Кибрит оборачивается к Знаменскому:
– Кажется, немного просветлело, а?
– Совсем немного. Мы не разгадали главного: цель? На кой шут убирать со сцены следователя Знаменского? Рассердится народный контроль и вместо меня троих пошлет!
– Этого они могут как раз не понимать. Ты слишком напористо пошел – испугались, что опасен, и начали огород городить.
– О-хо-хо… Они там та-ак все понимают!.. Ну тем более – надо работать. Выкроишь часок?
– По линии криминалистики?
– Да, я тут приволок кое-какие документы. – Пал Палыч достает из шкафа кипу толстых бухгалтерских подшивок с многочисленными закладками.
– Батюшки!
– Не экспертиза, Зиночка, не пугайся. Просто посмотри. Очень нужно!
Кибрит печально усаживается за стол.
– Голубые закладки – это акты о недостачах. – Знаменский раскрывает подшивки и показывает: – Тут то и дело встречается фамилия Старухин.
– Вижу.
– Приглядись тренированным оком: действительно подписи учинены одной рукой? Может, фальшивки?
– Сам-то куда?
– Сгоняю на базу. Спрошу все-таки подлеца Малахова, за что он мне деньги платил. Пусть в глаза скажет!
* * *
Непонятно, как сыщики прошлого обходились без телефонного кабеля? Нет, правда, попробуйте себе представить. Совершенно немыслимо…
– Девушка! Междугородная! – кричит Томин. – Не разъединяйте, пожалуйста, человека пошли искать!..
Некоторое время он ждет, но вот обрадованно встрепенулся.
– Алло, товарищ Панко! Майор Томин приветствует. Не забыли?.. Здравствуйте-здравствуйте. Живы-здоровы?.. Какая-нибудь у вас там клубника для базара не поспела? Только цветет? Ну тогда редиска, не важно. Мне очень надо, чтобы вы приехали… Да, по поводу Шишкина, но история приняла неожиданный оборот. Скажите, вы помните в лицо тех, кто прогонял вас с черешней?.. Прекрасно. Тогда убедительно прошу… Договорились, буду встречать.
* * *
У стены склада четвертого цеха греется на солнышке какой-то человек в рабочих брюках. А на железнодорожных путях стоит несколько полуразгруженных вагонов с длинными парниковыми огурцами.
– Почему все открыто, а товар не принимают? – спрашивает подошедший Знаменский, окинув взглядом эту картину.
– А? – сонно откликается человек. – Мне покараулить велели.
– Где Малахов?
– Не знаю, это Васькина товар. Они все там. – И он машет в сторону конторы, стараясь отвязаться от Знаменского, мешающего дремать.
В конторе вокруг стола расположились Васькин, Лобов и один из перекупщиков с рынка, который участвовал в избиении Панко. На столе – бутылки из-под водки и остатки немудреной, на скорую руку закуски.
Лобов с виду трезв, Васькин – навеселе, перекупщик изрядно «нагрузился» и очень доволен жизнью. При виде Пал Палыча он не проявляет никакого беспокойства: не знает, кто это.
– А я ему: ты с нами не носил, ты с нами не таскал. Законно? – продолжает он содержательную беседу.
Его не слушают. Лобову неловко, он встревожен и старается замаскировать это усиленной вежливостью: вскакивает навстречу Знаменскому, говорит «здрасьте» и остается скромно стоять в стороне. Васькин неприятно поражен появлением следователя, а в первый момент и испуган. Но испуг быстро переходит в наглость. Потянулся было убрать с глаз долой бутылку, но подержал за горлышко и оставил на месте.
– Общий поклон, – неприветливо говорит Пал Палыч.
– Опять к нам? – буркает Васькин.
– Ну чего ты? – благодушно замечает парень, обиженный за гостя. – Налей человеку! Садитесь, не брезгайте!
– Разве ваша смена? – спрашивает Знаменский Васькина.
– Заболел Ваня. Перенервничал. Пришлось подменить. А у нас тут… пир во время чумы. Присоединяйтесь. Чума – ваша, закуска – наша.
Перекупщик охотно смеется.
Запланированный разговор с Малаховым сорвался, но, похоже, Знаменский не напрасно приехал.
– Я вам не начальство, но все же – что это значит?
– Обеденный перерыв. Ну и освежились малость с горя. Опять недогруз у нас.
– Кто этот товарищ? – указывает Пал Палыч на перекупщика.
