Под баньяном.
Аборигены вольно расселись на траве и были беспечны, как птицы. Они были уверены, что решают нашу судьбу. И не догадывались, что решается их собственная судьба.
Проходя мимо них к подножию трона, я, однако, заметил в толпе не один и не два сочувствующих и одобрительных взгляда.
Мату-Ити был трезв. И потому зол и немногословен. А может, еще и потому, что сзади него не толпилась сегодня дюжина жен, а твердо стояли крепкие парни. В шортах и шлемах. Я эти шлемы знаю — такой шлем и дубинкой не возьмешь. Да и не придется, я думаю.
Мы предстали пред светлые трезвые очи вождя в полном составе. Только ренегат Понизовский находился по ту сторону баррикады. И был заметно взволнован. Это понятно — наступил его звездный час. Или последний.
— Ваш ответ, господа белые вожди? — это спросил Понизовский, без подстрочника.
— Пошел бы ты на …! — тоже открытым текстом ответил за всех Семеныч.
Вождь эти слова понял без перевода. Но в лице не изменился. Только в глазах мелькнули искорки… удовлетворения. Ему, наверное, тоже эта комедия осточертела. Скорей бы занавес давали. Да в буфет…
Мату-Ити тяжело поднялся и что-то набормотал Понизовскому прямо в ухо. Тот сделал шаг вперед и провозгласил:
— Великий вождь великого народа повелевает! Белых вождей, которые прибыли в его владения без его зова, нарушили самые строгие табу, подвергнуть суровому наказанию.
— Пороть будут? — с тревогой спросила меня Яна. — Я не дамся.
— У меня вопрос к высокому суду. — Семеныч сделал шаг вперед. — Нельзя ли уточнить — что мы там такое, какие особые табу нарушили? Ты, Серега, не стесняйся, шпарь по заученному.
— Запросто. Нарушили брачный обычай — это раз. И нарушили табу на размножение.
— Врешь, крысенок! С кем это мы тут размножались?
— Речь идет о молодожене. Его юная супруга находится на первом месяце беременности.
Легкий шелест пробежал над головами аборигенов. Это понятно — беременность на острове, несомненно, трагедия. При любом раскладе.
— А Нильс здесь при чем? Мало ли от кого она дитя нагуляла? У вас тут нравы простые.
— Не смейте оскорблять честь моей супруги и мое достоинство! — вдруг попер Нильс на Семеныча. — Я признаю себя отцом!
— Ну и дурак, — сказала Яна. — Алименты кокосами будешь платить?
Шантаж. Грубый, глупый и совершенно бессмысленный.
Но я ошибся. В отношении последнего.
— По обычаю нашего племени, — медленно и раздельно проговорил Понизовский, — человек, нарушивший табу бездетности, подлежит сбрасыванию в Акулью лагуну с предварительным снятием скальпа.
— Я готов, — с достоинством ответил Нильс. И даже нашел в себе силы пошутить. — Но вот с моим скальпом, с его снятием, у вас будут проблемы. — И он, обнажив голову, звонко шлепнул себя по обильной лысине.
Понизовский холодно взглянул на него и с некоторой брезгливостью произнес:
— А при чем здесь твоя лысина, дед? Закон суров, но справедлив. Скальп снимают перед кормлением акул с провинившейся женщины. А провинившегося мужика изгоняют с острова. Верхом на пальмовом стволе. Или высаживают на Камень покаяния.
Признаться, я тут немного струхнул. Кто знает этих аборигенов. А у Нильса подкосились ноги.
В тот же миг на наших руках защелкнулись наручники. И сделано это было вполне профессионально.
Я взглянул на Семеныча, он не дрогнул лицом. Все идет как надо. Как надо нам, а не им. Да, я бы предпочел дружить с Семенычем. А вот они этого не знают.
Меня больше всего беспокоило, как обойдутся с Яной. Врагов у нее здесь, среди половых охотников, накопилось много. Но Яну быстро окружили женщины во главе с Авапуи и увели куда-то в глубь острова.
А нас, немилосердно подталкивая, привели в «па». Широко распахнули дверь из досок, пихнули внутрь. Я успел осмотреться — длинное здание вполне европейского типа, похожее на пакгауз, несколько входных дверей. В одну из них нас и втолкнули. Заперев за нами дверь на засовы из железного дерева.
Что-то вроде захламленной кладовки. В углу — драные корзины, мешки из синтетики, пустые бутылки и банки. Под потолком узкая щель. Вся обстановка.
