И заплатил за полдня, это минимальная продолжительность рейса. Пассажир хотел в море сразу, а я тогда был на материке. Терри ждать не стал, отправился без меня, хотя в одиночку это адская работа. Тем не менее они выловили большую испанскую макрель. Совсем неплохо.
– А потом он с вами об этом малом не заговаривал?
– Да нет, обмолвился только, что всего оплаченного времени парень не использовал. Два часа походил по морю и велел возвращаться. Что и было сделано.
– Похоже, что-то Терри насторожило. Он отснял шесть кадров, три тайком. Вы уверены, что на эту тему не было речи?
– Говорю же, нет. То есть, может, с кем-то Терри говорил, только не со мной. Впрочем, он был скрытным человеком.
– А имя этого деятеля вам известно?
– Нет, но Терри наверняка занес его в судовой журнал. Посмотреть?
– Да, пожалуйста. И еще мне нужна точная дата, когда они выходили в море, и как парень расплачивался – карточкой, чеком, наличными. Но прежде всего нельзя ли отпечатать эти фотографии?
– Все шесть? На это понадобится время.
– Ну да, а заодно еще и снимки Следопыта. Я подожду.
– Полагаю, рамки вам не потребуются?
– Нет-нет, Бадди, только фотографии.
Я отступил, позволяя ему устроиться поудобнее на табуретке с подушкой перед компьютером. Бадди включил принтер, зарядил фотобумагой и защелкал клавишами. На мониторе, одна за другой, появились семь фотографий. Я вновь обратил внимание, как ловко он управляется со всей техникой. Похоже, никаких секретов от него ноутбук не хранит. Да, наверное, и картотека наверху тоже.
– Ну вот, – он поднялся с табуретки, – примерно по минуте на каждую. Правда, липкие пока. Если угодно, можно расправить и высушить. А я пока схожу наверх и посмотрю, что там говорится о таинственном незнакомце в судовом журнале.
Локридж вышел, а я занял его место на табуретке. Ученик я хороший, схватываю быстро и не зря смотрел, как он орудует с компьютером. Я вызвал папку «Почта». В ней хранились тридцать шесть фотографий малого разрешения. Я увеличил первую. Грасиэла, толкающая коляску, в которой спит крохотная девчушка. Чело Азул. Дочь Терри. Дело вроде происходит в торговом центре. Снимок этот походил на фотографии таинственного незнакомца – в том смысле, что Грасиэла тоже не подозревала о фотографе.
Я обернулся к двери, открывающейся на лесенку, что вела в салон. Локриджа не видно. Я поднялся и тихонько двинулся по коридору. Скользнул через открытую дверь ванной. Прижался к стене и принялся выжидать. Вскоре появился Локридж, он вошел в холл, зажимая под мышкой судовой журнал. Я пропустил парня, проследовал за ним и подождал, пока он войдет в носовую каюту, рассчитывая застать меня врасплох.
Но на самом деле это он растерялся, обнаружив, что меня нет! А повернувшись, столкнулся со мной вплотную.
– Смотрю, Бадди, вам нравится подкрадываться к людям?
– Э-э, да нет, собственно. Я просто...
Он покраснел, что было заметно даже через типичный для рыбаков загар. Впрочем, я дал ему время прийти в себя, и он воспользовался передышкой.
– Терри занес его имя в журнал, но только имя. Тут значится: Джордан Шенди. Точка. – Локридж открыл журнал и показал мне запись.
– А как насчет оплаты? Вообще сколько вы берете за полдня?
– Три сотни, а за целый день – пятьсот. Я проверял номера кредиток – ничего. И копии чека не осталось. Значит, он платил наличными.
– А когда это было? На какой день он зафрахтовал яхту?
– Тринадцатое февраля. Эй, да это же пятница. Думаете, не случайное совпадение?
– Откуда ж мне знать? А это было до или после рейса, которым ходил Следопыт?
– За неделю. Следопыт плыл с нами девятнадцатого.
– А в полицию вы когда подали заявление?
– Не помню. Надо посмотреть.
Локридж вышел. Услышав, как он поднимается по лесенке, я извлек из принтера первую фотографию, положил на стол. Лицо Джордана Шенди закрывали темные очки и макрель. Я вглядывался в снимок до тех пор, пока не вернулся Локридж – на сей раз по-человечески.
