Тогда как объяснить, что вы практически ничего не знаете об этом предмете?
Проклятие, подумал Аргайл.
— Наверное, я такой бестолковый, — жалко ответил он, пытаясь походить на нерадивого студента.
— Я так не думаю, — с легкой улыбкой заметил Джинемер. Поразительно, но он словно извинялся за то, что Аргайл вынужден его обманывать. — Почему бы вам просто не сообщить мне истинную цель вашего визита? Неприятно, знаете ли, когда из тебя делают дурака. — В его голосе прозвучал мягкий упрек.
О Господи, до чего неловко получилось. Неудивительно, что Джинемер обиделся.
— Хорошо, — сказал Аргайл. — Рассказывать все?
— Желательно.
— Ладно. Я не занимаюсь никакими исследованиями, я просто торгую картинами, а в настоящий момент пытаюсь помочь в одном деле итальянской полиции. У меня на руках оказалась картина Флоре под названием «Казнь Сократа». Возможно, она была украдена, только подтвердить этот факт почему-то никто не может. Или не хочет. Я доставил картину покупателю в Рим, и в тот же день он был зверски убит. Другой человек, проявивший интерес к названному творению Флоре, был также убит. Я хочу изучить историю «Казни Сократа» и выяснить наконец, украли картину или нет.
— А вы не пробовали обратиться во французскую полицию?
— Итальянская полиция посылала им запрос. Те ответили, что не знают.
Джинемер скептически смотрел на него.
— В самом деле, они так ответили, — сказал Аргайл, чувствуя, что Джинемер ему не верит. — Это долгая история, но для французской полиции все это так же загадочно, как и для итальянцев.
— И вы решили прийти ко мне.
— Да, потому что вы занимались выставкой, на которой демонстрировалась картина. Если вы мне не поможете, я уж не знаю, к кому обращаться.
Последнюю фразу Аргайл произнес с патетическим отчаянием в голосе, мысленно взывая к человечности Джинемера. Француз поразмыслил, прикидывая, насколько правдоподобна новая история незнакомца, и пришел к выводу, что истинной правды так и не услышал.
— Вот что я вам скажу, — заговорил он наконец. — Имени я вам назвать не могу: это конфиденциальная информация, а ваше поведение не внушает большого доверия. Но, — продолжил он, заметив огорчение посетителя, — я могу позвонить владельцу, и, если он согласится, свести вас с ним. Сейчас мне нужно уйти, чтобы уточнить некоторые детали. Этот раздел музея курировал другой человек — некто Бессон.
— Что? — воскликнул Аргайл. — Вы сказали: Бессон?
— Да. Вы знакомы с ним?
— Но ведь его имя не было упомянуто в каталоге, верно?
— Ошибаетесь. Оно было напечатано на обратной стороне мелким шрифтом. Это тоже долгая история; скажу лишь, что он уволился еще до открытия выставки. А почему вас так заинтересовало его имя?
Аргайл понял, что запираться дальше не имеет смысла, если он не желает окончательно лишиться доверия француза. В то же время его останавливал страх, как бы Джинемер не оказался в сговоре с Бессоном, и тогда если он расскажет ему всю правду, то очень скоро сможет за нее же и поплатиться.
— Прежде чем я отвечу, могу я спросить, почему он уволился?
— Он нас не устроил, — в свою очередь, уклонился от прямого ответа Джинемер. — Иначе говоря: мы не сработались. Отвечайте, ваша очередь.
— Эта картина после того, как была украдена (если, конечно, была), попала в руки к Бессону. Вот только не знаю, каким образом.
— Вероятно, потому что он сам и украл ее, — предположил Джинемер. — На него это похоже. Собственно, поэтому он нас и не устроил. В его функции входили поиск интересных картин и переговоры с владельцами о демонстрации их в нашем музее. Очень скоро мы обнаружили, что пустили козла в огород. Нас предупредила полиция. Когда я увидел его досье…
— Понятно.
— Если вам это поможет, могу предположить, что ему было известно местонахождение картины, и, возможно, он даже посещал дом, где она находилась. Дальнейшие выводы делайте сами.
