– Спать сильно хочу, уважаемый, у нас ведь уже ночь глубокая. А кофе мне хорошо помогает, – кивнул он на свою чашку и, шумно причмокнув, отхлебнул.
– Ну так что ты от меня хочешь?
– Сейчас скажу... Ты, – Ахмет отставил кофе в сторонку и внимательно посмотрел на Банду, – хорошо дерешься, уважаемый. Очень хорошо, однако.
– И что с того?
– Ты мне нужен.
– Даже так?
– Я хочу, чтобы ты согласился у меня работать.
Банда даже смутился от такого напора и категоричности. Он неуверенно произнес:
– А почему, собственно говоря, ты думаешь, что у меня сейчас нет работы?
– Может, и есть. Но я же тебе, уважаемый, такие условия хочу предложить – ты просто пальчики оближешь!
– Ну?
– Есть у меня кое-какие владения... – Ахмет снова шумно отхлебнул кофе. – Большие владения, которые надо хорошо охранять. Они там, в Таджикистане...
– Где-где?
– В Таджикистане, у меня на родине, в горах...
– О, Господи! – Банда даже не смог удержать вздох разочарования – проклятые горы, кажется, не хотели отпускать его даже здесь, в Москве, за тысячи километров, старательно напоминая о своем существовании.
– Э, дорогой, не спеши отказываться! – по-своему истолковал вздох парня Ахмет. – Работа совсем простая – будешь всего только охранять территорию. Контракт подпишем с тобой для начала на год.
Получаешь пятьсот долларов на руки каждый месяц. Еда – за мой счет, жилье тоже бесплатное – гостиница специальная для охранников... Кстати, ты, случайно, в армии не служил?
– Служил.
– А в Афганистане, случайно, не был?
– Был. А что?
– Да нет, ничего. Просто, раз ты уже войну повидал, значит, многое знаешь, многое умеешь. А мне как раз бывалый человек для этой работы нужен.
Банда тем временем задумался. Противоречивые чувства боролись в его душе. С одной стороны, он распрощался с горами Афгана и Таджикистана, как ему казалось, навсегда. Он был сыт по горло этим проклятым краем, в котором потерял столько своих товарищей, в котором измотал себе нервную систему и уже после срочной службы, будучи офицером, был дважды ранен, из которого сбежал с превеликой радостью. Но, с другой стороны, Москва, его теперешняя работа и его нынешнее окружение именно сейчас стали для него главным фактором раздражения, недовольства и жгучей ненависти.
Ненависть к этому городу и к укладу собственной жизни в нем теперь пересиливала даже ненависть к горам. Банда уже давно искал повод изменить все, начать новую жизнь, как говорится, с нуля И вот случай сам дает ему такую возможность, сам идет в руки. Может, чем черт не шутит, и воспользоваться?
– Так говоришь, охрана территории?
– Да, уважаемый, охрана. Работа посменная, там не ты один будешь. Отработал – отдыхай в своей комнате, никто тебя ничего заставлять делать не будет. Правда, сам понимаешь, в горах развлечений немного, но зато деньги будешь иметь хорошие, наличными и регулярно.
– А что там охранять-то?
– Ну... на месте увидишь, – замялся Ахмет. – Склады, производственные помещения, общежития, еще кое-что – ты сам посмотришь.
– Слушай, а почему все-таки ты мне это предложение делаешь?
– Честно?
– Честно.
– Понимаешь, есть у тебя сила, есть мастерство.
Но это у многих есть. А у тебя, как мне кажется, есть еще жестокость, безжалостность. А мне нужны именно такие люди... Ведь ты умеешь выполнять приказы?
– Уметь-то умею, но в армии я выполнял приказы командования, руководствуясь...
– Э-э-э, дорогой, подожди! Я сам служил в армии, – Ахмет недовольно поморщился от собственных воспоминаний, – и прекрасно знаю, чьи приказы и на каком основании ты выполнял. Я тебе про другое хочу сказать. Я тебе буду платить деньги, ты у меня будешь работать – значит, логично, если я буду давать тебе задания кое-что выполнять?
– Ладно, кончай базар. Давай лучше выпьем за то, чтобы поменьше сволочей на земле было, – Банда уже и без того изрядно захмелел, а теперь жаждал вообще надраться до зеленых чертиков.
– Так ты согласен, уважаемый?
– Да не гони ты. Дай подумать пару недель.