– Да… от общественности. Откликнулся помочь при составлении акта.
– Не вы ли легендарный Старухин?
– Не-ет, – тянет парень, туго начиная что-то соображать. – Я обыкновенный.
– Он с соседней автобазы, – говорит Васькин. – Феоктистов он.
– Ну да… Я вообще случайно зашел… – бормочет парень и икает.
– И этот гражданин удостоверяет у вас факт недостачи груза?
– Да он в порядке был. Как, Лобов?
– В полном порядке, – торопливо подтверждает Лобов. – С одной рюмки вдруг повело…
– Ты иди отдыхай, – советует Васькин парню со значением.
Парень начинает выбираться из-за стола.
– У товарища есть с собой какие-нибудь документы?
– Зачем? – нахальничает Васькин. – Мы его знаем, не сомневайтесь.
– Дайте мне акт.
– По четырем вагонам пять тонн тю-тю, – «сокрушается» Васькин, подавая акт. – Всякую совесть поставщик потерял!
Пока Знаменский просматривает акт, парня подхватывает и уводит Лобов.
Знаменский звонит:
– Антонина Михайловна? Я на складе у Васькина. В руках держу акт недостачи, который вызывает у меня большие сомнения… Потому что за бутылкой. Так называемый общественник лыка не вяжет… Да-да! Прошу прислать представителей для второй проверки. И пусть наш товарищ из народного контроля подойдет тоже… Сейчас направлюсь в бухгалтерию, затем к вам. Все.
Васькин язвительно усмехается следователю в спину: валяй, мол, суетись, меня не ухватишь, не проглотишь.
* * *
Той же позиции он держится, представ перед разгневанной Чугунниковой:
– Да ничего он не сделает. Пускай хоть с ружьями оцепляет! Хоть сто раз перевешивает! Сколько по акту не хватает, столько и не хватит.
– Увез уже?
– Конечно, скинул. Что я – маленький?
– Опять в рабочее время прикладываешься! От тебя за три метра… – машет Чугунникова ладонью перед лицом.
Васькин немного отодвигается.
– Ну, поддатый. А если я вторую смену подряд? Не железный. Могу принять для бодрости?
– Да не при следователе же!
– Да кто его знал, что он заявится! Никак не должен был прийти. Он уже, Антонина Михайловна, предмет с того света. Викулов тут…
Чугунникова протестующе поднимает руку.
– Не желаю ничего знать! Оставь при себе. Уж нас с тобой черт веревочкой повязал, а остальные меня не касаются.
– Ничего тебя не касается, живешь за мной без забот. А ругаешься.
– Без забот?! Думаешь, легко распланировать загруженность цехов, чтобы тебе дефицит шел, а другим – свекла с морковью?! И все вроде бы случайно, естественно. Думаешь, со мной не пытались поговорить: дескать, Антонина Михайловна, трудно на одной естественной убыли. И с уголка стола уже, подлец, конвертик двигает.
Васькин проявляет живейший интерес:
– А ты?
– Возмущаюсь! – с ноткой горечи отвечает Чугунникова. – Даже грожусь в обэхаэсэс позвонить. Потом, конечно, прощаю. Он забирает конверт и уходит. Рад, хоть естественку не отняла.
– Умная ты баба, Антонина Михайловна! – восхищается Васькин. – Так и надо. Нечего распускать, все разопрут, – он подмигивает. – Нам не останется. Если б ты на меня еще ласково глядела…
– Васькин!! Ты совсем пьян?! Разговорился! – Чугунникова оскорблена даже больше, чем показывает. – Пока народный контроль не ушел, замри! Считай, это приказ.
– Легко сказать! Они, может, полгода торчать будут, ты мне оброк скостишь? Не скостишь.
– И так перебьешься. Это Петр Иванович покойный все в железку просаживал, а у тебя небось кубышка битком.
Васькин даже забывает свою мужскую обиду:
– У меня – кубышка?!
– А куда ж ты деньги деваешь? Второй семьи нет, все домой тащишь.
– Да ты посчитай, во что мне этот дом обходится! Кооператив построил. Полсотни метров. Пятьдесят на четыреста – сколько? Двадцать тысяч. Дальше. Ездить надо? Тачка, гараж, то крыло, то резина. Жена с дочками. Чтобы зимой попки не мерзли, тулупчики надо? Три по куску. Себе надо – еще кусок. Шапочки добавь, сапоги, шарфы из «Березки». Это тебе минимум пять без демисезона и всяких там сережек, только тело прикрыть. Они одних джинсов по сто пятьдесят сколько истаскали. За ними все посчитать – уже под сорок потянет. А это мы с тобой еще квартиру не обставляли.