— Ясно. Кажется, вам он не нравился?
После того, как разговор перекинулся на Бессона, дружелюбный настрой Джинемера улетучился. Ему было что рассказать об этом человеке, однако Аргайл лишился его расположения.
— Пожалуй, я пойду наведу справки о картине, если она все еще вас интересует.
Он исчез минут на пять, оставив Аргайла одного.
— Вам повезло, — объявил Джинемер, вернувшись.
— Картина украдена?
— Этого я не могу сказать. Но я позвонил секретарше владельца, и она согласилась встретиться с вами.
— А почему она не захотела просто сказать по телефону, украли картину или нет?
— Может быть, она тоже не знает?
— Разве такое возможно?
Джинемер пожал плечами:
— Это не более невероятно, чем все, что рассказали мне вы. Подумайте сами. Она будет ждать вас в половине девятого на улице Ма Бургонь в «Пляс де Вог».
— Теперь вы можете сообщить мне имя владельца?
— Его зовут Жан Руксель.
— Вы его знаете?
— Знаю о нем. Это очень известный человек. Он уже немолод, но и сейчас пользуется большим влиянием в обществе. Недавно был удостоен высокой награды. Примерно с месяц назад об этом писали все газеты.
Прошлое картины является профессиональной тайной торговца картинами; эту маленькую хитрость Аргайл усвоил еще несколько лет назад, когда только начинал заниматься бизнесом. Впрочем, знания эти, похоже, были не так уж важны: в то время как Аргайл, досконально изучивший историю своих приобретений, никак не мог их продать, другие продавцы с легкостью сбывали полотна с рук, практически ничего о них не ведая. По правде сказать, они продавали картины так быстро, что просто не имели времени что-нибудь о них узнать.
Клиенты — другое дело. Как бы ни был циничен делец — а многие из них придерживаются очень невысокого мнения как о картинах, которые продают, так и о людях, которые их приобретают, — он всегда очень трепетно относится к любой информации о своих клиентах. Не о тех, разумеется, что случайно забредают к ним с улицы купить украшение для гостиной, — эти не в счет. Речь идет о тех редких клиентах, которые заслуживают особого обращения, — они, если хорошенько изучить их вкусы и предпочтения, приходят потом снова и снова.
Среди них тоже бывают разные типы: от идиотов — любителей громко объявить за званым обедом: «А вот мой эксперт считает…» до серьезных рассудительных коллекционеров, ясно представляющих, чего они хотят. (Кстати, коллекционеры на девяносто девять процентов — мужчины.) На таких клиентов всегда можно положиться: они действительно готовы раскошелиться, если им предлагают стоящую вещь. Первые очень выгодны, но дельцы общаются с ними только ради денег, тогда как длительные отношения с истинным знатоком не только прибыльны, но и приятны.
Аргайл вовсе не рассчитывал заполучить в клиенты Жана Рукселя, но все же решил навести справки о нем в надежде, что эти сведения прольют хоть какой-то свет на странные события, связанные с принадлежащей ему картиной. С этой целью он направился в культурный центр Помпиду, где находилась единственная в Париже библиотека, работавшая после шести вечера. К счастью, дождь наконец перестал: в дождливую погоду библиотека становится настолько популярным местом, что очередь выстраивается прямо с улицы.
Войдя в здание, Джонатан помрачнел. Ему нравилось причислять себя к либерально настроенным людям, открытым для современных идей и проповедующим мысль, что образование — благо. Чем больше образованных людей, тем лучше для общества, полагал он. Однако состояние общества в двадцатом веке, казалось, опровергало эту мысль. И даже встречаясь с академиками, Аргайл не переставал сомневаться.
Когда он поднялся на пятый этаж центра Помпиду, его сомнения усилились. Он никогда не любил этот центр: грязные окна и облупившаяся краска вызывали у него отвращение. Дома, построенные в классическом стиле, ветхость не портит; напротив, она придает им некоторый шарм. Но здания в стиле хай-тек должны содержаться в идеальном состоянии, иначе они производят жалкое, если не сказать, ужасающее впечатление .
