– предлагает Пал Палыч.
– Ты тут впервой, что ли?
– Впервой.
– А-а, интересно тебе… Ничего тут интересного. Манная каша да процедуры, да обратно манная каша.
– Не пойму, от чего вам лечиться, дядя Коля, вы же в порядке, – втягивает старика в откровенность Пал Палыч.
– От того лечусь, что пить нормально не могу, – сетует Старухин. – Раз! – и забываю. Вот на тебя гляжу – будто первый раз вижу.
– Надо же! Все забываете?
– Нет, ну главное помню. В городе я с любого конца домой доеду. – Мысли его внезапно перескакивают. – Эта вот сестра – самая вредная! – шепчет он, указывая куда-то в сторону. – Так уколет – три дня боком сидишь. Ты ей когда попадался?
– Я не здешний, дядя Коля. Насчет базы я. – Знаменский быстро вынимает голубой бланк акта и протягивает Старухину.
Тот пристально читает.
– Подписанный… – говорит он непонимающе. – Значит, я уж подписал?
– Это ваша подпись?
– Чья ж еще!
Старухин сует бланк обратно Знаменскому и поспешно ощупывает карманы пальто.
– А где же?..
– Вон как вы ее помните! – улыбается Знаменский. – А на память жаловались. Пожалуй, и Васькина по имени-отчеству помните?
– Васькина? Не, не помню.
– А Малахова?
– Малахова помню. Малахов Ваня. Он меня и рекомендовал по общественной линии. Малахов Ваня, как же.
* * *
Машина Томина, где кроме него и Панко сидят двое сотрудников ОБХСС, стоит неподалеку от рынка. Приметив проезжающий мимо грузовик с немосковским номером, нагруженный мешками, Томин спрашивает:
– Поглядим?
– Давайте, – откликаются сзади. – Похоже, первая картошка.
– Картошечка стандартная, через дуршлаг не проходит, – усмехается Томин и трогает следом за грузовиком.
Перед воротами рынка грузовик притормаживает, начинает осторожно маневрировать. Публика раздается в стороны, и тут к кабине подскакивают двое мужчин, делают знаки сидящему в кабине.
– Они! – возбужденно вскрикивает Панко, прилипая к ветровому стеклу. – Вот они ко мне и подходили тогда!.. Вот так же тогда взяли в клещи!..
– Ну наконец-то!
После энергичной жестикуляции один из перекупщиков влезает в кабину. Грузовик вползает в рыночные ворота. И вдруг обе дверцы его враз распахиваются.
– ОБХСС. Ваши документы, пожалуйста.
– А в чем дело? – говорит протестующе усталый человек за рулем. – Мы от колхоза, привезли молодую картошку. В чем дело?
– К вам лично никаких претензий, товарищ. Но, насколько я понимаю, картошку вы уже продали? Оптом. Верно?
– Ну, мы вроде условились.
– Чего условились? Чего условились? Ты чего болтаешь? – нервной скороговоркой врезается перекупщик. – Я тебя не знаю, ты меня не знаешь.
– А вас, гражданин, не спрашивают, – прерывает сотрудник ОБХСС. – Он не знает, так мы знаем.
– Нижайшая просьба, – говорит Томин человеку от колхоза, – подъедемте с нами к отделению милиции. Чтобы задокументировать эту сделку.
* * *
В лабораторию Томин входит с ощущением вчистую «отстрелявшегося» человека.
– Я тут немножко посижу, Зинуля.
– Тебя Женя Саковин ищет.
– Ничего. Подполковник Саковин подождет майора Томина. Пятиминутная передышка. – Закрывает глаза. – Я, Зинаида, становлюсь фаталистом. Будь что будет. На сегодняшний день сделал все, что мог. Друзья Шишкина взяты с поличным. Если с ними грамотно поработать – минимум полклубка можно размотать… А Пашу Саковин тоже ищет?
– Его тоже… Раза четыре звонил. И какой-то «раскочегаренный».
– Наверно, срок не терпит. – Томин с удовольствием вытягивает ноги. – Надо думать, наша история на контроле и тут, и там.
Звонит телефон.
– Опять! – восклицает Кибрит.
– Меня здесь нет еще целых две минуты.
– Так и сказать? – Снимает трубку. – Слушаю… Да, он здесь.
Томин показывает ей кулак.
– Алло… Паша, ты! – радуется Томин. – Нет, слушай, не надо, я тут так хорошо сижу… Гм… – он кладет трубку. – Паша спрашивает, не пройдусь ли я по коридору.