– Была я у тебя. Ничего особенного, не красное дерево.
– Ну и сколько?
– Тысяч шесть.
– Семь с полтиной. Без ковров и люстры. А я еще садовый участок взял. Избушку леплю. Чтобы воздухом дышать, без всяких излишеств. Знаешь, почем за все дерут? Да я еле концы с концами свожу! Недавно приличную музыку в комиссионке нашел, девки одолели. Так, честное слово, бегал по людям, четыре тысячи занимал до получки!
– Как же ты жил, когда в школе работал? – насмешливо спрашивает Чугунникова.
Васькин отвечает не сразу, с каким-то тягостным удивлением и грустью.
– Знаешь, лучше… Сам не пойму… Вроде ничего и не нужно было…
Его прерывает переговорник:
– Антонина Михайловна, вы распорядились, чтобы я не давала вам пропускать бассейн.
– Спасибо, Зоенька. Где-то в бухгалтерии Знаменский. Предупредите, что через тридцать минут уеду… Вот что, Володя! – обращается она решительно к Васькину. – Зарвался ты! Всякий страх потерял. На тот факт, что ты в присутствии товарища из органов позволил себе быть в нетрезвом виде, я как руководитель обязана отреагировать. Завтра будет приказ. Сниму тебя с Доски почета.
Васькин искренне пугается:
– Да что ты, Антонина Михайловна?! Да за что же?!.. То тринадцатую зарплату срезала, а теперь уж совсем…
– Нужна тебе тринадцатая! У тебя и четырнадцатая, и двадцатая в кармане.
– Да ведь не рублем единым жив человек! Ты же меня на позор…
Секретарша докладывает:
– К вам Знаменский.
– Проси.
Входит Знаменский и Васькин поднимается, расстроенный и злой.
– Можете идти, товарищ Васькин, – начальственно произносит Чугунникова. – Надеюсь, вы сделаете надлежащие выводы из нашего разговора.
Знаменский провожает его любопытным взглядом.
– Садитесь, Пал Палыч.
– Никак не добьюсь толку в бухгалтерии, Антонина Михайловна. Вместо детальной расшифровки, о которой мы договаривались, мне выдали до того общую бумажку… Практически она ничего не отражает.
– То, что вы хотите получить, Пал Палыч, требует людей более высокой квалификации, чем мои девочки. Уже на уровне ревизора КРУ Министерства финансов.
– Простите, требует желания и честности!
– Запишем в коммюнике нашей встречи, что стороны обменялись мнениями по данному вопросу, – заявляет Чугунникова. И сразу меняет тон на юмористически-кокетливый: – В ваших глазах я угадываю вопрос: что за фрукт такой – Чугунникова? Почему ничего не боится? Или притворяется Чугунникова?
– Притворяетесь. Но немножко.
– О, совсем капельку, Пал Палыч! Я действительно не боюсь. Ведь на базе нет кочна капусты, луковицы нет, за которую я лично отвечаю. Вся материальная ответственность – на кладовщиках. Это их картошка, их апельсины, их виноград, у меня – телефон и вот, – поднимает авторучку. – Все.
– Может быть, базе вообще не нужен директор?
– Нет, ну какую-то пользу я приношу, – смеется Чугунникова. – Вот пробила оборудование для длительного хранения – это мое дело. А следить, чтобы при разгрузке лишний ящик не разбили… – пожимает плечами. – У вас что-нибудь еще? А то я собираюсь…
– Да, еще. Почему в середине месяца Васькин принял партию черешни? Четвертый же цех специализированно овощной.
– Вероятно, склады были забиты, Пал Палыч. Приняли, где нашлось место. А в какой связи?..
– Меня заинтересовало крупное списание в те же дни.
– И сколько списали?
– Почти шесть тонн. Грубо говоря, две машины черешни. Две машины, которые, похоже, и свезли на рынок конкуренты Панко. Даты совпадают в точности.
– Ну, грузчики у Васькина привыкли со свеклой, она не бьется. А вообще-то шесть тонн – мелочовка.