Библиотека была еще хуже и напоминала интеллектуальный фаст-фуд — этакий храм торговли, где вместо одежды и еды выбрасывали в продажу информацию. Чего изволите: Сократ или Шанель, Аристотель или Астерикс.
«До чего я дошел, — подумал он, направляясь к свободному пластмассовому шкафчику с картотекой. — Я стал хуже своего дедушки. Что со мной дальше-то будет, если так пойдет?»
Его примирило с Бобуром только то, что он нашел здесь интересовавшую его информацию. Постаравшись отвлечься от окружающей обстановки, Аргайл сосредоточился на том, ради чего пришел. Руксель, сказал он себе. Читай и проваливай отсюда. Он начал читать подборку, посвященную Жану-Ксавье-Мари Рукселю. Имя указывало на то, что его родители были набожными католиками.
Родился в 1919-м, сообщал французский справочник «Кто есть кто», — значит, сейчас ему семьдесят четыре. Уже не птенец. Так, хобби: теннис, коллекционирование средневековых рукописей, отдых с семьей, поэзия, разведение уток. Хорошо сохранившийся, разносторонний мужчина. Адреса проживания: дом 19 на бульваре де ла Сассэ, Нюильи-сюр-Сен и замок Жонкийе в Нормандии. О-о, богатый, хорошо сохранившийся, разносторонний мужчина. В 1945-м женился на Жанне Мари де ла Ричмонд-Мапенс. «Ага, — отметил про себя Джонатан, — женился на дочке аристократа и затесался в высший свет. Держу пари, сразу после этого он пошел в гору». Имеет дочь 1945 года рождения — «быстрая работа». Жена умерла в 1950-м, дочь — в 1963-м. В 1944-м, в середине войны, окончил политехническую школу. Действительный член французской нефтяной компании «Элф-Аквитан». Председатель Северного банка. Член правления фондовой биржи братьев Аксмунд, компании «Финансовые операции на Среднем Востоке», страховой компании Тулузы и т. д. и т. п. Он был связан с бесчисленным количеством организаций, многие из которых по-прежнему возглавлял.
С 1958 по 1977-й — депутат Ассамблеи. 1967 год — министр внутренних дел. «Высоко взлетел», — удивился Джонатан. Но с политикой у него не задалось — это был его единственный пост в правительстве. 1945-й — крест за участие в войне. Герой войны — интересно, как он умудрился стать им во Франции. Должно быть, присоединился к Сопротивлению. В 1945 году участвовал в суде над военными преступниками. 1947 год — орден Почетного легиона. Несколько лет после наступления мира занимался частной практикой, затем ударился в бизнес и политику. Далее шел длинный список клубов, публикаций, работ, наград. Все как полагается. Образцовый гражданин. Одалживает музеям картины из личной коллекции.
«Думаю, последний опыт отобьет у него к этому охоту», — заметил про себя Джонатан.
Остальные факты добавляли к портрету новые краски, однако значимой информации не несли. У Аргайла сложилось впечатление, что Руксель менее всего преуспел в политике. Он пользовался популярностью у коллег, но чем-то не угодил де Голлю. Его взяли в правительство на испытательный срок продолжительностью в полтора года, после чего распрощались с ним и более никогда к работе не привлекали. Хотя, возможно, ему самому не понравилось работать в верхах, или мало платили, или он предпочитал руководить, оставаясь в тени. Как бы там ни было, всю жизнь он перебивался случайной работой — член комитета там, советник правления тут, но всегда рядом с начальством. Один из тех великих замечательных людей, которые появляются время от времени в каждой стране и которые со скромно опущенными глазами твердо берут в свои холеные наманикюренные ручки бразды правления обществом. Эти люди процветают, повсюду творя добро; читая между строк, Аргайл понял, что Руксель происходил отнюдь не из состоятельной семьи — свое богатство он нажил сам.
«Я несправедлив к нему, — думал Аргайл, покидая библиотеку. — Я просто завидую — ведь меня никогда не призовут сделать что-нибудь важное на пользу общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Проклятие, подумал Аргайл.