Нильс тяжело плюхнулся на пол.
— Это я во всем виноват! Но в чем, друзья мои? Бедная Маня.
— Да и тебе не поздоровится, — утешил его Семеныч. — Куда ты поплывешь на бревне? — Семеныч сел с ним рядом, откинулся спиной на кучу корзин. — Отдыхайте, ребята. Ночью потрудиться придется. — Он гибко, по-змеиному, изогнулся, и скованные сзади руки оказались впереди. Пошарил под корзиной, достал сигареты. — Покурим, Серый. А Ильичу не дадим — это он во всем виноват. Мы закурили.
— Слушай, Семеныч, а этот хрен Ахунуи, он может успеть, нет?
— Не может. Он сейчас в море болтается. Без руля и без ветрил. Я с движком его катера поработал, мили на две его хватило. И вообще, его течением сюда вернет. Если его Тупапау не съест.
Нильс горестно прислушивался, молча страдал.
Долго не темнело. А когда стемнело, Семеныч из-под той же корзины достал ключик, отомкнул мои наручники, а я следом — его и Нильса.
— Здорово, — сказал Нильс. — А дальше?
— А дальше, Ильич, — доставая все оттуда же оружие, сказал Семеныч, — посидишь здесь, молча. Нас дождешься. Мы за Янкой сходим.
Мы быстро раскидали корзины и выбрались подкопом за ограду «па». Оценили обстановку. Невдалеке теплился костер — возле него лежали двое. Третий прохаживался вдоль ограды. На плече его висел автомат.
Обменялись с Семенычем взглядами и кивками. Расползлись в разные стороны, как черви после дождя.
Луна еще не взошла, выбиралась где-то вдали из морской пучины.
С двух сторон мы подобрались к костру. Чирикнула спросонок птичка. По этому сигналу мы сделали часть дела. Со стороны «па» стражнику было видно, как двое его коллег поднялись на ноги и не спеша пошли к нему. Когда они подошли вплотную, он увидел, что это — точно, коллеги, — но вовсе не его. Но было уже поздно. Мы затащили его внутрь, туда же следом покидали его коллег. Семеныч пошел за Янкой. Я остался прохаживаться вдоль ограды, с автоматом на плече.
Вскоре вернулся Семеныч с Янкой и Авапуи, которую он называл Диной. Мы зашли за Нильсом.
— А где Маня? — первый вопрос.
— Ждет тебя, коханый, — шепнула ему Янка. И мы углубились в чащу.
К этому времени луна поднялась уже достаточно, и мы довольно скоро взобрались узкой тропкой на холку динозавра, обогнули горку кокосов, спустились по южному склону.
Здесь все было иначе. Никакого пляжа, никаких зарослей — сплошное нагромождение камней и скал.
Семеныч шел впереди, уверенно и быстро — не в первый же раз.
Спустившись к морю, мы круто повернули, миновали трещины и щели и оказались в залитом водой гроте. Здесь теплился в глубине его слабый огонек. В иллюминаторах яхты.
— Я перегнал ее сюда, — сказал Семеныч, — раз уж катер ушел, значит, здесь безопасно.
Узким карнизом мы прошли в глубь грота и по очереди спрыгнули на палубу нашей яхты. Она грациозно качнулась на сонной воде, принимая свой блудный экипаж.
Тут же распахнулась дверь рубки, и в слабом огоньке свечи появилась полуголая фигурка.
— Любимая, — прошептал Нильс, раскрывая объятия.
— Ну вот, — заметила Яна с удовлетворением, — теперь мы все парные. — Хорошо еще, не парнокопытные. Оглядела Маруську: — Ты правда, что ль, влипла? Или туфту гонишь?
Марутеа не ответила ей, а только благодарно и преданно взглянула на своего старого танэ. Довольно прыткого, как выяснилось…
ТАКТИЧЕСКАЯ СТРАТЕГИЯ
Яхта была готова к выходу в море. Семеныч даже заправил баки соляркой, заполнил емкости для воды, перетаскал на борт все наши вещи. Кладовка была набита консервами и фруктами. В хижине остался только Янкин чемодан, пустой.
— Днями выходим в море, — распорядился Семеныч. — Готовьтесь.
— Давно пора, — поддержала его Яна.
— А девочки? — спросила Маня, уже без своей легкой картавинки, на чистом русском языке, но с едва заметным хохляцким придыханием.
