– У вас совершенно нормальный ребенок.
– То же самое мне говорили и о других детях. Но я всех их потеряла, доктор. За последние восемнадцать месяцев я потеряла троих своих детей, поэтому не вините меня, что я нервничаю.
– Троих?
– Это мой четвертый... за четыре года.
Врач беспокойно переступил с ноги на ногу.
– Вряд ли вы понимаете, что это значит, доктор, потерять их всех, всех троих, по очереди, одного за другим. Они и сейчас у меня перед глазами. Я вижу лицо Густава так ясно, как будто он лежит рядом со мной в постели. Густав был замечательным мальчиком, доктор. Но он всегда болел. Ужасно, когда они все время болеют и нельзя ничем им помочь.
– Знаю.
Женщина открыла глаза, несколько секунд пристально смотрела на врача, потом снова закрыла их.
– Мою маленькую девочку звали Идой. Она умерла накануне Рождества. То есть всего лишь четыре месяца назад. Как бы мне хотелось, чтобы вы видели Иду, доктор.
– Теперь у вас другой ребенок.
– Но Ида была такая красивая.
– Да, – сказал врач. – Я знаю.
– Откуда вы можете это знать? – вскричала она.
– Я уверен, что это был прекрасный ребенок. Но и этот тоже красивый.
Врач отвернулся от кровати и стал смотреть в окно. Был дождливый серый апрельский день, и он видел красные крыши домов на другой стороне улицы. Огромные капли дождя стучали по черепице и разлетались брызгами.
– Иде было два года, доктор... и она была такая красивая, что я глаз не могла от нее оторвать с утра, когда одевала ее, и до вечера, когда она снова благополучно лежала в постели. Я все время боялась, как бы с ней не случилось чего-нибудь страшного. Густава не стало, не стало моего маленького Отто, и она единственная у меня оставалась. Иногда среди ночи я тихо подходила к кроватке и прикладывала ухо к ее ротику, чтобы убедиться, что она дышит.
– Попытайтесь отдохнуть, – сказал врач. – Пожалуйста, попытайтесь отдохнуть.
Лицо женщины было бледно и бескровно, а вокруг носа и рта появился едва заметный голубовато-серый оттенок. Ко лбу прилипли пряди мокрых волос.
– Когда она умерла... я опять была беременна, когда это произошло, доктор. Этому, который только что родился, было целых четыре месяца, когда Ида умерла. "Не хочу! – кричала я после похорон. – Не буду его рожать! Достаточно я похоронила детей!" А мой муж... он расхаживал среди гостей с огромной кружкой пива... он быстро обернулся и сказал: "У меня для тебя есть новости, Клара, хорошие новости". Вы можете себе такое представить, доктор? Мы только что похоронили нашего третьего ребенка, а он мне говорит, что у него для меня хорошие новости. "Сегодня я получил назначение в Браунау, – говорит он, – поэтому можешь собираться. Там ты все начнешь сначала, Клара, – говорит он. – Новое место, да и врач там новый..."
– Пожалуйста, не разговаривайте...
– Вы ведь и есть новый врач, правда, доктор?
– Да, это так.
– А мы в Браунау?
– Да.
– Я боюсь, доктор.
– Постарайтесь ничего не бояться.
– У четвертого есть хоть какие-то шансы?
– Не настраивайте себя так.
– А я не могу думать иначе. Я уверена – что-то наследственное заставляет моих детей умирать. Это точно.
– Какая ерунда.
– Знаете, доктор, что сказал мне мой муж, когда родился Отто? Он вошел в комнату, заглянул в кроватку, в которой лежал Отто, и сказал: "Почему все мои дети такие маленькие и слабенькие?"
– Я уверен, он этого не говорил.
– Он низко наклонился над кроваткой Отто, будто там лежало крошечное насекомое, и сказал: "Я хочу знать только одно: отчего получше экземпляры не получаются? Только это я и хочу знать". А через три дня после этого Отто умер. На третий день мы было окрестили его, и в тот же вечер он умер. А потом умер Густав. А потом Ида. Все умерли, доктор... И неожиданно весь дом опустел.
– Не думайте сейчас об этом.
– А этот очень маленький?
– Нормальный ребенок.
– Но маленький?
– Пожалуй, немножко маленький. Но маленькие часто покрепче больших будут. Только представьте себе, фрау Гитлер, – на будущий год в это время он уже будет учиться ходить. Разве не приятно об этом думать?
Она ничего не ответила.
