Обрадовавшись, я тут же, к своему ужасу, понял, что с заглавными буквами дело обстоит хуже некуда. В представленной выдержке их было всего лишь четыре штуки: "Я", "М", "Р" и "X". Таким образом, перед начинающим мошенником встала проблема сочинить письмо, используя только эти буквы. Я поразмышлял несколько минут, а затем придумал самое простое решение. Хьюз, по определению, должен быть жутким эгоистом, поэтому каждое возможное предложение в своем письме он будет начинать с "Я" или "Мой".
Работа завершилась, когда за окном уже давно стемнело. На следующий день роман был заброшен, а я с увлечением отбарабанил на пишущей машинке три черновика писем Хьюза. Затем пришлось сделать несколько исправлений, чтобы выбросить все незнакомые мне заглавные буквы, а потом я позвонил Дику в Пальму и громко зачитал вымученный текст.
- Неплохо, - ответил он. - Только как-то суховато.
- Ховард - не писатель, - подчеркнул я. - Поэтому он и нуждается в моих услугах для создания автобиографии.
- А как продвигается работа?
Я сразу понял, что мой друг подразумевает под словом "работа", и ответил:
- Только вперед и вверх с благословения искусства. На следующей неделе покажу.
* * *
Дик прилетел на Ибицу в январе, сразу после того, как я отправил Беверли Лу обещанную наживку, и еще раз, в конце месяца. Кроме того, каждый день мы говорили по телефону. Я прочитал ему исправленный текст писем Хьюза, и он внес несколько ценных замечаний. Подпись на паспорте все еще терзала мою душу.
- Не спеши, - наставлял меня Дик. - Что бы ты ни сделал, главное, не облажайся. Сделай все аккуратно.
Канитель с паспортом закончилась к концу января. Сначала я показал Дику новые номера, потом фотографию. Мой приятель одобрительно захмыкал, и тогда я с триумфом продемонстрировал плод своих главных усилий:
- Как тебе подпись?
После этого раздался вопль ярости; я даже побоялся взглянуть на своего друга.
- Ты шутишь? С этой хренью ты провозился три дня? Господи боже мой! Она выглядит, как забавы шестимесячного ребенка с фломастером. С таким документом границу не пересечешь. Повяжут, пикнуть не успеешь.
- Никто и не собирается с этим пересекать границу, - огрызнулся я. - В Швейцарию Эдит въедет по собственному паспорту, а этот покажет в банке. Если, конечно, мы все-таки затеем эту безумную аферу.
- И ты думаешь, что с этой фитюлькой ей дадут открыть счет? Парень, ты спятил! Взгляни, - его толстый указательный палец вонзился в слово "Хельга", - здесь видны следы пятновыводителя. Это "Эдит" проступает, как в каком-нибудь долбаном ребусе.
- Неважно. Я поговорил с некоторыми людьми, у которых открыты счета в Швейцарии. Кассирам нет никакого дела до удостоверения личности. Главное, чтобы деньги были, а на остальное наплевать.
На лице Дика ясно читалось сомнение.
- Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь.
- Я тоже надеюсь, - ответил я с жаром.
- Так, ладно. Перейдем к следующему вопросу. Ты звонил в "Макгро-Хилл"?
Я посмотрел на телефон. После этого звонка мяч будет в игре. Еще останется пространство для маневра и даже возможность отступить, но направление движения будет установлено. Волей-неволей мы начнем осуществлять план, на свою беду или на свое счастье.
- Ты уверен, что все-таки хочешь этого? - спросил я.
Он надолго погрузился в размышления, а затем ответил:
- Нет, не уверен. А ты?
- Я тоже.
Дик засмеялся:
- Но ты же все равно сделаешь это.
- Разумеется, - ответил я и тоже рассмеялся. - Какого черта. Живем только раз. - Я принялся размышлять. - Это же всего лишь один телефонный звонок. Он ни к чему меня не обязывает. Правильно?
- Правильно.
Я поднял телефонную трубку и заказал разговор с Нью-Йорком. Две сигареты спустя оператор проинформировал меня, что Беверли нет в офисе. Я повесил трубку.
- Здание "Макгро-Хилл" взорвали метеорологи. Никто не выжил.
- Попробуй "Рэндом хауз", - упрямо заявил Дик.