Он идет по коридору. Навстречу – Знаменский с Малаховым. Вот пары поравнялись и разминулись. Малахов никак не отреагировал на встречного. Разумеется, Знаменский проверяет не Томина, а Малахова.
Пал Палыч оборачивается и зовет:
– Александр Николаевич!
Томин возвращается. Он-то, конечно, узнал Малахова по совместной фотографии, но виду не подает.
– Хочу вас познакомить с моим лучшим другом, – говорит Пал Палыч Малахову. – Томин, Малахов.
– Очень приятно, – стеснительно произносит Малахов.
Томин отвешивает легкий поклон.
– Паша, мне тоже должно быть приятно?
– Очень … Хотя что я вас знакомлю, вы ведь встречались? – Вопрос обращен к Малахову.
– Нет. Откуда? – удивляется тот. – Первый раз.
– Пал Палыч, Саковин тебя обыскался, – говорит Томин.
– К нему и спешим, – с неожиданным для момента благодушием отвечает Знаменский.
* * *
– Разрешите? – входит он с Малаховым в кабинет Саковина.
– Где вы пропадали, Пал Палыч? – Саковин сердит.
– Хочу представить вам кладовщика Малахова, – спокойно отзывается Знаменский. – Он только что встретился в коридоре с Томиным и утверждает, что в жизни его не видел.
– Вы не имели права этого делать!
– Уверяю вас, через три минуты вы измените точку зрения.
– Будьте добры, оставьте нас вдвоем, – говорит Саковин Малахову.
Малахов делает движение к двери, но Знаменский его останавливает:
– Погодите, Иван Степаныч. Убедительная просьба, товарищ подполковник, разрешите один вопрос к Малахову в вашем присутствии.
– И что дальше?
– Дальше вам самому захочется задать второй и третий. А потом нам с вами понадобится тайм-аут.
Саковин смотрит на Пал Палыча с неодобрением, но и с любопытством.
– Хорошо, попробуйте.
Не садясь и не усаживая Малахова, Знаменский спрашивает:
– Скажите, где вы познакомились с неким Старухиным?
Малахов смущен и обстановкой и своей непонятной ему ролью.
– В Кащенке. В одной палате были.
Знаменский делает приглашающий жест – дескать, ваша очередь, товарищ подполковник.
– По поводу чего вы находились в Кащенко? – спрашивает Саковин.
– На экспертизе. Я в телеателье работал. Ну и с одним клиентом… Нервная работа. Понервничал.
– Подрались?
– Подрался. И еще словами.
– Вас судили?
– Нет. Домой отпустили. Порошки дали.
Саковин откидывается на спинку стула.
– Да, Пал Палыч, тайм-аут. Счет в вашу пользу.
– Вы, Иван Степаныч, немножко посидите, пожалуйста, там есть скамеечка в коридоре. Хорошо?
– Чего ж. Посижу, – соглашается Малахов и выходит.
– Под дверью Томин мается, – с вопросительной интонацией говорит Пал Палыч.
У Саковина, в сущности, камень с души, история обещает разрешиться «бескровно». Но есть неудовольствие, что как-то оно все без него сделалось.
– Ладно! Зовите.
Знаменский выглядывает в коридор, машет Томину. Тот входит, пытается сориентироваться. Саковин показывает жестом, чтобы сел и слушал. И обращается к Знаменскому:
– Вам известны подробности? Заключение медицинской комиссии?
– Подробностями драки не интересовался. А заключение… – читает по записной книжке: «Признан невменяемым в отношении совершенного деяния».
– Малахов?! – вскакивает Томин.
– Да-да, Малахов, – обыденно подтверждает Саковин. Он успел уже свыкнуться с нежданной новостью.
– Надо было давно догадаться! Кто в трезвом уме станет давать Паше взятку!
– Садись. Побольше выдержки. Что еще вы можете сообщить, Пал Палыч?
– Естественно, я поговорил с врачом. Невменяемость Малахова, – дальше он читает, – «…была связана с началом психического заболевания, в основе которого лежали склеротические процессы и почечная интоксикация. Проведенное лечение дало более или менее устойчивое просветление сознания, возврат к трудоспособности».
– И с чем же мы сегодня имеем дело? – спрашивает Саковин.
– Отвечу, опять же цитатой: «Возможные дефекты психики: в состоянии резкого эмоционального подъема или спада может быть склонен плоды собственного фантазирования считать реально происшедшими событиями».
