— Вот дьявол! — выкрикнул кто-то слева от меня. — И мы должны мириться с этим?
Я повернул голову, чтобы посмотреть в темноту по другую сторону бара; там я увидел троих, сидящих за круглым столом у стены. Керосиновые лампы еще не зажгли, а свет, отражающийся от зеркала, делал дальние углы комнаты еще менее различимыми.
— Все о'кей, все о'кей, — сказал Майк. — Старый клиент. Старый друг.
— Готов поспорить, что так и есть, — сказал голос. — Только не впускай сюда женщин.
— Никаких женщин, — сказал Майк. — Без проблем.
Я прошел мимо столов в правый угол.
— Хочешь виски, Тим? — спросил Майк.
— Тим? — повторил мужчина. — Тим?
— Пиво, — сказал я и сел.
На столе перед тремя мужчинами стояла почти пустая бутылка виски «Джонни Уокер», три стакана и около дюжины банок из-под пива. Солдат, сидящий спиной к стене, сдвинул несколько пивных банок в сторону так, чтобы я мог видеть рядом с бутылкой пистолет 45-го калибра. Он наклонился вперед, с трудом удерживая равновесие. Рукава на рубашке оторваны, а кожа такая темная от грязи, будто он не мылся годами. Волосы солдата, когда-то светлые, были обрезаны ножом.
— Я просто хочу убедиться, — проговорил он. — Ты ведь не женщина, так? Можешь поклясться?
— Все, что ни пожелаете, — ответил я.
— Ни одна женщина не должна здесь появляться. — Он положил руку на пистолет. — Ни медсестра. Ни чья-нибудь жена. Вообще никакая. Ясно?
— Ясно, — сказал я.
Майк бежал ко мне с пивом.
— Тим. Смешное имя. Вот Том — нормальное имя. А Тим — это кто-то маленький. Типа него. — Солдат указал на Майка левой рукой, не то чтобы пальцем, а всей рукой, правая рука все это время спокойно лежала на пистолете. — Этому маленькому говнюку надо носить платье. Черт возьми, да он и так носит платье.
— Разве ты не любишь женщин? — спросил я.
Майк поставил на стол передо мной банку пива «Будвайзер» и дважды отрицательно помотал головой. Он хотел, чтобы я зашел внутрь, потому что боялся, что этот пьяница его пристрелит, а теперь все стало еще хуже.
Я посмотрел на двоих солдат рядом с напившимся офицером. Оба были грязные и измотанные — что бы ни случилось с пьяным, это же произошло и с ними. Разница лишь в том, что они еще не успели напиться.
— Это сложный вопрос, — ответил пьяный. — Вопрос ответственности. Ты можешь отвечать за себя. Ты отвечаешь за своих детей и свой род. Ты отвечаешь за тех, кого защищаешь. Но как можно отвечать за женщину? Если можно, то до какой степени?
Майк потихоньку ушел за стойку бара и сел на табуретку. Рук его не было видно. Я знал, что у него там дробовик.
— Ты даже не представляешь, о чем я толкую, ведь так, Тим? Чертова тыловая крыса.
— Ты боишься, что пристрелишь любую женщину, что войдет сюда, поэтому и сказал бармену не впускать их.
— Какого черта этот сопливый сержантик лезет мне в душу? — поинтересовался пьяный у плотного мужчины справа от него. — Скажите, чтобы убирался отсюда, а то он у меня сейчас огребет...
— Оставь его в покое, — сказал другой мужчина.
Полоски высохшей грязи прилипли к его худому, осунувшемуся лицу.
Пьяный офицер задел меня, наклоняясь к другим. Он заговорил на ясном, доходчивом вьетнамском. Это был старомодный, почти литературный вьетнамский язык, должно быть, он думал и мечтал на нем, если владел им так хорошо. Он решил, что ни я, ни мальчик не поймем его.
— Это серьезно, — сказал пьяный, — и я говорю совершенно серьезно. Если хотите узнать, насколько серьезно, просто сидите на своих стульях и слушайте. Вы разве не знаете, на что я теперь способен? Разве вы сами ничего не узнали? Вы знаете то, что знаю я. Я знаю то, что знаете вы. Между нами лежит огромная тяжесть. Из всех людей на свете в этот момент я не презираю лишь тех, кто уже мертв или должен умереть. В этот момент убийство ничего не значит для меня.
