— Да, но все они с незапамятных времен находятся в собственности музеев или Ватикана и не продаются. И если на аукционе появится новая картина Рафаэля, спрос на нее будет колоссальный. А спрос формирует цену. Даже если это не шедевр, она все равно принесет Бирнесу целое состояние. Тем более с такой романтичной судьбой.
— Следует признать: Бирнес очень удачно вложил свои десять миллионов лир, — заметила Флавия.
— Это деньги, которые он заплатил за картину?! — Аргайл застыл, потрясенный несправедливостью судьбы. — Лучше бы вы мне не говорили. Ведь за такую сумму даже я смог бы ее купить. Ну, пусть не смог бы, но…
Флавия подумала, что у англичанина хорошо развито чувство юмора, хотя и с мрачноватым оттенком. Он был самокритичен и хорошо воспитан, но почему-то пытался скрыть это. Деловой ужин плавно перешел в доверительную беседу. Флавия решила, что с удовольствием встретилась бы с молодым человеком еще раз.
Аргайл наконец сообразил, что слишком долго говорит о себе, и сделал попытку сменить тему:
— Расскажите мне о своей работе. Получаете вы от нее какое-нибудь удовлетворение?
Флавия состроила легкую гримаску.
— Работы невпроворот. Подсчитано, что каждые десять минут пропадает какое-нибудь произведение искусства. При таком положении дел удивительно, как еще остается что красть.
Аргайл заметил, что в Италии, похоже, еще много чего осталось.
— Это-то и плохо. По всей стране разбросаны полуразрушенные церкви и старые виллы, где хранятся никем не учтенные вещи. Но хуже всего то, что в половине случаев пострадавшие даже не заявляют о кражах.
Аргайл обрадовался, когда Флавия достала из сумки сигарету и закурила. Выудив из кармана мятую пачку, он тоже закурил.
— А почему? Что им мешает заявить в полицию?
Она начала перечислять причины, загибая пальцы:
— Во-первых, общая неприязнь к полиции. Во-вторых, неверие в то, что вещь вернут, даже если она найдется. В-третьих, люди боятся, что власти заинтересуются их имуществом и обложат дополнительным налогом. В-четвертых, угрозы со стороны грабителей. А как вы думаете? Если мне предложат выбирать между жизнью и картиной, я предпочту распрощаться с картиной.
Вечер оказался приятным. Флавии уже порядком надоело встречаться с мужчинами, которые ждали, что на протяжении всей встречи она будет восхищенно смотреть им в рот, слушая, какие они замечательные. Этот молодой человек слушал ее с неподдельным интересом, с легкостью вел диалог и развлекал ее весьма забавными анекдотами. Был только один неприятный момент, когда она расплатилась за них обоих, и Аргайл, засунув руки между коленей и раскачиваясь взад и вперед, уставился в потолок и промямлил что-то вроде: «Полагаю, это не значит, что…», потом глупо улыбнулся и умолк.
По итальянским меркам, это не значило ничего. Один пылкий поклонник, расценивший этот жест иначе, получил от Флавии сковородкой по голове. С англичанами она тоже была знакома не понаслышке и помнила, что они выражают свои чувства более сдержанно, иногда настолько сдержанно, что их можно просто не заметить. Стараясь разрядить неловкость, Флавия предложила прогуляться и съесть мороженого. Молодой человек воспринял это предложение с явным облегчением.
Они дважды обошли площадь Монтечиторио и свернули к Джиолитти. Флавия была истинной итальянкой, Аргайл достаточно хорошо знал страну и разделял мнение итальянцев, что день без мороженого — пропащий день. Со стаканчиками в руках они медленно шли по улицам, смешавшись с толпой, и Аргайл снова чувствовал, что жизнь прекрасна, несмотря ни на что.
ГЛАВА 3
Аргайл распахнул дверь дома на виа Кондотти, неторопливо миновал швейцара, по-свойски помахав ему рукой, и быстро взбежал по ступенькам. В принципе он должен был показать швейцару удостоверение, подтверждающее его право посещать римский клуб иностранной прессы, но итальянские швейцары не особенно придирчивы к таким мелочам.