– То есть склонен бессознательно завираться?
– Оригинальные у него фантазирования! – снова не выдерживает Томин. – Сумасшедший-сумасшедний, а воровать ума хватало! И две с полтиной раздобыл и перевел куда надо.
– Даже не знаю, что делать, – озадаченно произносит Саковин. – Какой из него, к шуту, свидетель?.. Но, с другой стороны, кто сказал, что он и теперь «того?..
– Женя, надо поговорить! Нам бы какие-то зацепочки, дальше сами размотаем. Шишкин у меня уже на крючке.
– Я считаю, Евгений Николаевич, – поддерживает Знаменский, – надо попытаться добыть из Малахова истину. Пусть хоть искаженную. Если его начинает «заносить», это сразу заметно, мы сумеем отсеять фантазии.
– Ну… давайте попробуем, – соглашается Саковин.
– Разрешите предварительно один звонок. Это существенно.
Пал Палыч торопливо набирает номер.
– Знаменский беспокоит. Как у вас с шоферами?.. Да?.. Спасибо большое! – и кладет трубку очень довольный. – Помидоры вывезены на базар. Сданы Шишкину. И тогдашняя черешня тоже, – добавляет он для Томина. – И всем шоферам товар отпускал Васькин. Малахов сказал правду – при нем вагоны уже стояли пустые. А ведь все было подведено так, чтобы отвечал он!
– Один раз признали невменяемым… – подает голос Томин.
– Вот-вот! Для того и держали! Привезут груз при Васькине, он сразу кинет налево, сколько успеет, потом заступает на смену Малахов и… оформляет недостачу. Ценнейший человек.
– Женя, я зову? – не терпится Томину.
– Зови.
Малахов входит все такой же стеснительный, немного робеющий. Саковин мягко приглашает его взглянуть:
– Иван Степаныч, вот есть у нас одна фотография, – он кладет на стол снимок.
– Это вы, – изумленно смотрит Малахов на Томина.
– Вы и я.
– Загадка. Не встречались же, – округляет он наивные глаза.
– Но перед вами фотография, документ, – говорит Саковин. – Как вы можете это объяснить?
– Не знаю. А вы? – снова адресуется он к Томину.
– Я тоже забыл.
– Загадка. Улыбаюсь. Выгляжу хорошо, да?
– А вы часто фотографируетесь? – спрашивает Саковин.
– Нет. Зачем.
– Возможно, тогда вы вспомните… пусть не с этим товарищем, а еще с кем-то… но так же вот пожимаете руку… вас не фотографировали?
– Недавно. Для стенгазеты.
– С кем же?
– С Котей мы, – улыбается Малахов.
– Простите?
– С Васькиным, – объясняет Знаменский.
– Я в галстуке, – склоняет голову набок Малахов. Фотография интригует его. Он говорит о ней охотно.
– Поточнее не вспомните, когда именно вы фотографировались с Васькиным?
– Неделя. От силы – полторы.
– А по какому поводу?
– Выполнение соцобязательств. Вроде друг друга поздравляем.
– И помещена она в стенгазете?
– Нет еще. Скоро.
– Ну а кто вам предложил… кто сказал, что надо сняться?
– Котя. – И снова рука тянется потрогать фотографию, повернуть так и эдак. – Загадка! – смакует он.
– Иван Степаныч, фотограф был ваш, базовский?
– Нет. Приглашали. По трешке взял.
– Хорошо, с этим вопросом ясно, – подытоживает Саковин.
Знаменский поднимает палец, прося слова. Саковин кивает.
– Иван Степаныч, это вы привлекли Старухина для составления актов о недостачах?
– Я это.
– Но он же больной человек, подпишет что угодно.
– Нет, – встает Малахов на защиту Старухина. – Он когда как. Когда привлек, он в себе был. За три дома от базы. Скучает. Я и привлек. Без бюрократии. На свежем воздухе. Сиди, смотри. Чекушку поднесут. Но ребята портят. Нельзя ему много-то. Дяде Коле.
– Ясно, – говорит Саковин. И, видя, что Томин хочет спросить. – Давай.
– Что делает у вас на базе Викулов?
– Он бригадир. Над грузчиками.
– И все?
– Ну… Голова, вообще-то. Мозги в спецовке. Чего надо умное – к нему. Большой человек был. Юрист. Так и зовем. За справедливость пострадал, – переживает он за Викулова. – С горы – да к нам. Так человек пострадал! Страшное дело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
– Ты тут впервой, что ли?