— Мы пока ничем не можем им помочь, — сказал Семеныч.
— Нужно утопить мужиков хотя бы, — предложила Яна. — И в первую очередь Понизовского. Всем спасибо! И да поможет нам Эатуа. И Тупапау.
— Понизовский мне еще нужен, — возразил Семеныч. — С собой мы его не возьмем, а допросить его надо. Мне еще многое нужно выяснить.
— Ясно, — сказал я. — Берем «языка» и уходим в море. Недалеко. На воде они нас не достанут — те еще мореходы.
— Сюда, как я понял, должно прибыть подкрепление. Чтобы завершить операцию «Миллиардер».
Миллиардер отвел влюбленный взгляд от ненаглядной Маньки:
— Кто-нибудь объяснит мне мою вину? Или оплошность? И где-таки мои миллиарды? Я их хочу.
— Я объясню. Вот допрошу Понизовского и объясню. Серый, валяй на пост. Остальным — отдыхать.
Я взял автомат, выбрался из грота и вскарабкался на скалу.
На той стороне острова (я добрался до холки динозавра и залег там, среди зарослей папоротника) было спокойно — наш побег еще не обнаружили.
Лежа на гребне, покрытом будто специально для меня густым мхом, я покуривал в кулак, порой беззаботно подремывал. До утра, конечно, никаких действий противник не предпримет. Да и то — не сразу. Пока обнаружат наш побег, пока посовещаются, пока примут решение… До полудня можно жить спокойно. А вот что дальше? В любом случае здесь нужно держать постоянный пост. Людей для этого хватает. Нас ведь теперь много. И все мы теперь, как заметила Яна, парнокопытные… то есть парные.
Ночь была великолепна. Ясная, ароматная тропическая ночь. В такую ночь все здесь замирает наглухо, чтобы накопить в здоровом сне необходимые силы для очередного дневного жизнерадостного буйства.
Вообще как-то спокойнее стало. Обстановка прояснилась, силы распределились, слабые места противника выявлены разведкой. А наша сила — в нашей слабости. На том и стоять будем. А что ж, яхта исчезла, мы блокированы, укрылись в глухом уголке острова, откуда нам не вырваться. День-два — и останется только сдаться на милость победителя, учитывая его превосходство в живой силе и мощную поддержку тыла, которая не преминет обозначиться.
На всякий случай я прикинул дремлющей головкой и крайний вариант — открытые боевые действия. Тут наша сила, напротив, уже в слабости противника. Несколько боевых единиц (наверняка эти парни из охраны фирмы) нас не испугают, тем более что руководить этой группой некому. Кроме Понизовского. Но какой бы он ни был хороший ученый в прошлом и удачливый фирмач в настоящем, этого творческого багажа для командования в бою явно недостаточно.
Сзади послышались легкие шаги, затем — рядом — легкое дыхание, и легла от меня по левую руку чуть запыхавшаяся Авапуи. Дина, стало быть, доверенное лицо Семеныча.
Я чуть покосился: надо сказать, довольно симпатичное лицо, особенно в мягком свете стареющей луны.
— Алексей, — шепнула она, — я вам на смену. Коля вас ждет.
— Зачем?
— Он там, на палубе, поляну накрыл, — хмыкнула Дина. — Фляжку свою выставил. Мы уже хлопнули, он вас ждет.
Что за привычка, подумалось мне, по ночам водку пить. Что в Пеньках, что на Таку… каку. Я поднялся.
— Вы тут не спите, — предупредил.
— А не с кем, — зевнула Дина.
— Упрек или предложение? — спросил я.
— Констатация. Иди, иди, Леха. Тебя твоя ваине заждалась, ревнует поди.
Поди… Она поди дрыхнет в своих валенках.
В гроте было уютно. Яхта сюда забралась, как зверушка в норку. Спряталась. Притулилась к кромке каменного карниза, который шел от входа вдоль всей левой стены. С него было удобно спускаться и подниматься на палубу — в зависимости от приливной волны.
Сумрачно, влажно. Вода отливает черным блеском — глубина здесь большая. А вот высота грота оказалась для яхты предельной — во время высшей точки прилива клотик мачты едва не касался «потолка».
Семеныч сидел на носовой палубе, красиво освещенный свечой, воткнутой в пустую бутылку. Неровный свет искорками поблескивал в капельках воды, покрывающих стенки пещеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Аборигены вольно расселись на траве и были беспечны, как птицы. Они были уверены, что решают нашу судьбу. И не догадывались, что решается их собственная судьба.