– А через два года, наверное, будет болтать без умолку и сводить вас с ума своим лепетом. Вы уже выбрали для него имя?
– Имя?
– Ну да.
– Нет. Пока не знаю. Кажется, мой муж говорил, что, если будет мальчик, мы назовем его Адольфусом.
– Значит, Адольф.
– Да. Моему мужу нравится имя Адольф, потому что оно чем-то напоминает ему его собственное имя. Моего мужа зовут Алоиз.
– Вот и замечательно.
– Нет! – вскричала она, оторвав голову от подушки. – То же самое у меня спрашивали, когда родился Отто! Значит, он умрет! Нужно сейчас же окрестить его!
– Ну, ну, – проговорил врач, осторожно беря ее за плечи. – Вы не правы. Уверяю вас. Просто я любопытный старик, вот и все. Люблю поговорить об именах. Думаю, Адольфус – очень хорошее имя. Одно из моих любимых. Смотрите-ка – вон его несут.
Жена хозяина гостиницы, прижимая ребенка к своей огромной груди, проплыла по палате и приблизилась к кровати.
– Вот он, красавец! – улыбаясь лучезарной улыбкой, сказала она. – Хотите подержать его, моя дорогая? Положить его рядом с вами?
– Он хорошо закутан? – спросил врач. – Здесь очень холодно.
– Конечно, хорошо.
Ребенок был плотно закутан белой шерстяной шалью, из которой высовывалась только крошечная розовая головка. Жена хозяина гостиницы бережно положила его на кровать рядом с матерью.
– Ну вот, – сказала она. – Теперь можете лежать себе и вдоволь им любоваться.
– По-моему, он вам понравится, – улыбаясь, произнес врач. – Прекрасный ребенок.
– Да у него просто чудесные ручки! – воскликнула жена хозяина гостиницы. – Какие длинные изящные пальчики!
Мать лежала не шелохнувшись. Она даже голову не повернула, чтобы посмотреть на ребенка.
– Ну же! – громко сказала жена хозяина гостиницы. – Он вас не укусит!
– Боюсь смотреть. Не могу поверить, что у меня еще один ребенок и с ним все в порядке.
– Не будьте же вы такой глупой.
Мать медленно повернула голову и посмотрела на маленькое безмятежное лицо ребенка, лежавшего рядом с ней на подушке.
– Это мой ребенок?
– Ну конечно.
– О... о... да он красивый.
Врач отвернулся и, подойдя к столу, начал складывать свои вещи в чемоданчик. Мать лежала на кровати и, глядя на ребенка, улыбалась, касалась его пальцами и что-то бормотала от удовольствия.
– Привет, Адольфус, – шептала она. – Привет, мой маленький Адольф...
– Тсс! – сказала жена хозяина гостиницы. – Слышите? Кажется, идет ваш муж.
Врач подошел к двери, открыл ее и выглянул в коридор.
– Герр Гитлер!
– Да.
– Входите, пожалуйста.
Небольшого роста человек в темно-зеленой форменной одежде тихо вошел в комнату и огляделся.
– Поздравляю вас, – сказал врач. – У вас сын.
У мужчины были огромные бакенбарды, тщательно подстриженные на манер императора Франца-Иосифа, и от него сильно пахло пивом.
– Сын?
– Да.
– И как он?
– Отлично. Как и ваша жена.
– Хорошо.
Отец повернулся и с надменным видом прошествовал к кровати, на которой лежала его жена.
– Ну-с, Клара, – проговорил он. – Как дела?
Он нагнулся, чтобы посмотреть на ребенка. Потом нагнулся еще ниже. Дергаясь всем телом, он нагибался все ниже и ниже, пока лицо его не оказалось примерно в дюжине дюймов от головки ребенка. Свесив голову с подушки, жена смотрела на него. Во взгляде ее была мольба.
– У малыша просто замечательные легкие, – заявила жена хозяина гостиницы. – Послушали бы вы, как он кричал, едва только появился на свет.
– Но Клара...
– Что такое, дорогой?
– Этот даже меньше, чем Отто!
Врач быстро шагнул к кровати.
– Ничего необычного в ребенке нет, – возразил он.
Муж медленно выпрямился, отвернулся от кровати и посмотрел на врача.
– Нехорошо врать, доктор, – сказал он. – Я знаю, что это значит. Опять будет то же самое.
– Теперь послушайте меня, – сказал врач.
– А вы знаете, что случилось с другими, доктор?
– О других вы должны забыть, герр Гитлер. Дайте шанс этому.