Аргайл направился в бар — неуютное помещение, отделанное металлом и пластиком под дерево, — сел и заказал аперитив. Потом осмотрелся и отыскал взглядом нужного ему человека в соседнем зале. Тот одиноко сидел за столиком, поглощая поздний ленч. Перед ним стоял полный бокал виски. Аргайл подошел и сел рядом.
— О, Джонатан. — Беккет хлопнул приятеля по плечу и энергично потряс ему руку.
Они познакомились около года назад, когда Аргайл жил в Риме, и успели близко сдружиться. Их знакомство состоялось на небольшой вечеринке для дипломатов на виа Джулиа. Оба чувствовали себя неудобно и большую часть вечера налегали на спиртное, пренебрегая обществом остальных гостей. По окончании вечера они решили продолжить знакомство в соседнем баре, где выпили еще. Это окончательно укрепило дружбу.
Как ни странно, у них не было ничего общего. Спокойный и замкнутый Аргайл был типичным представителем своего народа. Беккет же являлся полной его противоположностью — сумасшедший трудоголик, который постоянно трясся — от выпивки, недосыпания и вечных переживаний по поводу очередной статьи, очередного чека и от мысли, любит ли его хоть кто-нибудь. В отличие от Аргайла Беккет был вспыльчив и не считал нужным сдерживать свои внезапные вспышки, отчего многие коллеги остерегались его компании.
— Каким ветром тебя занесло в Рим?
— Прилетел с дикими гусями, — улыбнулся Аргайл. — На самом деле меня только что выпустили из тюрьмы.
Беккет издал смешок.
— Не иронизируй, пожалуйста, — попросил Аргайл, видя, что журналист уже готов разразиться градом шуток на эту тему. — Я еще недостаточно пришел в себя, чтобы отнестись к своему заключению с юмором. Скажи, тебе нужна пикантная история?
— О том, что папа — католик? Конечно, нужна. Только у меня нет денег, чтобы заплатить за нее.
— Мне не нужны деньги. Я просто хочу увидеть ее напечатанной.
Аргайл вкратце изложил свою историю, упомянув и о ночи, проведенной в камере.
— Это моя находка, понимаешь? А Бирнес украл ее у меня. Можешь написать так, чтобы все это поняли? Иначе Бирнес присвоит себе не только деньги, но и славу первооткрывателя.
— А что? Статья может получиться интересной, — высказал свое мнение Беккет, осушив еще один бокал виски, и тут же придвинул к себе большую порцию граппы. — Но главное в ней — Рафаэль, а не твои неурядицы. Только такой профи, как я, сможет представить ее соответствующе. Великое открытие, великий художник и так далее. Потом немного о тебе и о неприглядной роли Бирнеса. Легко. Надеюсь, ты не обидишься, если я сначала уточню некоторые моменты? Мне придется сделать несколько звонков, хорошо? Как чувствуешь себя? Что-то не похоже, чтобы ты наслаждался пребыванием в Вечном городе.
— Какие уж тут наслаждения… Единственным светлым пятном был ужин с девушкой из полиции…
— Ужас…
— Напротив. Она очень красивая. Необыкновенно красивая, точно тебе говорю. К сожалению, это не имеет значения — завтра я уезжаю в Лондон.
Через несколько недель Беккет прислал оправдательное письмо и в доказательство приложил оригинал статьи. Там все было так, как он и обещал: сначала Беккет написал о возможном существовании неизвестной ранее картины Рафаэля со ссылкой на «музейные источники», потом обрисовал фигуру Бирнеса, не забыв добавить, что люди такого ранга не покупают случайных картин; далее следовали комментарии искусствоведов и хроника наиболее громких открытий последних лет, после чего шел подробный отчет о том, как Аргайл пришел к своему открытию, а Бирнес увел у него картину. Молодой неопытный студент стал жертвой махинаций ловкого дельца. Конечно, это не было сказано открытым текстом, но отчетливо читалось между строк. Хорошая получилась статья.