– Ты что! Дорогой, у меня завтра самолет на Душанбе, везу команду рабочих-сезонников. Тебе сегодня все решить надо, чтобы сразу и улететь.
Банда, конечно же, не ожидал, что он должен решить настолько быстро. Тем не менее в душе с предложением нового знакомого он согласился уже давно и теперь, заказывая целую бутылку виски и хорошую закуску, он знал, что будет сегодня гулять всю ночь, прощаясь с Москвой и с этим периодом своей жизни.
– Так во сколько наш самолет? – подмигнул он таджику с видом заговорщика, наливая себе и ему порцию неразбавленного крепкого шотландского виски «Джонни Уокер» с красной этикеткой.
– В десять двадцать. Из «Шереметьево». В половине десятого я буду ждать тебя у входа в аэропорт...
Кстати, уважаемый, а как тебя хоть зовут?
– Банда.
– Банда? Какое-то нерусское имя... – удивленно и подозрительно посмотрел таджик на парня. – Я таких раньше не слышал.
– Русское, не волнуйся. Так меня всю жизнь зовут. И всем нравилось.
– Хорошо-хорошо, Банда так Банда... А я – Ахмет. Так ты согласен? Я буду ждать тебя завтра в аэропорту ровно в девять тридцать, У входа. Ты запомнил?
– Запомнил, куда я денусь. Ты не волнуйся, Axметка, все будет, как положено. Ты пей. Мы сегодня с тобой обязательно напьемся. Мы же с тобой с этим городом, со столицей, прощаться будем...
* * *
– В общем, на следующее утро я был уже в аэропорту.
– Так что, ты действительно вот так сразу и решился? – чем дальше Олег слушал Банду, тем больше удивлялся. Он, например, не понимал, как можно с такой легкостью менять свою жизнь, переворачивая все с ног на голову. Тем более – принимать решения за считанные минуты. – И что, ты на самом деле снова поехал в Таджикистан?
– Да, – Банда вдруг заметно помрачнел. – Да, Олежка, наутро я был в «Шереметьево» и на самом деле полетел в этот проклятый край... Знаешь, давай выпьем лучше, а то... Тяжело все это вспоминать.
– Конечно, давай!
Они налили и, не чокаясь, выпили, снова с аппетитом принимаясь за раков.
Тем временем уже совсем стемнело, и лишь последние отблески заката на краю небосклона напоминали о прошедшем дне. Самом счастливом дне в Сашкиной жизни. Но вспоминал сейчас Банда совсем о другом.
– Ахмет вез в Душанбе человек двадцать. Я не знал еще в то время, какая им уготована судьба. Думал – просто рабочие-сезонники. Правда, они были довольно странные – какие-то грязные, затравленные. От них несло такой вонью, что стюардесса даже боялась приближаться к их рядам. Короче, с виду – натуральные бомжи. Впрочем, они и на самом деле оказались обыкновенными бомжами.
Ахмет их, как я потом узнал, по всей Москве собирал. Каждый месяц он ездил в такие рейсы-вербовки. Добывал себе, так сказать, рабочих.
– Зачем? Что они делали?
– Об этом я узнал только в лагере, много позже... Давай закурим, Олежка. Где сигареты?
– Держи.
– Я был этим бомжам неровня, – продолжил через мгновение свой рассказ Банда, выпуская струйку дыма. – Это я сразу понял. Мне и себе Ахмет взял билеты отдельно, в другом конце салона.
Хитрый был, собака, психологию человека здорово знал. Сразу ставил границы – кому что можно и кто на что годен. Кстати, в Душанбе, сразу же по прилете, он запретил мне называть его Ахметкой. Или Ахмет-бей, говорит, или хозяин. Мол, так у них принято.
* * *
В Душанбе их уже встречали. На площади перед зданием аэропорта стоял армейский «Урал» с крытым брезентом кузовом и новенькая «мицубиси-паджеро». За рулем джипа сидел таджик, чем-то неуловимо похожий на Ахмета. Он бросился им навстречу и радостно обнялся с хозяином, по-восточному приветствуя его. Они оба о чем-то дружно по-своему затараторили, при этом Ахмет, видимо, рассказывая о поездке, разок кивнул на кучку бомжей и несколько раз указал на Банду, повторяя его имя.