– Впервой.
– А-а, интересно тебе… Ничего тут интересного. Манная каша да процедуры, да обратно манная каша.
– Не пойму, от чего вам лечиться, дядя Коля, вы же в порядке, – втягивает старика в откровенность Пал Палыч.
– От того лечусь, что пить нормально не могу, – сетует Старухин. – Раз! – и забываю. Вот на тебя гляжу – будто первый раз вижу.
– Надо же! Все забываете?
– Нет, ну главное помню. В городе я с любого конца домой доеду. – Мысли его внезапно перескакивают. – Эта вот сестра – самая вредная! – шепчет он, указывая куда-то в сторону. – Так уколет – три дня боком сидишь. Ты ей когда попадался?
– Я не здешний, дядя Коля. Насчет базы я. – Знаменский быстро вынимает голубой бланк акта и протягивает Старухину.
Тот пристально читает.
– Подписанный… – говорит он непонимающе. – Значит, я уж подписал?
– Это ваша подпись?
– Чья ж еще!
Старухин сует бланк обратно Знаменскому и поспешно ощупывает карманы пальто.
– А где же?..
– Вон как вы ее помните! – улыбается Знаменский. – А на память жаловались. Пожалуй, и Васькина по имени-отчеству помните?
– Васькина? Не, не помню.
– А Малахова?
– Малахова помню. Малахов Ваня. Он меня и рекомендовал по общественной линии. Малахов Ваня, как же.
* * *
Машина Томина, где кроме него и Панко сидят двое сотрудников ОБХСС, стоит неподалеку от рынка. Приметив проезжающий мимо грузовик с немосковским номером, нагруженный мешками, Томин спрашивает:
– Поглядим?
– Давайте, – откликаются сзади. – Похоже, первая картошка.
– Картошечка стандартная, через дуршлаг не проходит, – усмехается Томин и трогает следом за грузовиком.
Перед воротами рынка грузовик притормаживает, начинает осторожно маневрировать. Публика раздается в стороны, и тут к кабине подскакивают двое мужчин, делают знаки сидящему в кабине.
– Они! – возбужденно вскрикивает Панко, прилипая к ветровому стеклу. – Вот они ко мне и подходили тогда!.. Вот так же тогда взяли в клещи!..
– Ну наконец-то!
После энергичной жестикуляции один из перекупщиков влезает в кабину. Грузовик вползает в рыночные ворота. И вдруг обе дверцы его враз распахиваются.
– ОБХСС. Ваши документы, пожалуйста.
– А в чем дело? – говорит протестующе усталый человек за рулем. – Мы от колхоза, привезли молодую картошку. В чем дело?
– К вам лично никаких претензий, товарищ. Но, насколько я понимаю, картошку вы уже продали? Оптом. Верно?
– Ну, мы вроде условились.
– Чего условились? Чего условились? Ты чего болтаешь? – нервной скороговоркой врезается перекупщик. – Я тебя не знаю, ты меня не знаешь.
– А вас, гражданин, не спрашивают, – прерывает сотрудник ОБХСС. – Он не знает, так мы знаем.
– Нижайшая просьба, – говорит Томин человеку от колхоза, – подъедемте с нами к отделению милиции. Чтобы задокументировать эту сделку.
* * *
В лабораторию Томин входит с ощущением вчистую «отстрелявшегося» человека.
– Я тут немножко посижу, Зинуля.
– Тебя Женя Саковин ищет.
– Ничего. Подполковник Саковин подождет майора Томина. Пятиминутная передышка. – Закрывает глаза. – Я, Зинаида, становлюсь фаталистом. Будь что будет. На сегодняшний день сделал все, что мог. Друзья Шишкина взяты с поличным. Если с ними грамотно поработать – минимум полклубка можно размотать… А Пашу Саковин тоже ищет?
– Его тоже… Раза четыре звонил. И какой-то «раскочегаренный».
– Наверно, срок не терпит. – Томин с удовольствием вытягивает ноги. – Надо думать, наша история на контроле и тут, и там.
Звонит телефон.
– Опять! – восклицает Кибрит.
– Меня здесь нет еще целых две минуты.
– Так и сказать? – Снимает трубку. – Слушаю… Да, он здесь.
Томин показывает ей кулак.
– Алло… Паша, ты! – радуется Томин. – Нет, слушай, не надо, я тут так хорошо сижу… Гм… – он кладет трубку. – Паша спрашивает, не пройдусь ли я по коридору.