– Но он такой маленький и слабый!
– Дорогой мой, он же только что родился.
– Все равно...
– Что вы собираетесь сделать? – воскликнула жена хозяина гостиницы. – Разговорами свести его в могилу?
– Хватит! – резко произнес врач.
Мать плакала. Рыдания сотрясали ее тело.
Врач подошел к ее мужу и положил руку ему на плечо.
– Будьте с ней поласковее, – прошептал он. – Прошу вас. Это очень важно.
Потом он сильно стиснул плечо мужа и незаметно подтолкнул его к кровати. Муж замялся в нерешительности. Доктор стиснул его плечо сильнее, давая мужчине понять, чтобы он не колебался. В конце концов муж нехотя нагнулся и коснулся щеки жены губами.
– Все хорошо, Клара, – сказал он. – Хватит плакать.
– Я так молилась, чтобы он выжил, Алоиз.
– Да-да.
– Несколько месяцев я каждый день ходила в церковь и молила, стоя на коленях, чтобы этому дано было выжить.
– Да, Клара, я знаю.
– Трое мертвых детей – больше я не могу выдержать, разве ты этого не понимаешь?
– Разумеется.
– Он должен жить, Алоиз. Должен, должен... О Господи, будь же милостив к нему...
Эдвард-завоеватель
Луиза вышла из задней двери дома с кухонным полотенцем в руках. Сад был залит холодными лучами октябрьского солнца.
– Эдвард! – крикнула она. – Эд-вард! Обед готов!
Она постояла с минуту, прислушиваясь, потом ступила на газон и пошла по саду, и ее тень последовала за ней; обойдя по пути клумбу с розами, она слегка коснулась пальцем солнечных часов. Двигалась Луиза довольно грациозно для женщины полной и невысокой; в походке ее была какая-то размеренность, а руки и плечи в такт ходьбе слегка покачивались. Она прошла под тутовым деревом, свернула на уложенную кирпичом дорожку и двинулась по ней дальше, пока не приблизилась к тому месту этого большого сада, где начинался уклон.
– Эдвард! Обедать!
Теперь она увидела его ярдах в восьмидесяти, в низине на окраине леса – высокую худощавую фигуру в брюках цвета хаки и темно-зеленом свитере. Он стоял возле огромного костра с вилами в руках и бросал в него ветки куманики. Костер вовсю полыхал оранжевым пламенем, и облака молочного дыма плыли над садом, разнося прекрасный запах осени и горящих листьев.
Луиза стала спускаться по склону к мужу. Она могла бы еще раз окликнуть его, и он бы наверняка ее услышал, но в костре было что-то притягательное. Ей захотелось подойти к нему поближе, ощутить его жар и послушать, как он горит.
– Обед готов, – сказала она мужу.
– А, привет... Хорошо, сейчас иду.
– Какой хороший костер.
– Я решил вычистить это место, – сказал ее муж. – Надоела мне эта куманика.
Его длинное лицо было мокрым от пота. Маленькие капли, точно росинки, висели на усах, а два ручейка стекали по шее к вороту свитера.
– Смотри не перетрудись, Эдвард.
– Луиза, перестань со мной обращаться так, будто мне восемьдесят лет. Немного движения никому еще не повредило.
– Да, дорогой, знаю. Эдвард! Смотри! Смотри!
Он обернулся и посмотрел на Луизу, которая указывала куда-то по ту сторону костра.
– Смотри, Эдвард! Кот!
На земле, вблизи огня, так, что языки пламени, казалось, касались его, сидел большой кот необычного окраса. Он был совершенно неподвижен. Склонив голову набок и задрав нос, он глядел на мужчину и женщину холодными желтыми глазами.
– Да он обгорит! – вскричала Луиза и, бросив полотенце, подскочила к коту, схватила обеими руками и отнесла на траву подальше от огня.
– Сумасшедший кот, – сказала она, отряхивая руки. – Что с тобой?
– Коты знают, что делают, – отвечал муж. – Ни за что не встретишь кота, который делал бы то, чего он не хочет. Кто угодно, только не они.
– Чей он? Ты его видел когда-нибудь?
– Нет, никогда. Какой удивительный окрас, черт побери.
Кот уселся на траве и искоса поглядывал на них. Глаза его выражали какую-то затаенную многозначительность и задумчивость, а вместе с тем и едва уловимое презрение, словно эти люди среднего возраста – невысокая женщина, полная и розовощекая, худощавый мужчина, весь в поту, – вызывали у него некоторый интерес, но особого внимания не заслуживали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
– То же самое мне говорили и о других детях. Но я всех их потеряла, доктор. За последние восемнадцать месяцев я потеряла троих своих детей, поэтому не вините меня, что я нервничаю.