Знаменский говорит негромко, но видно, что «взорвался»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
– Кажется, немного просветлело, а?
– Совсем немного. Мы не разгадали главного: цель? На кой шут убирать со сцены следователя Знаменского? Рассердится народный контроль и вместо меня троих пошлет!
– Этого они могут как раз не понимать. Ты слишком напористо пошел – испугались, что опасен, и начали огород городить.
– О-хо-хо… Они там та-ак все понимают!.. Ну тем более – надо работать. Выкроишь часок?
– По линии криминалистики?
– Да, я тут приволок кое-какие документы. – Пал Палыч достает из шкафа кипу толстых бухгалтерских подшивок с многочисленными закладками.
– Батюшки!
– Не экспертиза, Зиночка, не пугайся. Просто посмотри. Очень нужно!
Кибрит печально усаживается за стол.
– Голубые закладки – это акты о недостачах. – Знаменский раскрывает подшивки и показывает: – Тут то и дело встречается фамилия Старухин.
– Вижу.
– Приглядись тренированным оком: действительно подписи учинены одной рукой? Может, фальшивки?
– Сам-то куда?
– Сгоняю на базу. Спрошу все-таки подлеца Малахова, за что он мне деньги платил. Пусть в глаза скажет!
* * *
Непонятно, как сыщики прошлого обходились без телефонного кабеля? Нет, правда, попробуйте себе представить. Совершенно немыслимо…
– Девушка! Междугородная! – кричит Томин. – Не разъединяйте, пожалуйста, человека пошли искать!..
Некоторое время он ждет, но вот обрадованно встрепенулся.
– Алло, товарищ Панко! Майор Томин приветствует. Не забыли?.. Здравствуйте-здравствуйте. Живы-здоровы?.. Какая-нибудь у вас там клубника для базара не поспела? Только цветет? Ну тогда редиска, не важно. Мне очень надо, чтобы вы приехали… Да, по поводу Шишкина, но история приняла неожиданный оборот. Скажите, вы помните в лицо тех, кто прогонял вас с черешней?.. Прекрасно. Тогда убедительно прошу… Договорились, буду встречать.
* * *
У стены склада четвертого цеха греется на солнышке какой-то человек в рабочих брюках. А на железнодорожных путях стоит несколько полуразгруженных вагонов с длинными парниковыми огурцами.
– Почему все открыто, а товар не принимают? – спрашивает подошедший Знаменский, окинув взглядом эту картину.
– А? – сонно откликается человек. – Мне покараулить велели.
– Где Малахов?
– Не знаю, это Васькина товар. Они все там. – И он машет в сторону конторы, стараясь отвязаться от Знаменского, мешающего дремать.
В конторе вокруг стола расположились Васькин, Лобов и один из перекупщиков с рынка, который участвовал в избиении Панко. На столе – бутылки из-под водки и остатки немудреной, на скорую руку закуски.
Лобов с виду трезв, Васькин – навеселе, перекупщик изрядно «нагрузился» и очень доволен жизнью. При виде Пал Палыча он не проявляет никакого беспокойства: не знает, кто это.
– А я ему: ты с нами не носил, ты с нами не таскал. Законно? – продолжает он содержательную беседу.
Его не слушают. Лобову неловко, он встревожен и старается замаскировать это усиленной вежливостью: вскакивает навстречу Знаменскому, говорит «здрасьте» и остается скромно стоять в стороне. Васькин неприятно поражен появлением следователя, а в первый момент и испуган. Но испуг быстро переходит в наглость. Потянулся было убрать с глаз долой бутылку, но подержал за горлышко и оставил на месте.
– Общий поклон, – неприветливо говорит Пал Палыч.
– Опять к нам? – буркает Васькин.
– Ну чего ты? – благодушно замечает парень, обиженный за гостя. – Налей человеку! Садитесь, не брезгайте!
– Разве ваша смена? – спрашивает Знаменский Васькина.
– Заболел Ваня. Перенервничал. Пришлось подменить. А у нас тут… пир во время чумы. Присоединяйтесь. Чума – ваша, закуска – наша.
Перекупщик охотно смеется.
Запланированный разговор с Малаховым сорвался, но, похоже, Знаменский не напрасно приехал.
– Я вам не начальство, но все же – что это значит?
– Обеденный перерыв. Ну и освежились малость с горя. Опять недогруз у нас.
– Кто этот товарищ? – указывает Пал Палыч на перекупщика.