Он говорил еще, и я не могу поклясться, что точно передаю его слова, но смысл был такой. Может быть, он сказал, что убийство стало пустым.
Потом все на том же струящемся вьетнамском, который даже для моих ушей звучал как высокопарный язык третьесортной викторианской новеллы:
— Вспомните, что у нас в джипе; вы должны помнить, что мы привезли с собой, потому что я никогда не забуду этого. А вам разве легко будет забыть?
Чтобы вычистить и выбелить кость, требуется много времени и терпения. А череп — самая трудная часть всего скелета.
— Налейте своему командиру еще этого нектара, — сказал пьяный и откинулся назад на стуле.
Он смотрел на меня, держа руку на пистолете.
— Виски, — сказал крепкий солдат.
Майк уже тащил бутылку с полки. Он понял, что офицер хочет напиться до беспамятства, прежде чем сорвется и убьет кого-нибудь.
На секунду мне показалось, что плотный солдат справа мне знаком. Волосы на его голове так коротко сбриты, что он казался лысым, а глаза просто огромные. Часы из нержавеющей стали свисали через прорезь в воротнике. Он протянул мускулистую руку за бутылкой, которую поднес Майк. Мальчик старался держаться как можно дальше от стола. Солдат открутил крышку и налил в три стакана. Пьяный офицер тут же выпил все виски и стукнул стаканом о стол, требуя следующей порции.
Изможденный солдат, который до сих пор молчал, произнес:
— Что-то здесь произойдет. — Он посмотрел мне прямо в глаза. — Эй, друг!
— Этот парень никому не друг, — сказал пьяный. И прежде чем кто-нибудь успел сообразить, он схватил пистолет, прицелился в мою сторону и выстрелил. Огненная вспышка, громкий взрыв и резкий запах пороха. Пуля прошла прямо через мягкую деревянную стену на расстоянии восьми футов слева от меня. Тоненький лучик света стал пробиваться в комнату через новую дырку.
На секунду я оглох. Сделав последний глоток пива, встал. В голове звенело.
— Ненавижу все это дерьмо, понял? — сказал пьяный. — Хорошо понял?
Солдат, который назвал меня другом, засмеялся, а плотный налил пьяному офицеру еще виски. Затем он встал и направился в мою сторону. Усталость и разводы грязи не скрывали его напряженности и обеспокоенности. Он уселся между мной и парнем с пистолетом.
— Я не тыловая крыса, — произнес я. — Мне не нужны проблемы, но воюют не только такие, как он.
— Может, ты позволишь мне спасти твою задницу, сержант? — прошептал он. — Майор Бачелор три года не видел белого человека, и у него небольшие проблемы с адаптацией. По сравнению с ним мы все тыловые крысы.
Я посмотрел на его изорванную рубашку.
— Ты что, нянькой подрабатываешь, капитан?
Он окинул меня рассерженным взглядом и оглянулся через плечо на майора.
— Майор, брось свою чертову пушку. Этот сержант — боевой солдат. Он возвращается в лагерь.
— Мне все равно, кто он, — сказал майор по-вьетнамски.
Капитан начал подталкивать меня к двери, все время оставаясь между мной и своим столиком. Я жестом показал Майку, чтобы он выходил со мной.
— Не бойся, майор его не пристрелит. Майор Бачелор любит «ярдов», — сказал капитан.
Он нетерпеливо посмотрел на меня, потому что я шел медленно. А потом я видел, как изменилось лицо капитана, когда он посмотрел мне в глаза.
— Черт возьми! — сказал капитан и тут же остановился. — Черт возьми, — повторил он, но уже другим тоном.
Я начал смеяться.
— Ох, это же... — Он затряс головой. — Это же и вправду...
— Где же ты был? — спросил я его.
Джон Рэнсом повернулся к столу.
— Эй, я знаю этого парня. Это мой старый футбольный друг.
Майор Бачелор пожал плечами и положил пистолет на стол. Глаза его закрывались.
— Я не люблю футбол, — сказал он, но руку с оружия не убрал.
— Налейте сержанту выпить, — произнес изможденный солдат.
— Налейте этому чертову сержанту выпить, — поддержал майор.
Джон Рэнсом быстро пошел к бару и схватил стакан, который протянул ему вконец растерявшийся Майк. Затем Рэнсом вернулся к своему столу, наполнил два стакана и с ними снова подошел ко мне.