- Я никого там не знаю. Перезвоню через час. Бев куда-то вышла. Сделай мне одолжение - поезжай домой и скажи Эдит, что я задержусь. Все сделаю один. От твоего присутствия я нервничаю, а настроение и так ни к черту.
Дик уехал; через час я снова позвонил в Нью-Йорк, и секретарь Беверли соединила меня с ней.
* * *
Когда я открыл входную дверь, Эдит собирала разбросанные по полу игрушки, а Дик развалился в мягком кресле. Я рухнул на стул, изображая на лице самое мрачное выражение, которое только смог из себя выжать.
Мой друг нахмурился:
- Ты не дозвонился.
- До Беверли? Нет, с этим все в порядке. - Я слабо махнул рукой Эдит: - Дорогая, принеси мне чего-нибудь покрепче. Бурбон со льдом.
Дик стал мрачнее тучи:
- Что случилось?
- Я изложил ей историю. Рассказал о письмах Хьюза и о том, что он мне перезвонит, прежде чем я начну работу над биографией. Только подхожу к истории об авторизованной биографии и встрече с Ховардом в Нассау, как она перебивает: "Клиффорд, боже мой, и ты туда же? Подобные сказки рассказывают дважды в год каждому издателю в Нью-Йорке. Какому-нибудь писателю вечно приходит в голову блестящая мысль притвориться, будто он разговаривал с иллюзорным Ховардом Хьюзом и тот якобы хочет, чтобы с его слов написали автобиографию. Да это самый известный трюк в издательском бизнесе! Но чтобы ты решил нас обмануть?! Клифф! Тебе должно быть стыдно!" Так что мне пришлось извиниться и слезно умолять ее не рассказывать о моем позоре никому в "Макгро-Хилл".
Дик на моих глазах постарел на десять лет, а Эдит, все еще ползая по полу в поисках завалявшихся игрушек, уставилась на меня.
- Ты серьезно? - спросила она.
- Неужели я буду шутить с такими вещами? Мне было так стыдно, что я просто не находил слов. Она обозвала наш так называемый гениальный план дешевым тупым трюком. К тому же неоригинальным. Это меня добило окончательно. Я-то думал, что авторство блестящей идеи принадлежит мне.
- Ну что ж, - вздохнул Дик. - Вернусь к Ричарду Львиное Сердце.
- Пришлось как-то выкручиваться из этой ситуации, и я сказал, что на самом деле это была твоя идея, - я ткнул в его сторону обвиняющий перст, - и это мой дорогой тупой друг втравил меня в такую дурацкую затею. После это Беверли сменила гнев на милость.
- Ах ты, сукин сын, - пробормотал Дик. Я больше не мог сдерживаться. Заметив искорки веселья в моих глазах, он воскликнул: - Прекрати издеваться! Что она на самом деле сказала?
- Они клюнули. Поверили безоговорочно. Они так хотят эту биографию, что я даже по телефону почувствовал, что боссы издательства уже горят от нетерпения. Они хотят, чтобы я забросил работу над своим романом и сосредоточился на этом деле. Они хотят, чтобы я выяснил, сколько Хьюз хочет за автобиографию, увиделся с ним, заставил подписать контракт и приступал к работе. Они поверили всему - пока.
- Мне тоже нужно выпить, - заявил Дик Эдит и наклонился ко мне; его глаза сверкали. Сейчас он как никогда напоминал малыша, который ждет свою любимую сказку на ночь. - Расскажи мне все от начала до конца. Все, что она сказала. Я хочу знать детали.
Глава 4
К югу от границы
Четвертого февраля мне позвонила тетя из Флориды и сообщила, что моя мать умерла утром того же дня.
Я переживал за нее уже три года, с того самого лета на Ибице, когда ее поразил инсульт и она превратилась в недвижимое, безмолвное тело, перейдя в то состояние, где ни чувства, ни мысли не существовали. Это время она провела в частной клинике на Манхэттене. Отец навещал ее, но прошлым летом умер от сердечного приступа. Мать прожила еще девять месяцев в ужасном, отчаянном, безмолвном одиночестве.
Я заплакал, лаконично поблагодарил Бога, в сострадание которого уже давно не верил, затем покинул студию и отправился домой рассказать все Эдит.
