заплатили! Вручить конверт человеку в сутане, согласитесь, такая малость.
— Вы очень добры, дочь моя! Да благословит вас Господь...
— Благодарю вас, святой отец! Я так признательна...
Абиад зашагал прочь. Через минуту он вышел из здания, смешался с толпой и, дойдя до угла, остановился. Не суетясь, он надорвал конверт и достал ключ, пришпиленный к открытке. «Ну вот, почти полдела сделано». Он посмотрел по сторонам. Ключ от ячейки камеры хранения в аэропорту города Кортеса у него в руках, а это означает, что оружие, взрывчатка, паспорта для девяти священников-маронитов, выданные в Израиле, а также деньги и одежда доставлены по назначению.
Абиад огляделся. Что ж, кажется, сейчас .все предусмотрено! В ячейке наверняка лежат авиабилеты до Колумбии. Оттуда — на Кубу, а потом домой. Собственно, не совсем домой, а в Ливан, в долину Бекаа, где их будут встречать, а пока нужно побыстрее добраться до мотеля возле аэропорта в этом городишке Кортес, что на юго-востоке штата Колорадо. А на следующий день они с первым утренним рейсом вылетят в Лос-Анджелес, где к ним присоединятся девять священников-маронитов. Девять человек — мощное подкрепление! Хорошо, когда все идет по плану.
Абиад вспомнил, как однажды к ним в штаб-квартиру в долине Бекаа поступило заманчивое предложение, короткое и грозное: «Найдите его. Убейте его. Гибель провокатора сделает честь вашему общему делу. Мы обеспечим вас всем необходимым, но, кто мы такие, вы не узнаете никогда».
«Не узнаем, и не надо!» — подумал Абиад, поглядывая по сторонам. Но почему в газетах нет сообщения о нападении на дома подлого предателя в Фэрфаксе и Меса-Верде? Может, огневой мощи оказалось недостаточно? Возможно такое? Вполне.
Он позвонил по телефону-автомату в Ванкувер, в Канаду, и оставил на автоответчике сообщение о том, что не мешало бы прислать по случаю намечающегося празднования кое-какие добавочные подношения. Заказчики денег не жалеют, так что мелочиться не стоит. Ну ничего. Запад еще вздрогнет! Месть за Азрака, за всех убитых братьев воплотится в море крови всех тех, кто лишил их исконных земель, собственности и всяческих прав. И президент Соединенных Штатов пусть примет к сведению, что его распоряжения обеспечить строжайшие меры безопасности для защиты всего одного человека, «героя Омана», ровным счетом ничего не значат.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120