– Троих?
– Это мой четвертый... за четыре года.
Врач беспокойно переступил с ноги на ногу.
– Вряд ли вы понимаете, что это значит, доктор, потерять их всех, всех троих, по очереди, одного за другим. Они и сейчас у меня перед глазами. Я вижу лицо Густава так ясно, как будто он лежит рядом со мной в постели. Густав был замечательным мальчиком, доктор. Но он всегда болел. Ужасно, когда они все время болеют и нельзя ничем им помочь.
– Знаю.
Женщина открыла глаза, несколько секунд пристально смотрела на врача, потом снова закрыла их.
– Мою маленькую девочку звали Идой. Она умерла накануне Рождества. То есть всего лишь четыре месяца назад. Как бы мне хотелось, чтобы вы видели Иду, доктор.
– Теперь у вас другой ребенок.
– Но Ида была такая красивая.
– Да, – сказал врач. – Я знаю.
– Откуда вы можете это знать? – вскричала она.
– Я уверен, что это был прекрасный ребенок. Но и этот тоже красивый.
Врач отвернулся от кровати и стал смотреть в окно. Был дождливый серый апрельский день, и он видел красные крыши домов на другой стороне улицы. Огромные капли дождя стучали по черепице и разлетались брызгами.
– Иде было два года, доктор... и она была такая красивая, что я глаз не могла от нее оторвать с утра, когда одевала ее, и до вечера, когда она снова благополучно лежала в постели. Я все время боялась, как бы с ней не случилось чего-нибудь страшного. Густава не стало, не стало моего маленького Отто, и она единственная у меня оставалась. Иногда среди ночи я тихо подходила к кроватке и прикладывала ухо к ее ротику, чтобы убедиться, что она дышит.
– Попытайтесь отдохнуть, – сказал врач. – Пожалуйста, попытайтесь отдохнуть.
Лицо женщины было бледно и бескровно, а вокруг носа и рта появился едва заметный голубовато-серый оттенок. Ко лбу прилипли пряди мокрых волос.
– Когда она умерла... я опять была беременна, когда это произошло, доктор. Этому, который только что родился, было целых четыре месяца, когда Ида умерла. "Не хочу! – кричала я после похорон. – Не буду его рожать! Достаточно я похоронила детей!" А мой муж... он расхаживал среди гостей с огромной кружкой пива... он быстро обернулся и сказал: "У меня для тебя есть новости, Клара, хорошие новости". Вы можете себе такое представить, доктор? Мы только что похоронили нашего третьего ребенка, а он мне говорит, что у него для меня хорошие новости. "Сегодня я получил назначение в Браунау, – говорит он, – поэтому можешь собираться. Там ты все начнешь сначала, Клара, – говорит он. – Новое место, да и врач там новый..."
– Пожалуйста, не разговаривайте...
– Вы ведь и есть новый врач, правда, доктор?
– Да, это так.
– А мы в Браунау?
– Да.
– Я боюсь, доктор.
– Постарайтесь ничего не бояться.
– У четвертого есть хоть какие-то шансы?
– Не настраивайте себя так.
– А я не могу думать иначе. Я уверена – что-то наследственное заставляет моих детей умирать. Это точно.
– Какая ерунда.
– Знаете, доктор, что сказал мне мой муж, когда родился Отто? Он вошел в комнату, заглянул в кроватку, в которой лежал Отто, и сказал: "Почему все мои дети такие маленькие и слабенькие?"
– Я уверен, он этого не говорил.
– Он низко наклонился над кроваткой Отто, будто там лежало крошечное насекомое, и сказал: "Я хочу знать только одно: отчего получше экземпляры не получаются? Только это я и хочу знать". А через три дня после этого Отто умер. На третий день мы было окрестили его, и в тот же вечер он умер. А потом умер Густав. А потом Ида. Все умерли, доктор... И неожиданно весь дом опустел.
– Не думайте сейчас об этом.
– А этот очень маленький?
– Нормальный ребенок.
– Но маленький?
– Пожалуй, немножко маленький. Но маленькие часто покрепче больших будут. Только представьте себе, фрау Гитлер, – на будущий год в это время он уже будет учиться ходить. Разве не приятно об этом думать?
Она ничего не ответила.