— Наверное, я такой бестолковый, — жалко ответил он, пытаясь походить на нерадивого студента.
— Я так не думаю, — с легкой улыбкой заметил Джинемер. Поразительно, но он словно извинялся за то, что Аргайл вынужден его обманывать. — Почему бы вам просто не сообщить мне истинную цель вашего визита? Неприятно, знаете ли, когда из тебя делают дурака. — В его голосе прозвучал мягкий упрек.
О Господи, до чего неловко получилось. Неудивительно, что Джинемер обиделся.
— Хорошо, — сказал Аргайл. — Рассказывать все?
— Желательно.
— Ладно. Я не занимаюсь никакими исследованиями, я просто торгую картинами, а в настоящий момент пытаюсь помочь в одном деле итальянской полиции. У меня на руках оказалась картина Флоре под названием «Казнь Сократа». Возможно, она была украдена, только подтвердить этот факт почему-то никто не может. Или не хочет. Я доставил картину покупателю в Рим, и в тот же день он был зверски убит. Другой человек, проявивший интерес к названному творению Флоре, был также убит. Я хочу изучить историю «Казни Сократа» и выяснить наконец, украли картину или нет.
— А вы не пробовали обратиться во французскую полицию?
— Итальянская полиция посылала им запрос. Те ответили, что не знают.
Джинемер скептически смотрел на него.
— В самом деле, они так ответили, — сказал Аргайл, чувствуя, что Джинемер ему не верит. — Это долгая история, но для французской полиции все это так же загадочно, как и для итальянцев.
— И вы решили прийти ко мне.
— Да, потому что вы занимались выставкой, на которой демонстрировалась картина. Если вы мне не поможете, я уж не знаю, к кому обращаться.
Последнюю фразу Аргайл произнес с патетическим отчаянием в голосе, мысленно взывая к человечности Джинемера. Француз поразмыслил, прикидывая, насколько правдоподобна новая история незнакомца, и пришел к выводу, что истинной правды так и не услышал.
— Вот что я вам скажу, — заговорил он наконец. — Имени я вам назвать не могу: это конфиденциальная информация, а ваше поведение не внушает большого доверия. Но, — продолжил он, заметив огорчение посетителя, — я могу позвонить владельцу, и, если он согласится, свести вас с ним. Сейчас мне нужно уйти, чтобы уточнить некоторые детали. Этот раздел музея курировал другой человек — некто Бессон.
— Что? — воскликнул Аргайл. — Вы сказали: Бессон?
— Да. Вы знакомы с ним?
— Но ведь его имя не было упомянуто в каталоге, верно?
— Ошибаетесь. Оно было напечатано на обратной стороне мелким шрифтом. Это тоже долгая история; скажу лишь, что он уволился еще до открытия выставки. А почему вас так заинтересовало его имя?
Аргайл понял, что запираться дальше не имеет смысла, если он не желает окончательно лишиться доверия француза. В то же время его останавливал страх, как бы Джинемер не оказался в сговоре с Бессоном, и тогда если он расскажет ему всю правду, то очень скоро сможет за нее же и поплатиться.
— Прежде чем я отвечу, могу я спросить, почему он уволился?
— Он нас не устроил, — в свою очередь, уклонился от прямого ответа Джинемер. — Иначе говоря: мы не сработались. Отвечайте, ваша очередь.
— Эта картина после того, как была украдена (если, конечно, была), попала в руки к Бессону. Вот только не знаю, каким образом.
— Вероятно, потому что он сам и украл ее, — предположил Джинемер. — На него это похоже. Собственно, поэтому он нас и не устроил. В его функции входили поиск интересных картин и переговоры с владельцами о демонстрации их в нашем музее. Очень скоро мы обнаружили, что пустили козла в огород. Нас предупредила полиция. Когда я увидел его досье…
— Понятно.
— Если вам это поможет, могу предположить, что ему было известно местонахождение картины, и, возможно, он даже посещал дом, где она находилась. Дальнейшие выводы делайте сами.