Проходя мимо них к подножию трона, я, однако, заметил в толпе не один и не два сочувствующих и одобрительных взгляда.
Мату-Ити был трезв. И потому зол и немногословен. А может, еще и потому, что сзади него не толпилась сегодня дюжина жен, а твердо стояли крепкие парни. В шортах и шлемах. Я эти шлемы знаю — такой шлем и дубинкой не возьмешь. Да и не придется, я думаю.
Мы предстали пред светлые трезвые очи вождя в полном составе. Только ренегат Понизовский находился по ту сторону баррикады. И был заметно взволнован. Это понятно — наступил его звездный час. Или последний.
— Ваш ответ, господа белые вожди? — это спросил Понизовский, без подстрочника.
— Пошел бы ты на …! — тоже открытым текстом ответил за всех Семеныч.
Вождь эти слова понял без перевода. Но в лице не изменился. Только в глазах мелькнули искорки… удовлетворения. Ему, наверное, тоже эта комедия осточертела. Скорей бы занавес давали. Да в буфет…
Мату-Ити тяжело поднялся и что-то набормотал Понизовскому прямо в ухо. Тот сделал шаг вперед и провозгласил:
— Великий вождь великого народа повелевает! Белых вождей, которые прибыли в его владения без его зова, нарушили самые строгие табу, подвергнуть суровому наказанию.
— Пороть будут? — с тревогой спросила меня Яна. — Я не дамся.
— У меня вопрос к высокому суду. — Семеныч сделал шаг вперед. — Нельзя ли уточнить — что мы там такое, какие особые табу нарушили? Ты, Серега, не стесняйся, шпарь по заученному.
— Запросто. Нарушили брачный обычай — это раз. И нарушили табу на размножение.
— Врешь, крысенок! С кем это мы тут размножались?
— Речь идет о молодожене. Его юная супруга находится на первом месяце беременности.
Легкий шелест пробежал над головами аборигенов. Это понятно — беременность на острове, несомненно, трагедия. При любом раскладе.
— А Нильс здесь при чем? Мало ли от кого она дитя нагуляла? У вас тут нравы простые.
— Не смейте оскорблять честь моей супруги и мое достоинство! — вдруг попер Нильс на Семеныча. — Я признаю себя отцом!
— Ну и дурак, — сказала Яна. — Алименты кокосами будешь платить?
Шантаж. Грубый, глупый и совершенно бессмысленный.
Но я ошибся. В отношении последнего.
— По обычаю нашего племени, — медленно и раздельно проговорил Понизовский, — человек, нарушивший табу бездетности, подлежит сбрасыванию в Акулью лагуну с предварительным снятием скальпа.
— Я готов, — с достоинством ответил Нильс. И даже нашел в себе силы пошутить. — Но вот с моим скальпом, с его снятием, у вас будут проблемы. — И он, обнажив голову, звонко шлепнул себя по обильной лысине.
Понизовский холодно взглянул на него и с некоторой брезгливостью произнес:
— А при чем здесь твоя лысина, дед? Закон суров, но справедлив. Скальп снимают перед кормлением акул с провинившейся женщины. А провинившегося мужика изгоняют с острова. Верхом на пальмовом стволе. Или высаживают на Камень покаяния.
Признаться, я тут немного струхнул. Кто знает этих аборигенов. А у Нильса подкосились ноги.
В тот же миг на наших руках защелкнулись наручники. И сделано это было вполне профессионально.
Я взглянул на Семеныча, он не дрогнул лицом. Все идет как надо. Как надо нам, а не им. Да, я бы предпочел дружить с Семенычем. А вот они этого не знают.
Меня больше всего беспокоило, как обойдутся с Яной. Врагов у нее здесь, среди половых охотников, накопилось много. Но Яну быстро окружили женщины во главе с Авапуи и увели куда-то в глубь острова.
А нас, немилосердно подталкивая, привели в «па». Широко распахнули дверь из досок, пихнули внутрь. Я успел осмотреться — длинное здание вполне европейского типа, похожее на пакгауз, несколько входных дверей. В одну из них нас и втолкнули. Заперев за нами дверь на засовы из железного дерева.
Что-то вроде захламленной кладовки. В углу — драные корзины, мешки из синтетики, пустые бутылки и банки. Под потолком узкая щель. Вся обстановка.