– Да… от общественности. Откликнулся помочь при составлении акта.
– Не вы ли легендарный Старухин?
– Не-ет, – тянет парень, туго начиная что-то соображать. – Я обыкновенный.
– Он с соседней автобазы, – говорит Васькин. – Феоктистов он.
– Ну да… Я вообще случайно зашел… – бормочет парень и икает.
– И этот гражданин удостоверяет у вас факт недостачи груза?
– Да он в порядке был. Как, Лобов?
– В полном порядке, – торопливо подтверждает Лобов. – С одной рюмки вдруг повело…
– Ты иди отдыхай, – советует Васькин парню со значением.
Парень начинает выбираться из-за стола.
– У товарища есть с собой какие-нибудь документы?
– Зачем? – нахальничает Васькин. – Мы его знаем, не сомневайтесь.
– Дайте мне акт.
– По четырем вагонам пять тонн тю-тю, – «сокрушается» Васькин, подавая акт. – Всякую совесть поставщик потерял!
Пока Знаменский просматривает акт, парня подхватывает и уводит Лобов.
Знаменский звонит:
– Антонина Михайловна? Я на складе у Васькина. В руках держу акт недостачи, который вызывает у меня большие сомнения… Потому что за бутылкой. Так называемый общественник лыка не вяжет… Да-да! Прошу прислать представителей для второй проверки. И пусть наш товарищ из народного контроля подойдет тоже… Сейчас направлюсь в бухгалтерию, затем к вам. Все.
Васькин язвительно усмехается следователю в спину: валяй, мол, суетись, меня не ухватишь, не проглотишь.
* * *
Той же позиции он держится, представ перед разгневанной Чугунниковой:
– Да ничего он не сделает. Пускай хоть с ружьями оцепляет! Хоть сто раз перевешивает! Сколько по акту не хватает, столько и не хватит.
– Увез уже?
– Конечно, скинул. Что я – маленький?
– Опять в рабочее время прикладываешься! От тебя за три метра… – машет Чугунникова ладонью перед лицом.
Васькин немного отодвигается.
– Ну, поддатый. А если я вторую смену подряд? Не железный. Могу принять для бодрости?
– Да не при следователе же!
– Да кто его знал, что он заявится! Никак не должен был прийти. Он уже, Антонина Михайловна, предмет с того света. Викулов тут…
Чугунникова протестующе поднимает руку.
– Не желаю ничего знать! Оставь при себе. Уж нас с тобой черт веревочкой повязал, а остальные меня не касаются.
– Ничего тебя не касается, живешь за мной без забот. А ругаешься.
– Без забот?! Думаешь, легко распланировать загруженность цехов, чтобы тебе дефицит шел, а другим – свекла с морковью?! И все вроде бы случайно, естественно. Думаешь, со мной не пытались поговорить: дескать, Антонина Михайловна, трудно на одной естественной убыли. И с уголка стола уже, подлец, конвертик двигает.
Васькин проявляет живейший интерес:
– А ты?
– Возмущаюсь! – с ноткой горечи отвечает Чугунникова. – Даже грожусь в обэхаэсэс позвонить. Потом, конечно, прощаю. Он забирает конверт и уходит. Рад, хоть естественку не отняла.
– Умная ты баба, Антонина Михайловна! – восхищается Васькин. – Так и надо. Нечего распускать, все разопрут, – он подмигивает. – Нам не останется. Если б ты на меня еще ласково глядела…
– Васькин!! Ты совсем пьян?! Разговорился! – Чугунникова оскорблена даже больше, чем показывает. – Пока народный контроль не ушел, замри! Считай, это приказ.
– Легко сказать! Они, может, полгода торчать будут, ты мне оброк скостишь? Не скостишь.
– И так перебьешься. Это Петр Иванович покойный все в железку просаживал, а у тебя небось кубышка битком.
Васькин даже забывает свою мужскую обиду:
– У меня – кубышка?!
– А куда ж ты деньги деваешь? Второй семьи нет, все домой тащишь.
– Да ты посчитай, во что мне этот дом обходится! Кооператив построил. Полсотни метров. Пятьдесят на четыреста – сколько? Двадцать тысяч. Дальше. Ездить надо? Тачка, гараж, то крыло, то резина. Жена с дочками. Чтобы зимой попки не мерзли, тулупчики надо? Три по куску. Себе надо – еще кусок. Шапочки добавь, сапоги, шарфы из «Березки». Это тебе минимум пять без демисезона и всяких там сережек, только тело прикрыть. Они одних джинсов по сто пятьдесят сколько истаскали. За ними все посчитать – уже под сорок потянет. А это мы с тобой еще квартиру не обставляли.