– А через два года, наверное, будет болтать без умолку и сводить вас с ума своим лепетом. Вы уже выбрали для него имя?
– Имя?
– Ну да.
– Нет. Пока не знаю. Кажется, мой муж говорил, что, если будет мальчик, мы назовем его Адольфусом.
– Значит, Адольф.
– Да. Моему мужу нравится имя Адольф, потому что оно чем-то напоминает ему его собственное имя. Моего мужа зовут Алоиз.
– Вот и замечательно.
– Нет! – вскричала она, оторвав голову от подушки. – То же самое у меня спрашивали, когда родился Отто! Значит, он умрет! Нужно сейчас же окрестить его!
– Ну, ну, – проговорил врач, осторожно беря ее за плечи. – Вы не правы. Уверяю вас. Просто я любопытный старик, вот и все. Люблю поговорить об именах. Думаю, Адольфус – очень хорошее имя. Одно из моих любимых. Смотрите-ка – вон его несут.
Жена хозяина гостиницы, прижимая ребенка к своей огромной груди, проплыла по палате и приблизилась к кровати.
– Вот он, красавец! – улыбаясь лучезарной улыбкой, сказала она. – Хотите подержать его, моя дорогая? Положить его рядом с вами?
– Он хорошо закутан? – спросил врач. – Здесь очень холодно.
– Конечно, хорошо.
Ребенок был плотно закутан белой шерстяной шалью, из которой высовывалась только крошечная розовая головка. Жена хозяина гостиницы бережно положила его на кровать рядом с матерью.
– Ну вот, – сказала она. – Теперь можете лежать себе и вдоволь им любоваться.
– По-моему, он вам понравится, – улыбаясь, произнес врач. – Прекрасный ребенок.
– Да у него просто чудесные ручки! – воскликнула жена хозяина гостиницы. – Какие длинные изящные пальчики!
Мать лежала не шелохнувшись. Она даже голову не повернула, чтобы посмотреть на ребенка.
– Ну же! – громко сказала жена хозяина гостиницы. – Он вас не укусит!
– Боюсь смотреть. Не могу поверить, что у меня еще один ребенок и с ним все в порядке.
– Не будьте же вы такой глупой.
Мать медленно повернула голову и посмотрела на маленькое безмятежное лицо ребенка, лежавшего рядом с ней на подушке.
– Это мой ребенок?
– Ну конечно.
– О... о... да он красивый.
Врач отвернулся и, подойдя к столу, начал складывать свои вещи в чемоданчик. Мать лежала на кровати и, глядя на ребенка, улыбалась, касалась его пальцами и что-то бормотала от удовольствия.
– Привет, Адольфус, – шептала она. – Привет, мой маленький Адольф...
– Тсс! – сказала жена хозяина гостиницы. – Слышите? Кажется, идет ваш муж.
Врач подошел к двери, открыл ее и выглянул в коридор.
– Герр Гитлер!
– Да.
– Входите, пожалуйста.
Небольшого роста человек в темно-зеленой форменной одежде тихо вошел в комнату и огляделся.
– Поздравляю вас, – сказал врач. – У вас сын.
У мужчины были огромные бакенбарды, тщательно подстриженные на манер императора Франца-Иосифа, и от него сильно пахло пивом.
– Сын?
– Да.
– И как он?
– Отлично. Как и ваша жена.
– Хорошо.
Отец повернулся и с надменным видом прошествовал к кровати, на которой лежала его жена.
– Ну-с, Клара, – проговорил он. – Как дела?
Он нагнулся, чтобы посмотреть на ребенка. Потом нагнулся еще ниже. Дергаясь всем телом, он нагибался все ниже и ниже, пока лицо его не оказалось примерно в дюжине дюймов от головки ребенка. Свесив голову с подушки, жена смотрела на него. Во взгляде ее была мольба.
– У малыша просто замечательные легкие, – заявила жена хозяина гостиницы. – Послушали бы вы, как он кричал, едва только появился на свет.
– Но Клара...
– Что такое, дорогой?
– Этот даже меньше, чем Отто!
Врач быстро шагнул к кровати.
– Ничего необычного в ребенке нет, – возразил он.
Муж медленно выпрямился, отвернулся от кровати и посмотрел на врача.
– Нехорошо врать, доктор, – сказал он. – Я знаю, что это значит. Опять будет то же самое.
– Теперь послушайте меня, – сказал врач.
– А вы знаете, что случилось с другими, доктор?
– О других вы должны забыть, герр Гитлер. Дайте шанс этому.
– Но он такой маленький и слабый!