Нильс тяжело плюхнулся на пол.
— Это я во всем виноват! Но в чем, друзья мои? Бедная Маня.
— Да и тебе не поздоровится, — утешил его Семеныч. — Куда ты поплывешь на бревне? — Семеныч сел с ним рядом, откинулся спиной на кучу корзин. — Отдыхайте, ребята. Ночью потрудиться придется. — Он гибко, по-змеиному, изогнулся, и скованные сзади руки оказались впереди. Пошарил под корзиной, достал сигареты. — Покурим, Серый. А Ильичу не дадим — это он во всем виноват. Мы закурили.
— Слушай, Семеныч, а этот хрен Ахунуи, он может успеть, нет?
— Не может. Он сейчас в море болтается. Без руля и без ветрил. Я с движком его катера поработал, мили на две его хватило. И вообще, его течением сюда вернет. Если его Тупапау не съест.
Нильс горестно прислушивался, молча страдал.
Долго не темнело. А когда стемнело, Семеныч из-под той же корзины достал ключик, отомкнул мои наручники, а я следом — его и Нильса.
— Здорово, — сказал Нильс. — А дальше?
— А дальше, Ильич, — доставая все оттуда же оружие, сказал Семеныч, — посидишь здесь, молча. Нас дождешься. Мы за Янкой сходим.
Мы быстро раскидали корзины и выбрались подкопом за ограду «па». Оценили обстановку. Невдалеке теплился костер — возле него лежали двое. Третий прохаживался вдоль ограды. На плече его висел автомат.
Обменялись с Семенычем взглядами и кивками. Расползлись в разные стороны, как черви после дождя.
Луна еще не взошла, выбиралась где-то вдали из морской пучины.
С двух сторон мы подобрались к костру. Чирикнула спросонок птичка. По этому сигналу мы сделали часть дела. Со стороны «па» стражнику было видно, как двое его коллег поднялись на ноги и не спеша пошли к нему. Когда они подошли вплотную, он увидел, что это — точно, коллеги, — но вовсе не его. Но было уже поздно. Мы затащили его внутрь, туда же следом покидали его коллег. Семеныч пошел за Янкой. Я остался прохаживаться вдоль ограды, с автоматом на плече.
Вскоре вернулся Семеныч с Янкой и Авапуи, которую он называл Диной. Мы зашли за Нильсом.
— А где Маня? — первый вопрос.
— Ждет тебя, коханый, — шепнула ему Янка. И мы углубились в чащу.
К этому времени луна поднялась уже достаточно, и мы довольно скоро взобрались узкой тропкой на холку динозавра, обогнули горку кокосов, спустились по южному склону.
Здесь все было иначе. Никакого пляжа, никаких зарослей — сплошное нагромождение камней и скал.
Семеныч шел впереди, уверенно и быстро — не в первый же раз.
Спустившись к морю, мы круто повернули, миновали трещины и щели и оказались в залитом водой гроте. Здесь теплился в глубине его слабый огонек. В иллюминаторах яхты.
— Я перегнал ее сюда, — сказал Семеныч, — раз уж катер ушел, значит, здесь безопасно.
Узким карнизом мы прошли в глубь грота и по очереди спрыгнули на палубу нашей яхты. Она грациозно качнулась на сонной воде, принимая свой блудный экипаж.
Тут же распахнулась дверь рубки, и в слабом огоньке свечи появилась полуголая фигурка.
— Любимая, — прошептал Нильс, раскрывая объятия.
— Ну вот, — заметила Яна с удовлетворением, — теперь мы все парные. — Хорошо еще, не парнокопытные. Оглядела Маруську: — Ты правда, что ль, влипла? Или туфту гонишь?
Марутеа не ответила ей, а только благодарно и преданно взглянула на своего старого танэ. Довольно прыткого, как выяснилось…
ТАКТИЧЕСКАЯ СТРАТЕГИЯ
Яхта была готова к выходу в море. Семеныч даже заправил баки соляркой, заполнил емкости для воды, перетаскал на борт все наши вещи. Кладовка была набита консервами и фруктами. В хижине остался только Янкин чемодан, пустой.
— Днями выходим в море, — распорядился Семеныч. — Готовьтесь.
— Давно пора, — поддержала его Яна.
— А девочки? — спросила Маня, уже без своей легкой картавинки, на чистом русском языке, но с едва заметным хохляцким придыханием.