Он идет по коридору. Навстречу – Знаменский с Малаховым. Вот пары поравнялись и разминулись. Малахов никак не отреагировал на встречного. Разумеется, Знаменский проверяет не Томина, а Малахова.
Пал Палыч оборачивается и зовет:
– Александр Николаевич!
Томин возвращается. Он-то, конечно, узнал Малахова по совместной фотографии, но виду не подает.
– Хочу вас познакомить с моим лучшим другом, – говорит Пал Палыч Малахову. – Томин, Малахов.
– Очень приятно, – стеснительно произносит Малахов.
Томин отвешивает легкий поклон.
– Паша, мне тоже должно быть приятно?
– Очень … Хотя что я вас знакомлю, вы ведь встречались? – Вопрос обращен к Малахову.
– Нет. Откуда? – удивляется тот. – Первый раз.
– Пал Палыч, Саковин тебя обыскался, – говорит Томин.
– К нему и спешим, – с неожиданным для момента благодушием отвечает Знаменский.
* * *
– Разрешите? – входит он с Малаховым в кабинет Саковина.
– Где вы пропадали, Пал Палыч? – Саковин сердит.
– Хочу представить вам кладовщика Малахова, – спокойно отзывается Знаменский. – Он только что встретился в коридоре с Томиным и утверждает, что в жизни его не видел.
– Вы не имели права этого делать!
– Уверяю вас, через три минуты вы измените точку зрения.
– Будьте добры, оставьте нас вдвоем, – говорит Саковин Малахову.
Малахов делает движение к двери, но Знаменский его останавливает:
– Погодите, Иван Степаныч. Убедительная просьба, товарищ подполковник, разрешите один вопрос к Малахову в вашем присутствии.
– И что дальше?
– Дальше вам самому захочется задать второй и третий. А потом нам с вами понадобится тайм-аут.
Саковин смотрит на Пал Палыча с неодобрением, но и с любопытством.
– Хорошо, попробуйте.
Не садясь и не усаживая Малахова, Знаменский спрашивает:
– Скажите, где вы познакомились с неким Старухиным?
Малахов смущен и обстановкой и своей непонятной ему ролью.
– В Кащенке. В одной палате были.
Знаменский делает приглашающий жест – дескать, ваша очередь, товарищ подполковник.
– По поводу чего вы находились в Кащенко? – спрашивает Саковин.
– На экспертизе. Я в телеателье работал. Ну и с одним клиентом… Нервная работа. Понервничал.
– Подрались?
– Подрался. И еще словами.
– Вас судили?
– Нет. Домой отпустили. Порошки дали.
Саковин откидывается на спинку стула.
– Да, Пал Палыч, тайм-аут. Счет в вашу пользу.
– Вы, Иван Степаныч, немножко посидите, пожалуйста, там есть скамеечка в коридоре. Хорошо?
– Чего ж. Посижу, – соглашается Малахов и выходит.
– Под дверью Томин мается, – с вопросительной интонацией говорит Пал Палыч.
У Саковина, в сущности, камень с души, история обещает разрешиться «бескровно». Но есть неудовольствие, что как-то оно все без него сделалось.
– Ладно! Зовите.
Знаменский выглядывает в коридор, машет Томину. Тот входит, пытается сориентироваться. Саковин показывает жестом, чтобы сел и слушал. И обращается к Знаменскому:
– Вам известны подробности? Заключение медицинской комиссии?
– Подробностями драки не интересовался. А заключение… – читает по записной книжке: «Признан невменяемым в отношении совершенного деяния».
– Малахов?! – вскакивает Томин.
– Да-да, Малахов, – обыденно подтверждает Саковин. Он успел уже свыкнуться с нежданной новостью.
– Надо было давно догадаться! Кто в трезвом уме станет давать Паше взятку!
– Садись. Побольше выдержки. Что еще вы можете сообщить, Пал Палыч?
– Естественно, я поговорил с врачом. Невменяемость Малахова, – дальше он читает, – «…была связана с началом психического заболевания, в основе которого лежали склеротические процессы и почечная интоксикация. Проведенное лечение дало более или менее устойчивое просветление сознания, возврат к трудоспособности».
– И с чем же мы сегодня имеем дело? – спрашивает Саковин.
– Отвечу, опять же цитатой: «Возможные дефекты психики: в состоянии резкого эмоционального подъема или спада может быть склонен плоды собственного фантазирования считать реально происшедшими событиями».