– Мы подали заявление двадцать второго февраля.
Ага! За пять недель до смерти Маккалеба. Все даты, о которых шла речь, я тщательно занес в записную книжку, хотя по-прежнему не мог сказать, имеют ли они хоть какое-нибудь значение.
– Ну ладно, – сказал я, – с этим ясно. Можно попросить вас о новой услуге, Бадди?
– Разумеется. А о чем речь?
– Сходите, пожалуйста, наверх, возьмите со стеллажей снасти и почистите их как следует. Похоже, после выхода в море никто к ним и пальцем не притронулся. Из-за них тут жуткая вонь, а мне предстоит провести на яхте еще день-другой. Так что будьте любезны.
– Вы хотите, чтобы я поднялся наверх и вымыл снасти...
Констатация факта, заявление, свидетельствующее о глубокой разочарованности, серьезном оскорблении. Я оторвался от фотографии и посмотрел на него:
– Да, и тем самым вы сделаете мне большое одолжение. А я тем временем закончу с фотографиями, и мы пойдем к Отто Вудлу.
– Как скажете.
Локридж вышел с обиженным видом и на сей раз двинулся наверх не бесшумно, как прежде, а изо всех сил грохоча сапогами. Я вынул из принтера вторую фотографию, положил ее рядом с первой. Взял торчащий из кофейной кружки черный фломастер и на нижнем белом обрезе фотографии крупно вывел: ДЖОРДАН ШЕНДИ.
Затем вернулся к компьютеру, где монитор по-прежнему высвечивал фотографию Грасиэлы с дочерью. Я щелкнул мышью, и на экране появился новый снимок. Сделан был там же, в торговом центре, только с большего расстояния, что сказалось на качестве – поверхность фотографии получилась зернистой. На сей раз за Грасиэлой, по-прежнему толкавшей коляску, виден мальчик. Сын, понял я. Приемный сын.
Итак, на фотографии запечатлены все члены семьи, кроме Терри. Выходит, это он снимал? Но если так, почему с расстояния? Я вновь щелкнул мышью, рассматривая очередные фотографии. Почти все они были сделаны в центре, и почти все – издали. И никто не глядел в камеру, да, кажется, и не догадывался о съемке. На двадцать девятом снимке место действия изменилось: теперь семья оказалась на пароме, направляющемся на остров Святой Каталины. Путь лежал домой, и фотограф оказался среди других пассажиров.
Четыре снимка. На всех Грасиэла сидит в центре дальней стены центрального помещения парома. По бокам от нее сын и дочь, фотограф же устроился на противоположной стороне, снимая через головы впередисидящих пассажиров. Даже заметь Грасиэла фотографа, она наверняка приняла бы его за случайного попутчика. Ни за что бы не догадалась, что именно она привлекла его внимание.
Последние две фотографии из тридцати шести, казалось, не имеют решительно никакого отношения к остальным – словно из другого альбома. На первой запечатлен зеленый дорожный знак. Увеличив снимок, я понял, что он был сделан через лобовое стекло машины. Виднелись его края, часть приборной доски и что-то вроде наклейки в нижнем углу стекла. Можно было разглядеть покоящуюся на руле ладонь фотографа.
Дорожный знак торчал на фоне совершенно пустынной местности. На нем было начертано:
ДОРОГА XXYXZ
1 МИЛЯ
Дорогу эту я знал. Или, точнее говоря, видел знак. Да он известен любому, кто ездил из Лос-Анджелеса в Лас-Вегас и обратно с такой же регулярностью, как я за последний год. Примерно посреди Пятнадцатого шоссе как раз и находится поворот на дорогу XXYXZ, бросающийся в глаза благодаря хотя бы своему неповторимому названию. Дорога проложена в пустыне Мохаве и, кажется, ведет в никуда. Ни заправочной станции тебе, ни кафе. Конец алфавита – конец света.
Самый последний снимок был не менее удивителен. Я увеличил его, и глазам моим предстал странный пейзаж. В центре кадра – дряхлая посудина. Заклепки деревянной обшивки повылетали, а желтая краска облезла под лучами палящего солнца. Посудина покоится на каменистой почве пустыни, бог знает как далеко от ближайшего водоема. Лодка, плывущая по песчаному морю. Быть может, в этом и был какой-то смысл, но я его не уловил.