К сожалению, даже слишком. Беккет отправил ее редактору одной нью-йоркской газеты, тот пришел от нее в восторг и напечатал на первой полосе, с левой стороны, отдельной колонкой, вместо того чтобы дать ее в разделе искусства, как рассчитывал Беккет. Но это было горячее время года. Страна жила в ожидании саммита, в политических кругах грянул скандал, связанный с коррупцией и взятками, разгорался очередной вооруженный конфликт в Ливии. И редактору захотелось поместить этот жизнеутверждающий материал именно на первой странице, но из-за нехватки места статью пришлось укоротить, выбросив из нее последние семь абзацев. Те самые, в которых речь шла об Аргайле.
В остальном статья была великолепной и получила большой отклик в прессе. В последующие месяцы горькие предсказания Аргайла сбылись. История о грандиозной афере двухсотлетней давности захватила воображение публики. Цветное приложение «Нью-Йорк таймс» и приложение по искусству «Обсервер» регулярно печатали длинные отчеты об исследовательской работе ученых, венцом которой стало такое замечательное открытие. При этом имя Аргайла не упоминалось ни разу. Подготовительная кампания Бирнеса шла полным ходом.
Аргайл с каким-то мазохистским удовольствием собирал все вырезки из газет на эту тему. Десятки историков и искусствоведов паслись теперь на ниве, которую он до недавних пор считал исключительно своей. В результате тщательных поисков им удалось обнаружить множество фрагментов, дополняющих общую картину, лишь в общих чертах обрисованную Аргайлом. В одной статье приводилось письмо шурина графа ди Парма, из которого явствовало, что граф умер от сердечного приступа, обнаружив подделку, и семья постаралась замять происшествие, не желая обнародовать факт нелегальной продажи картины: «Успокойся, дорогая сестра, ты ни в чем не виновата. Он пострадал из-за своего ужасного характера и неосмотрительного поступка. Все это должно остаться между нами, иначе семье не избежать позора. Многие наши знакомые могут отвернуться от нас…» Эта публикация возмутила Аргайла. Он тоже видел это письмо, но не придал ему особого значения.
Хуже всего было то, что теперь он не мог напечатать даже небольшой статьи в «Берлингтон мэгэзин», как собирался — все, абсолютно все факты были уже опубликованы как минимум по одному разу. Аргайл начал избегать общества друзей и снова взялся за диссертацию «Жизнь и время Карло Мантини, 1675—1729 гг.». Конечно, без прежнего вдохновения: теперь она была не более оригинальна, чем сюжет о Ромео и Джульетте, но он уже проделал слишком много работы, чтобы оставить свой труд незаконченным.
Аргайл не ошибся в предположениях насчет Бирнеса. При всей своей нарочитой скромности тот не упустил случая превратить процесс реставрации картины в настоящее шоу. Он пригласил лучших музейных реставраторов, чтобы снять с бесценного творения Рафаэля слой Мантини и защитный слой лака. Все телевизионные каналы подробно освещали ход реставрационных работ. Зрителям показывали суперсовременную лабораторию, в которой команда профессионалов в белых халатах колдовала над пробирками в поисках нужных составов. Затем пошли репортажи о том, как специалисты кропотливо восстанавливают шедевр мастера.
Общественность уже знала, что под изображением Мантини обнаружен портрет Елизаветы ди Лагуна — любовницы молодого маркиза ди Парма и, по слухам, первой красавицы своего времени. И если волшебная кисть Рафаэля могла сделать прекрасной как Венера даже не очень привлекательную женщину, то каким должен быть портрет такой совершенной модели, как Елизавета ди Лагуна? Искусствоведы высказывали смелые догадки, широко обсуждая тему во всех изданиях, от «Лондон стэндард» до «Балтимор сан». Некоторые даже полагали, что новый шедевр сбросит с пьедестала лучшей картины в мире саму «Мону Лизу» великого Леонардо.
Тем временем начали подтягиваться потенциальные покупатели. Первыми заявили о своем интересе представители Лувра. Вскоре стало известно, что в торгах готовы принять участие два крупных нью-йоркских банка и три пенсионных фонда из Токио.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30