— Ясно. Кажется, вам он не нравился?
После того, как разговор перекинулся на Бессона, дружелюбный настрой Джинемера улетучился. Ему было что рассказать об этом человеке, однако Аргайл лишился его расположения.
— Пожалуй, я пойду наведу справки о картине, если она все еще вас интересует.
Он исчез минут на пять, оставив Аргайла одного.
— Вам повезло, — объявил Джинемер, вернувшись.
— Картина украдена?
— Этого я не могу сказать. Но я позвонил секретарше владельца, и она согласилась встретиться с вами.
— А почему она не захотела просто сказать по телефону, украли картину или нет?
— Может быть, она тоже не знает?
— Разве такое возможно?
Джинемер пожал плечами:
— Это не более невероятно, чем все, что рассказали мне вы. Подумайте сами. Она будет ждать вас в половине девятого на улице Ма Бургонь в «Пляс де Вог».
— Теперь вы можете сообщить мне имя владельца?
— Его зовут Жан Руксель.
— Вы его знаете?
— Знаю о нем. Это очень известный человек. Он уже немолод, но и сейчас пользуется большим влиянием в обществе. Недавно был удостоен высокой награды. Примерно с месяц назад об этом писали все газеты.
Прошлое картины является профессиональной тайной торговца картинами; эту маленькую хитрость Аргайл усвоил еще несколько лет назад, когда только начинал заниматься бизнесом. Впрочем, знания эти, похоже, были не так уж важны: в то время как Аргайл, досконально изучивший историю своих приобретений, никак не мог их продать, другие продавцы с легкостью сбывали полотна с рук, практически ничего о них не ведая. По правде сказать, они продавали картины так быстро, что просто не имели времени что-нибудь о них узнать.
Клиенты — другое дело. Как бы ни был циничен делец — а многие из них придерживаются очень невысокого мнения как о картинах, которые продают, так и о людях, которые их приобретают, — он всегда очень трепетно относится к любой информации о своих клиентах. Не о тех, разумеется, что случайно забредают к ним с улицы купить украшение для гостиной, — эти не в счет. Речь идет о тех редких клиентах, которые заслуживают особого обращения, — они, если хорошенько изучить их вкусы и предпочтения, приходят потом снова и снова.
Среди них тоже бывают разные типы: от идиотов — любителей громко объявить за званым обедом: «А вот мой эксперт считает…» до серьезных рассудительных коллекционеров, ясно представляющих, чего они хотят. (Кстати, коллекционеры на девяносто девять процентов — мужчины.) На таких клиентов всегда можно положиться: они действительно готовы раскошелиться, если им предлагают стоящую вещь. Первые очень выгодны, но дельцы общаются с ними только ради денег, тогда как длительные отношения с истинным знатоком не только прибыльны, но и приятны.
Аргайл вовсе не рассчитывал заполучить в клиенты Жана Рукселя, но все же решил навести справки о нем в надежде, что эти сведения прольют хоть какой-то свет на странные события, связанные с принадлежащей ему картиной. С этой целью он направился в культурный центр Помпиду, где находилась единственная в Париже библиотека, работавшая после шести вечера. К счастью, дождь наконец перестал: в дождливую погоду библиотека становится настолько популярным местом, что очередь выстраивается прямо с улицы.
Войдя в здание, Джонатан помрачнел. Ему нравилось причислять себя к либерально настроенным людям, открытым для современных идей и проповедующим мысль, что образование — благо. Чем больше образованных людей, тем лучше для общества, полагал он. Однако состояние общества в двадцатом веке, казалось, опровергало эту мысль. И даже встречаясь с академиками, Аргайл не переставал сомневаться.
Когда он поднялся на пятый этаж центра Помпиду, его сомнения усилились. Он никогда не любил этот центр: грязные окна и облупившаяся краска вызывали у него отвращение. Дома, построенные в классическом стиле, ветхость не портит; напротив, она придает им некоторый шарм. Но здания в стиле хай-тек должны содержаться в идеальном состоянии, иначе они производят жалкое, если не сказать, ужасающее впечатление .