– Дорогой мой, он же только что родился.
– Все равно...
– Что вы собираетесь сделать? – воскликнула жена хозяина гостиницы. – Разговорами свести его в могилу?
– Хватит! – резко произнес врач.
Мать плакала. Рыдания сотрясали ее тело.
Врач подошел к ее мужу и положил руку ему на плечо.
– Будьте с ней поласковее, – прошептал он. – Прошу вас. Это очень важно.
Потом он сильно стиснул плечо мужа и незаметно подтолкнул его к кровати. Муж замялся в нерешительности. Доктор стиснул его плечо сильнее, давая мужчине понять, чтобы он не колебался. В конце концов муж нехотя нагнулся и коснулся щеки жены губами.
– Все хорошо, Клара, – сказал он. – Хватит плакать.
– Я так молилась, чтобы он выжил, Алоиз.
– Да-да.
– Несколько месяцев я каждый день ходила в церковь и молила, стоя на коленях, чтобы этому дано было выжить.
– Да, Клара, я знаю.
– Трое мертвых детей – больше я не могу выдержать, разве ты этого не понимаешь?
– Разумеется.
– Он должен жить, Алоиз. Должен, должен... О Господи, будь же милостив к нему...
Эдвард-завоеватель
Луиза вышла из задней двери дома с кухонным полотенцем в руках. Сад был залит холодными лучами октябрьского солнца.
– Эдвард! – крикнула она. – Эд-вард! Обед готов!
Она постояла с минуту, прислушиваясь, потом ступила на газон и пошла по саду, и ее тень последовала за ней; обойдя по пути клумбу с розами, она слегка коснулась пальцем солнечных часов. Двигалась Луиза довольно грациозно для женщины полной и невысокой; в походке ее была какая-то размеренность, а руки и плечи в такт ходьбе слегка покачивались. Она прошла под тутовым деревом, свернула на уложенную кирпичом дорожку и двинулась по ней дальше, пока не приблизилась к тому месту этого большого сада, где начинался уклон.
– Эдвард! Обедать!
Теперь она увидела его ярдах в восьмидесяти, в низине на окраине леса – высокую худощавую фигуру в брюках цвета хаки и темно-зеленом свитере. Он стоял возле огромного костра с вилами в руках и бросал в него ветки куманики. Костер вовсю полыхал оранжевым пламенем, и облака молочного дыма плыли над садом, разнося прекрасный запах осени и горящих листьев.
Луиза стала спускаться по склону к мужу. Она могла бы еще раз окликнуть его, и он бы наверняка ее услышал, но в костре было что-то притягательное. Ей захотелось подойти к нему поближе, ощутить его жар и послушать, как он горит.
– Обед готов, – сказала она мужу.
– А, привет... Хорошо, сейчас иду.
– Какой хороший костер.
– Я решил вычистить это место, – сказал ее муж. – Надоела мне эта куманика.
Его длинное лицо было мокрым от пота. Маленькие капли, точно росинки, висели на усах, а два ручейка стекали по шее к вороту свитера.
– Смотри не перетрудись, Эдвард.
– Луиза, перестань со мной обращаться так, будто мне восемьдесят лет. Немного движения никому еще не повредило.
– Да, дорогой, знаю. Эдвард! Смотри! Смотри!
Он обернулся и посмотрел на Луизу, которая указывала куда-то по ту сторону костра.
– Смотри, Эдвард! Кот!
На земле, вблизи огня, так, что языки пламени, казалось, касались его, сидел большой кот необычного окраса. Он был совершенно неподвижен. Склонив голову набок и задрав нос, он глядел на мужчину и женщину холодными желтыми глазами.
– Да он обгорит! – вскричала Луиза и, бросив полотенце, подскочила к коту, схватила обеими руками и отнесла на траву подальше от огня.
– Сумасшедший кот, – сказала она, отряхивая руки. – Что с тобой?
– Коты знают, что делают, – отвечал муж. – Ни за что не встретишь кота, который делал бы то, чего он не хочет. Кто угодно, только не они.
– Чей он? Ты его видел когда-нибудь?
– Нет, никогда. Какой удивительный окрас, черт побери.
Кот уселся на траве и искоса поглядывал на них. Глаза его выражали какую-то затаенную многозначительность и задумчивость, а вместе с тем и едва уловимое презрение, словно эти люди среднего возраста – невысокая женщина, полная и розовощекая, худощавый мужчина, весь в поту, – вызывали у него некоторый интерес, но особого внимания не заслуживали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124