– То есть склонен бессознательно завираться?
– Оригинальные у него фантазирования! – снова не выдерживает Томин. – Сумасшедший-сумасшедний, а воровать ума хватало! И две с полтиной раздобыл и перевел куда надо.
– Даже не знаю, что делать, – озадаченно произносит Саковин. – Какой из него, к шуту, свидетель?.. Но, с другой стороны, кто сказал, что он и теперь «того?..
– Женя, надо поговорить! Нам бы какие-то зацепочки, дальше сами размотаем. Шишкин у меня уже на крючке.
– Я считаю, Евгений Николаевич, – поддерживает Знаменский, – надо попытаться добыть из Малахова истину. Пусть хоть искаженную. Если его начинает «заносить», это сразу заметно, мы сумеем отсеять фантазии.
– Ну… давайте попробуем, – соглашается Саковин.
– Разрешите предварительно один звонок. Это существенно.
Пал Палыч торопливо набирает номер.
– Знаменский беспокоит. Как у вас с шоферами?.. Да?.. Спасибо большое! – и кладет трубку очень довольный. – Помидоры вывезены на базар. Сданы Шишкину. И тогдашняя черешня тоже, – добавляет он для Томина. – И всем шоферам товар отпускал Васькин. Малахов сказал правду – при нем вагоны уже стояли пустые. А ведь все было подведено так, чтобы отвечал он!
– Один раз признали невменяемым… – подает голос Томин.
– Вот-вот! Для того и держали! Привезут груз при Васькине, он сразу кинет налево, сколько успеет, потом заступает на смену Малахов и… оформляет недостачу. Ценнейший человек.
– Женя, я зову? – не терпится Томину.
– Зови.
Малахов входит все такой же стеснительный, немного робеющий. Саковин мягко приглашает его взглянуть:
– Иван Степаныч, вот есть у нас одна фотография, – он кладет на стол снимок.
– Это вы, – изумленно смотрит Малахов на Томина.
– Вы и я.
– Загадка. Не встречались же, – округляет он наивные глаза.
– Но перед вами фотография, документ, – говорит Саковин. – Как вы можете это объяснить?
– Не знаю. А вы? – снова адресуется он к Томину.
– Я тоже забыл.
– Загадка. Улыбаюсь. Выгляжу хорошо, да?
– А вы часто фотографируетесь? – спрашивает Саковин.
– Нет. Зачем.
– Возможно, тогда вы вспомните… пусть не с этим товарищем, а еще с кем-то… но так же вот пожимаете руку… вас не фотографировали?
– Недавно. Для стенгазеты.
– С кем же?
– С Котей мы, – улыбается Малахов.
– Простите?
– С Васькиным, – объясняет Знаменский.
– Я в галстуке, – склоняет голову набок Малахов. Фотография интригует его. Он говорит о ней охотно.
– Поточнее не вспомните, когда именно вы фотографировались с Васькиным?
– Неделя. От силы – полторы.
– А по какому поводу?
– Выполнение соцобязательств. Вроде друг друга поздравляем.
– И помещена она в стенгазете?
– Нет еще. Скоро.
– Ну а кто вам предложил… кто сказал, что надо сняться?
– Котя. – И снова рука тянется потрогать фотографию, повернуть так и эдак. – Загадка! – смакует он.
– Иван Степаныч, фотограф был ваш, базовский?
– Нет. Приглашали. По трешке взял.
– Хорошо, с этим вопросом ясно, – подытоживает Саковин.
Знаменский поднимает палец, прося слова. Саковин кивает.
– Иван Степаныч, это вы привлекли Старухина для составления актов о недостачах?
– Я это.
– Но он же больной человек, подпишет что угодно.
– Нет, – встает Малахов на защиту Старухина. – Он когда как. Когда привлек, он в себе был. За три дома от базы. Скучает. Я и привлек. Без бюрократии. На свежем воздухе. Сиди, смотри. Чекушку поднесут. Но ребята портят. Нельзя ему много-то. Дяде Коле.
– Ясно, – говорит Саковин. И, видя, что Томин хочет спросить. – Давай.
– Что делает у вас на базе Викулов?
– Он бригадир. Над грузчиками.
– И все?
– Ну… Голова, вообще-то. Мозги в спецовке. Чего надо умное – к нему. Большой человек был. Юрист. Так и зовем. За справедливость пострадал, – переживает он за Викулова. – С горы – да к нам. Так человек пострадал! Страшное дело!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10