Библиотека была еще хуже и напоминала интеллектуальный фаст-фуд — этакий храм торговли, где вместо одежды и еды выбрасывали в продажу информацию. Чего изволите: Сократ или Шанель, Аристотель или Астерикс.
«До чего я дошел, — подумал он, направляясь к свободному пластмассовому шкафчику с картотекой. — Я стал хуже своего дедушки. Что со мной дальше-то будет, если так пойдет?»
Его примирило с Бобуром только то, что он нашел здесь интересовавшую его информацию. Постаравшись отвлечься от окружающей обстановки, Аргайл сосредоточился на том, ради чего пришел. Руксель, сказал он себе. Читай и проваливай отсюда. Он начал читать подборку, посвященную Жану-Ксавье-Мари Рукселю. Имя указывало на то, что его родители были набожными католиками.
Родился в 1919-м, сообщал французский справочник «Кто есть кто», — значит, сейчас ему семьдесят четыре. Уже не птенец. Так, хобби: теннис, коллекционирование средневековых рукописей, отдых с семьей, поэзия, разведение уток. Хорошо сохранившийся, разносторонний мужчина. Адреса проживания: дом 19 на бульваре де ла Сассэ, Нюильи-сюр-Сен и замок Жонкийе в Нормандии. О-о, богатый, хорошо сохранившийся, разносторонний мужчина. В 1945-м женился на Жанне Мари де ла Ричмонд-Мапенс. «Ага, — отметил про себя Джонатан, — женился на дочке аристократа и затесался в высший свет. Держу пари, сразу после этого он пошел в гору». Имеет дочь 1945 года рождения — «быстрая работа». Жена умерла в 1950-м, дочь — в 1963-м. В 1944-м, в середине войны, окончил политехническую школу. Действительный член французской нефтяной компании «Элф-Аквитан». Председатель Северного банка. Член правления фондовой биржи братьев Аксмунд, компании «Финансовые операции на Среднем Востоке», страховой компании Тулузы и т. д. и т. п. Он был связан с бесчисленным количеством организаций, многие из которых по-прежнему возглавлял.
С 1958 по 1977-й — депутат Ассамблеи. 1967 год — министр внутренних дел. «Высоко взлетел», — удивился Джонатан. Но с политикой у него не задалось — это был его единственный пост в правительстве. 1945-й — крест за участие в войне. Герой войны — интересно, как он умудрился стать им во Франции. Должно быть, присоединился к Сопротивлению. В 1945 году участвовал в суде над военными преступниками. 1947 год — орден Почетного легиона. Несколько лет после наступления мира занимался частной практикой, затем ударился в бизнес и политику. Далее шел длинный список клубов, публикаций, работ, наград. Все как полагается. Образцовый гражданин. Одалживает музеям картины из личной коллекции.
«Думаю, последний опыт отобьет у него к этому охоту», — заметил про себя Джонатан.
Остальные факты добавляли к портрету новые краски, однако значимой информации не несли. У Аргайла сложилось впечатление, что Руксель менее всего преуспел в политике. Он пользовался популярностью у коллег, но чем-то не угодил де Голлю. Его взяли в правительство на испытательный срок продолжительностью в полтора года, после чего распрощались с ним и более никогда к работе не привлекали. Хотя, возможно, ему самому не понравилось работать в верхах, или мало платили, или он предпочитал руководить, оставаясь в тени. Как бы там ни было, всю жизнь он перебивался случайной работой — член комитета там, советник правления тут, но всегда рядом с начальством. Один из тех великих замечательных людей, которые появляются время от времени в каждой стране и которые со скромно опущенными глазами твердо берут в свои холеные наманикюренные ручки бразды правления обществом. Эти люди процветают, повсюду творя добро; читая между строк, Аргайл понял, что Руксель происходил отнюдь не из состоятельной семьи — свое богатство он нажил сам.
«Я несправедлив к нему, — думал Аргайл, покидая библиотеку. — Я просто завидую — ведь меня никогда не призовут сделать что-нибудь важное на пользу общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39