— Мы пока ничем не можем им помочь, — сказал Семеныч.
— Нужно утопить мужиков хотя бы, — предложила Яна. — И в первую очередь Понизовского. Всем спасибо! И да поможет нам Эатуа. И Тупапау.
— Понизовский мне еще нужен, — возразил Семеныч. — С собой мы его не возьмем, а допросить его надо. Мне еще многое нужно выяснить.
— Ясно, — сказал я. — Берем «языка» и уходим в море. Недалеко. На воде они нас не достанут — те еще мореходы.
— Сюда, как я понял, должно прибыть подкрепление. Чтобы завершить операцию «Миллиардер».
Миллиардер отвел влюбленный взгляд от ненаглядной Маньки:
— Кто-нибудь объяснит мне мою вину? Или оплошность? И где-таки мои миллиарды? Я их хочу.
— Я объясню. Вот допрошу Понизовского и объясню. Серый, валяй на пост. Остальным — отдыхать.
Я взял автомат, выбрался из грота и вскарабкался на скалу.
На той стороне острова (я добрался до холки динозавра и залег там, среди зарослей папоротника) было спокойно — наш побег еще не обнаружили.
Лежа на гребне, покрытом будто специально для меня густым мхом, я покуривал в кулак, порой беззаботно подремывал. До утра, конечно, никаких действий противник не предпримет. Да и то — не сразу. Пока обнаружат наш побег, пока посовещаются, пока примут решение… До полудня можно жить спокойно. А вот что дальше? В любом случае здесь нужно держать постоянный пост. Людей для этого хватает. Нас ведь теперь много. И все мы теперь, как заметила Яна, парнокопытные… то есть парные.
Ночь была великолепна. Ясная, ароматная тропическая ночь. В такую ночь все здесь замирает наглухо, чтобы накопить в здоровом сне необходимые силы для очередного дневного жизнерадостного буйства.
Вообще как-то спокойнее стало. Обстановка прояснилась, силы распределились, слабые места противника выявлены разведкой. А наша сила — в нашей слабости. На том и стоять будем. А что ж, яхта исчезла, мы блокированы, укрылись в глухом уголке острова, откуда нам не вырваться. День-два — и останется только сдаться на милость победителя, учитывая его превосходство в живой силе и мощную поддержку тыла, которая не преминет обозначиться.
На всякий случай я прикинул дремлющей головкой и крайний вариант — открытые боевые действия. Тут наша сила, напротив, уже в слабости противника. Несколько боевых единиц (наверняка эти парни из охраны фирмы) нас не испугают, тем более что руководить этой группой некому. Кроме Понизовского. Но какой бы он ни был хороший ученый в прошлом и удачливый фирмач в настоящем, этого творческого багажа для командования в бою явно недостаточно.
Сзади послышались легкие шаги, затем — рядом — легкое дыхание, и легла от меня по левую руку чуть запыхавшаяся Авапуи. Дина, стало быть, доверенное лицо Семеныча.
Я чуть покосился: надо сказать, довольно симпатичное лицо, особенно в мягком свете стареющей луны.
— Алексей, — шепнула она, — я вам на смену. Коля вас ждет.
— Зачем?
— Он там, на палубе, поляну накрыл, — хмыкнула Дина. — Фляжку свою выставил. Мы уже хлопнули, он вас ждет.
Что за привычка, подумалось мне, по ночам водку пить. Что в Пеньках, что на Таку… каку. Я поднялся.
— Вы тут не спите, — предупредил.
— А не с кем, — зевнула Дина.
— Упрек или предложение? — спросил я.
— Констатация. Иди, иди, Леха. Тебя твоя ваине заждалась, ревнует поди.
Поди… Она поди дрыхнет в своих валенках.
В гроте было уютно. Яхта сюда забралась, как зверушка в норку. Спряталась. Притулилась к кромке каменного карниза, который шел от входа вдоль всей левой стены. С него было удобно спускаться и подниматься на палубу — в зависимости от приливной волны.
Сумрачно, влажно. Вода отливает черным блеском — глубина здесь большая. А вот высота грота оказалась для яхты предельной — во время высшей точки прилива клотик мачты едва не касался «потолка».
Семеныч сидел на носовой палубе, красиво освещенный свечой, воткнутой в пустую бутылку. Неровный свет искорками поблескивал в капельках воды, покрывающих стенки пещеры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23