– Была я у тебя. Ничего особенного, не красное дерево.
– Ну и сколько?
– Тысяч шесть.
– Семь с полтиной. Без ковров и люстры. А я еще садовый участок взял. Избушку леплю. Чтобы воздухом дышать, без всяких излишеств. Знаешь, почем за все дерут? Да я еле концы с концами свожу! Недавно приличную музыку в комиссионке нашел, девки одолели. Так, честное слово, бегал по людям, четыре тысячи занимал до получки!
– Как же ты жил, когда в школе работал? – насмешливо спрашивает Чугунникова.
Васькин отвечает не сразу, с каким-то тягостным удивлением и грустью.
– Знаешь, лучше… Сам не пойму… Вроде ничего и не нужно было…
Его прерывает переговорник:
– Антонина Михайловна, вы распорядились, чтобы я не давала вам пропускать бассейн.
– Спасибо, Зоенька. Где-то в бухгалтерии Знаменский. Предупредите, что через тридцать минут уеду… Вот что, Володя! – обращается она решительно к Васькину. – Зарвался ты! Всякий страх потерял. На тот факт, что ты в присутствии товарища из органов позволил себе быть в нетрезвом виде, я как руководитель обязана отреагировать. Завтра будет приказ. Сниму тебя с Доски почета.
Васькин искренне пугается:
– Да что ты, Антонина Михайловна?! Да за что же?!.. То тринадцатую зарплату срезала, а теперь уж совсем…
– Нужна тебе тринадцатая! У тебя и четырнадцатая, и двадцатая в кармане.
– Да ведь не рублем единым жив человек! Ты же меня на позор…
Секретарша докладывает:
– К вам Знаменский.
– Проси.
Входит Знаменский и Васькин поднимается, расстроенный и злой.
– Можете идти, товарищ Васькин, – начальственно произносит Чугунникова. – Надеюсь, вы сделаете надлежащие выводы из нашего разговора.
Знаменский провожает его любопытным взглядом.
– Садитесь, Пал Палыч.
– Никак не добьюсь толку в бухгалтерии, Антонина Михайловна. Вместо детальной расшифровки, о которой мы договаривались, мне выдали до того общую бумажку… Практически она ничего не отражает.
– То, что вы хотите получить, Пал Палыч, требует людей более высокой квалификации, чем мои девочки. Уже на уровне ревизора КРУ Министерства финансов.
– Простите, требует желания и честности!
– Запишем в коммюнике нашей встречи, что стороны обменялись мнениями по данному вопросу, – заявляет Чугунникова. И сразу меняет тон на юмористически-кокетливый: – В ваших глазах я угадываю вопрос: что за фрукт такой – Чугунникова? Почему ничего не боится? Или притворяется Чугунникова?
– Притворяетесь. Но немножко.
– О, совсем капельку, Пал Палыч! Я действительно не боюсь. Ведь на базе нет кочна капусты, луковицы нет, за которую я лично отвечаю. Вся материальная ответственность – на кладовщиках. Это их картошка, их апельсины, их виноград, у меня – телефон и вот, – поднимает авторучку. – Все.
– Может быть, базе вообще не нужен директор?
– Нет, ну какую-то пользу я приношу, – смеется Чугунникова. – Вот пробила оборудование для длительного хранения – это мое дело. А следить, чтобы при разгрузке лишний ящик не разбили… – пожимает плечами. – У вас что-нибудь еще? А то я собираюсь…
– Да, еще. Почему в середине месяца Васькин принял партию черешни? Четвертый же цех специализированно овощной.
– Вероятно, склады были забиты, Пал Палыч. Приняли, где нашлось место. А в какой связи?..
– Меня заинтересовало крупное списание в те же дни.
– И сколько списали?
– Почти шесть тонн. Грубо говоря, две машины черешни. Две машины, которые, похоже, и свезли на рынок конкуренты Панко. Даты совпадают в точности.
– Ну, грузчики у Васькина привыкли со свеклой, она не бьется. А вообще-то шесть тонн – мелочовка.
Знаменский говорит негромко, но видно, что «взорвался»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10