* * *
В тот же день я позвонил Дику в Пальму. Последние три недели постоянно шли лихорадочные переговоры с "Макгро-Хилл", я держал их в курсе моего мифического общения с Ховардом Хьюзом, который все еще был для меня бесплотным голосом в трубке и автором писем, заполненных практически детскими закорючками. Ховард и я все ближе узнавали друг друга и уже договаривались о встрече этой весной. Я намеревался написать его авторизованную биографию после встречи и серии интервью, а он - сочинить предисловие, выдавая мне тем самым высочайшую санкцию на работу. Завершение сделки, как я объяснял, полностью зависело от нашей встречи. Может быть, после нее мы возненавидим друг друга. В конце концов, я пил, курил и прелюбодействовал, а легенда гласила, что в зрелые годы Хьюз сторонился подобных грехов и не одобрял их в людях, близких к его окружению.
Также Ховард наконец-то соизволил сформулировать свои финансовые требования. Он хотел миллион долларов, и именно из этой суммы мне будет выплачен определенный гонорар. Я пытался объяснить ему, что с издательской точки зрения подобные условия просто неприемлемы; да и в любом случае, писатели так не работают. "Ну что ж, - ответил Ховард, - поговорим на эту тему при встрече". Все эти беседы я пунктуально передавал Беверли Лу и привел ее в ужас, когда речь зашла о сумме, но затем попробовал смягчить ситуацию, добавив, что миллиардер просто привык мыслить круглыми суммами, но его, скорее всего, можно переубедить. Разумеется, я знал, что мои требования совершенно абсурдны, но стремился вбить в упрямые головы издателей две основополагающие мысли: во-первых, они имеют дело с непростым человеком; во-вторых, я на их стороне и пытаюсь изо всех сил урезонить зарвавшегося миллиардера.
- Из-за меня семья отложила дату похорон, - объяснил я Дику по телефону. - Вылетаю завтра. Думаю, быстрее всего получится через Лондон. Полдня придется провести там и сесть на ночной рейс. Послушай, я слегка выбит из колеи, но в целом это должно было когда-нибудь случиться. И я не могу не думать о других вещах. Может быть, мой разум так защищается...
- Ты можешь заскочить в "Макгро-Хилл", когда приедешь в Нью-Йорк, - тихо сказал Дик.
- Вот именно к этому я и веду. Не хотел заваривать кашу так рано, но хоть сэкономлю на перелетах. Так что игра начинается, посмотрим, куда нас все это приведет.
По какой-то причине, возможно из-за подавленного эмоционального стресса, который принесла весть о смерти матери, я сумел трезво взглянуть на окружающий меня мир. Ставшие уже привычными лицемерие и оправдания куда-то исчезли, и, как после приливной волны, обнажилась голая поверхность берега, где каждый камешек и кусок дерева, изъеденного водой, выступили с режущей глаз откровенностью. В первую очередь, несмотря на постоянные вопли "если" и "возможно", мне стало ясно, что я с головой погрузился в осуществление мистификации.
Но почему? Я посмотрел на себя. Как, каким образом Клиффорд Ирвинг, человек, излучающий ауру довольства и эмоциональной стабильности, позволил себе оступиться, так рискнуть, зайти так далеко от проторенной дороги своей жизни? Ему уже сорок лет. Он много работал. Он признанный, хотя и не слишком популярный писатель, но он сделал все, что мог, и ему нечего стыдиться. Клиффорд свободен писать, что ему вздумается, - а ни один писатель в здравом уме не пожелает себе большего. Женат на любящей его женщине, имеет двух детей, которых обожает, да плюс еще сын от второго брака. Хотя с ним он видится редко, но любит так же сильно. Живет там, где нравится, со всеми материальными удобствами, нужными человеку. И все равно в своей личной жизни, постоянно балансируя между женой с детьми и Ниной, Клиффорд рискует всем. Неважно, какова будет цена, главное - добиться, чтобы и волки были сыты, и овцы целы.
И тогда я понял, что слишком долго жил, намеренно создавая образ умиротворенности. Я не был доволен и вряд ли буду до тех пор, пока не стану старым и свободным от вожделений этого мира. Цель желаний - всего лишь иллюзия; их достижение дает лишь призрачное удовлетворение. Сам риск дает нам чувство жизни. "Frei lebt wersterben kann", - говорил Исаак Динезен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67