Следуя примеру Локриджа, я вывел на принтер две эти последние фотографии и принялся листать предшествующие, выбирая, что бы напечатать. Остановился на двух снимках, сделанных на пароме, и на двух из торгового центра. Под жужжание принтера я увеличил еще несколько фотографий, в надежде разглядеть что-нибудь на заднем плане. Понять бы, что же это за центр, где находится! Конечно, можно просто спросить у Грасиэлы, но не слишком мне этого хотелось.
В руках у покупателей красовались сумки с логотипами разных магазинов – «Нордстром», «Сакс», «Барнс энд Ноубл». На одной Грасиэла с детьми пересекала продуктовые ряды, среди которых виднелись лотки с хот-догами и сладостями. Все наименования я привычно занес в блокнот, – теперь я легко выясню, где именно происходило дело. Если, конечно, будет нужно и если не захочется спрашивать у Грасиэлы. Пока я колебался. Зачем лишний раздергать ее без особой необходимости? Зачем нервировать рассказами о том, что кто-то выслеживал ее семью и этот «кто-то» странным образом связан с гибелью ее мужа? Нет, это плохая идея, по крайней мере сейчас.
Еще более тревожащим образом эта связь – или намек на нее – обнаружилась, когда принтер выплюнул новую фотографию. На ней семья проходила мимо книжного магазина «Барнс энд Ноубл». Снимали с противоположной стороны улицы, почти под прямым углом к витрине магазина. В ней отразился и сам фотограф. На мониторе я его не разглядел, но на отпечатке изображение проявилось.
Правда, выглядело оно не ахти, особенно на фоне рекламного плаката – мужчины в килте. Вокруг шотландца громоздились кипы книг, а надпись извещала: СЕГОДНЯ У НАС В ГОСТЯХ ИЭН РЭНКИН. Замечательно, вот реклама-то и поможет вычислить дату, когда были сделаны снимки Грасиэлы с детьми. Достаточно позвонить в магазин и выяснить, когда у них был Иэн Рэнкин. Но с другой стороны, та же самая реклама, увы, мешала мне как следует рассмотреть лицо фотографа.
Я вернулся к компьютеру, увеличил эту фотографию на мониторе, но, сколько ни вглядывался, никак не мог сообразить, что же предпринять.
Бадди поливал из шланга восемь спиннингов, прислоненных к корме. Я велел ему выключить воду и вернуться вниз. Он молча повиновался. Оказавшись в кабинете, я жестом предложил ему сесть на табурет, а сам склонился над ноутбуком и ткнул в отражение фотографа в витрине магазина.
– Нельзя ли увеличить эту часть снимка? Мне бы рассмотреть ее поподробнее.
– Можно, но вы сильно потеряете в четкости. Это цифровое изображение, ясно? У вас имеется то, что имеется.
Для меня это была чистая тарабарщина, и я просто предоставил ему свободу действий. Он принялся нажимать значки на верхней панели монитора. Изображение увеличилось, и Бадди расположил его так, что только нужная мне часть осталась на экране. Вскоре он объявил: все, крупнее не получится. Я буквально припал к ноутбуку. Изображение стало совсем мутным. Даже клетки на килте Рэнкина и те расплылись.
– А почетче никак?
– То есть вы хотите снова уменьшить изображение. Конечно, сейчас...
– Да нет же, я спрашиваю, сфокусировать нельзя?
– Э нет! Говорю же, вы имеете то, что имеете.
– Ну что ж, печатайте как есть. Я уже выводил этот снимок на принтер, тогда получилось лучше, чем на экране. Может, и сейчас повезет.
Локридж подключил принтер. Минута прошла в напряженном ожидании.
– А что это такое, собственно? – осведомился Локридж.
– Отражение фотографа.
– Терри?
– Да нет, не похоже. По-моему, кто-то фотографировал его семью, а потом посылал ему снимки. Нечто вроде сигнала. Он вам об этом ничего не говорил?
– Да нет.
Я пристально посмотрел на Бадди: не запнется ли?
– А когда вы впервые заметили этот файл?
– Да не помню уж. Пожалуй... а впрочем, только сегодня, вместе с вами.
– Знаете что, Бадди, не морочьте мне голову. Дело серьезное. Я ведь сразу заметил, вы управляетесь с этой штукой так, будто компьютер давно ваш, с самого окончания колледжа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47