– Знакомься, Банда, – наконец повернулся к нему Ахмет. – Это мой брат, Махмуд-бей Он тоже хозяин. Мы с ним вдвоем ведем дело.
– Очень приятно.
Сашка неуверенно пожал руку брату вербовщика, представляясь.
– Хорошо, очень хорошо. Добро пожаловать. – Махмуд оказался таким же улыбчивым и предупредительно-вежливым, как и его братец. – Надеюсь, мы хорошо поработаем вместе. Садись в машину, а мы пока рассадим этих...
Банда, устроившись на заднем сиденье «паджеро», наблюдал, как погрузили братья всех бомжей в кузов «Урала», и вскоре их маленький караван – грузовик впереди, джип чуть позади – двинулся из аэропорта, а затем по серпантину дороги вверх, в горы...
* * *
– Знаешь, какие владения-то у братьев были? – Банда со злобой сплюнул в костер. – Концлагерь настоящий. Большой дом, в котором жили братья и охрана. Там же была наша столовка – знаешь, что-то вроде клуба, охранники там просиживали все свободные от службы вечера. Потом, значит, еще два домика-барака – казармы для «зэков»...
– Для кого?
– Для «зэков». Мы так этих бомжей называли.
Их же, как только мы в лагерь заехали, в барак загнали, паспорта отобрали – и все. Мышеловка захлопнулась.
– В смысле? – Олежка ничего не понимал.
– Братья превращали бомжей в натуральных рабов. Мы и нужны были для их охраны, чтоб не разбежались. Выгодное дело так рабочих нанимать – никто не спохватится, не начнет их искать. Работали «зэки» от зари до зари, вкалывали – дай Боже.
Чуть с поля вернутся, покормят их – и снова в барак, под замок. Если что не так – в зубы, а то и вообще братья демонстративный расстрел устроят, чтоб другим неповадно было.
– Ты серьезно?
– Вполне. Концлагерь там был настоящий – вся территория «колючкой» обнесена, вышка сторожевая в углу – все, словом, как положено... Знаешь, Олежка, давай еще выпьем, а то как-то хреново мне.
– Давай, конечно.
Они снова выпили, и Банда продолжил свой страшный рассказ.
– Я там охранником был. Мне сразу же выдали камуфляж, «калашник»...
– Ого! – Востряков от удивления даже присвистнул.
– Да, Олег, у них там все очень серьезно было.
– А как же власти? Милиция?
– Ты что, забыл? Какая там милиция?.. А, черт, я сам забыл – ты же сразу из Афгана в госпиталь попал, порядков местных не видел... Нет там советской власти. Там есть власть клановая, семейная.
Есть власть денег. Есть власть силы. Есть, правда, слабее немного, власть традиций, старейшин. Но и то только в кишлаках.
Банда снова закурил, и по прыгавшему в темноте огоньку сигареты Востряков понял, как волнуется, переживая все это заново, его друг.
– Короче, стал я охранником. Водил бомжей в горы, охранял по ночам территорию... Там, в горах, у братьев целые плантации анаши и конопли были.
Ты думаешь, московская наркота на чьем зелье сидит? Афганского, пакистанского или китайского – мизер. В основном свое, из Средней Азии.
– Да... Ты, брат, такие страсти рассказываешь – никогда б не подумал.
– Страсти, Олежка, потом начались. От страстей тех я здесь и оказался со всеми этими «пушками»... Давай еще выпьем, а то она, проклятая, – Банда кивнул на водку, – что-то на меня сегодня совсем не действует.
Они выпили, и Банда, не закусывая и снова закуривая, продолжал:
– Ты, например, знаешь, что такое русская рулетка?
– Ну слышал вроде.
– А про русскую рулетку в таджикском исполнении ничего не слыхал еще?..
* * *
Охранники лагеря почти все были таджиками. В основном двоюродными и троюродными братьями и прочими родственниками Махмуда и Ахмета.
Профессионалами их назвать нельзя было даже с натяжкой – ни стрелять толком не умели, ни драться. Только злые все были, как шакалы, и жестокие – над «зэками» издевались почем зря, били их смертным боем.
По вечерам из столовки охранников вечно доносились крики и жуткий смех таджиков, что-то там бесконечно праздновавших. Но по четвергам, в тот день, когда у «зэков» была плановая помывка в бане, в столовой творилось что-то уж совсем невообразимое. И слышались выстрелы. Всегда ровно два. Ни больше, ни меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48