Мы наблюдали, как голова майора постепенно опускается на грудь. Когда его подбородок наконец достиг расстегнутой верхней пуговицы изодранной рубашки, Рэнсом сказал: «Давай, Боб», и другой мужчина потихоньку вытащил пистолет из-под руки майора. Он засунул его себе за пояс.
— Он вырубился, — сказал Боб.
Рэнсом снова повернулся ко мне.
— Он не спал трое суток подряд, пока был с нами, и одному Богу известно, сколько еще до этого. — Рэнсому не пришлось уточнять, кто это «он». — Мы с Бобом немножко поспали по очереди, а он трепался всю дорогу.
Рэнсом уселся на один из стульев за моим столом и опрокинул стакан в рот. Я сел рядом с ним.
Какое-то время в баре стояла тишина. Полоска света, пробивающаяся через открытую щель в окне, уже сползла с зеркала и теперь добиралась до стены, что означало, что скоро она исчезнет совсем. Майк поднял стекло у одной из ламп и подрезал фитилек.
— Слушай, почему, когда мы видимся, у тебя всегда проблемы?
— Очень хочешь знать?
Рэнсом улыбнулся. Он очень изменился с тех пор, как я видел его последний раз. Тогда Рэнсом собирался переправлять партию боеприпасов сенатору Буррману в лагерь «Уайт-Стар». Он окреп и возмужал, а глаза ввалились. Мне казалось, что сейчас он на один огромный шаг ближе к цели, которую я всегда видел в нем, чем раньше, когда Рэнсом фанатично клялся мне, что остановит распространение коммунизма. Этот человек нахлебался войны по горло, и теперь война была у него внутри.
— Я же тебя отмазал от морга в «Уайт-Стар», верно?
Я с ним согласился.
— Как ты называл это? Трупная бригада? На самом деле не очень-то похоже на морг, правда? — Рэнсом улыбнулся и тряхнул головой. — Я позаботился тогда и о вашем капитане Маккью. Он называл это свалкой. Я не представляю, как он мог так долго терпеть. Единственный с крепкими нервами был тот сержант, как это его... Итальянец.
— Ди Маэстро.
Рэнсом кивнул головой.
— Вся операция тогда провалилась.
Майк зажег большую кухонную спичку и поднес ее к фитильку керосиновой лампы.
— Я слышал кое-что об этом...
Он тяжело откинулся назад, оперся спиной о стену и глотнул виски.
— Там было что-то дикое.
Я спросил, по-прежнему ли их база находится в горах за лаосской границей. Он со вздохом покачал головой.
— Так ты теперь не с этим племенем, как его, хату?
Рэнсом открыл глаза.
— У тебя хорошая память. Нет. Я больше не там. — Он собирался сказать еще что-то, но потом передумал.
Сдержался. — Жду, когда меня пошлют в Ке-Сан. Лучше бы я остался там, в горах. Но сейчас я мечтаю лишь об одном: принять ванну и завалиться в постель. Любую постель. В общем, я бы даже согласился на сухое ровное место на земле.
— А откуда ты сейчас?
— Ездили в глубь страны. — Его лицо сморщилось, он недовольно скривил рот. Я не сразу понял, что Рэнсом улыбается. — Заехали далеко на вражескую территорию. Нам пришлось вытаскивать майора.
— Похоже, вам пришлось его не вытаскивать, а вырывать, как зуб.
Мое невежество заставило его выпрямиться.
— Ты что, хочешь сказать, что никогда о нем не слышал? О Франклине Бачелоре?
И тогда мне показалось, что кто-то давным-давно рассказывал мне о нем.
— Бачелор в тылу врага вытворял такие вещи, что простым смертным и не снилось. Он — легенда.
Легенда, подумал я. Прямо как Зеленые береты, которых Рэнсом так же называл когда-то в «Уайт стар».
— Он один прошел столько, что хватит на армию, хорошо поработал в провинции Дарлак. Он был там совсем один. Этот человек — герой. Это точно. Бачелор пробирался в места, к которым мы даже приблизиться не могли, — он был внутри лагеря северо-вьетнамской армии, слышишь меня, внутри, и тихонько перебил полдивизиона.
В тот момент я вспомнил Майоровы слова: «Я не презираю лишь тех, кто уже мертв или должен умереть». Наверное, я что-то не расслышал.
— Ему удалось обмануть бдительных рхадэ. Он жил с ними, — продолжал рассказывать Рэнсом. В голосе его слышался ужас. — Он даже женился там. По их обрядам. Его жена ходила с ним на задания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63